Лейб-гусарам строжайше запрещено было разгуливать по столице в фуражках, только в треуголках с султанами. Что делать? И таскать с собой хлопотно, и испортить жаль: за один гребень петушиный 150 рубликов выложить надобно, а попадешь в оперенье под хороший столичный дождик – и сушить не надо: сразу выкидывай. Вот и придумали: отыскали поблизости от станции, куда дилижансы из Царского прибывают, верного человека и устроили у него шляпохранилище. На гвоздях висели треуголки и ожидали хозяев. И вот что интересно: снимал их страж шляпный с гвоздя с ловкостью поразительной и не перепутал ни разу. Не ошибся, не сбился с какого-то своего счета. Гусары покрикивают да поторапливают, шумят, галдят, а он свое дело делает – принимает шляпы, выдает шляпы…
Пусть и Мишенькина повисит на гвозде у сторожа шляпного. И под дождем побывает. Пусть все, как должно идти, идет.
Отмечая новый рубеж в их жизни, Елизавета Алексеевна позволила себе и еще одну трату: дабы запечатлеть внука в новенькой гвардейской форме, заказала Будкину большой, в натуральную величину, масляный портрет.
Будкин был живописец средний, из тех, о ком «сказать нечего», однако жил «порядочно», ибо завален был заказами образов и царских портретов. Заказы шли в основном от казенных заведений: «иконостас», составленный из ликов особ царствующего дома, им полагался по статусу. Впрочем, частные люди не только иконы заказывали: отдельные подданные желали апартаменты свои ликами высочайших благодетелей осчастливить. Некоторые – на всякий случай, но большинство – искренне. «Один взгляд государя, – записывает в дневнике уже известная нам Екатерина Александровна Сушкова, – внушает любовь и преданность. Что касается меня, я совершенно счастлива, когда мне случается его видеть…»
Сделанный вдовой Арсеньевой дорогой заказ старательный Будкин исполнил в срок и вполне профессионально. Елизавете Алексеевне портрет очень нравился. Мишенька выглядел на нем почти по-столыпински. Ничего мечтательного. Ничего чрезмерного. Холодное, волевое лицо. Лицо человека, который может без всякого преувеличения сказать о себе: «Я поступков своих властелин». До самой смерти портрет находился при ней в Тарханах, а по завещанию перешел к Афанасию Алексеевичу Столыпину, в самые что ни на есть надежные и верные руки.
Перед этим портретом застанет «старуху Арсеньеву» ее «свойственник» Бенкендорф, когда привезет поздней осенью 1837 года добрую весть – о всемилостивейшем прощении внука.
4 декабря 1834 года Елизавете Алексеевне хотелось всласть наглядеться не на копию – на живого Мишеньку, но тот не дал милой бабушке полюбоваться своим «гусариком»! Не представившись даже полковому начальству (в Царское Село, где был расквартирован лейб-гвардии Гусарский, он явится лишь к 13 декабря), кинулся сломя голову на свой первый петербургский бал. За первым последовал второй, за вторым – третий. Проторчав неделю в Царском, Лермонтов снова приезжает в Петербург. Надвигались Рождество, Святки, Новый год – «зимних праздников блестящие тревоги». Бальный, маскарадный, театральный сезон был в самом разгаре…
Елизавета Алексеевна не роптала. «Гусар мой, – писала она в канун 1835 года родственнице по мужу Прасковье Крюковой, – по городу рыщет, и я рада, что он любит по балам ездить: мальчик молоденький, в хорошей компании и научится хорошему, а ежели только будет знаться с молодыми офицерами, то толку немного будет».
Глава шестнадцатая
По странному стечению обстоятельств на первом же петербургском балу Лермонтов встретил свою бывшую пассию – мисс Блэк-айз, которую не видел с того самого байроновского лета – более чем четыре года.
За случайной встречей последовали другие. Уже не случайные.
6 декабря 1834 года. Лермонтов на танцевальном вечере у Сушковых.
7 декабря. Лермонтов у Сушковых.
19 декабря. Лермонтов на балу встречает Сушкову (перерыв вызван отлучкой по служебным делам в Царское Село).
21 декабря. Вечер у Сушковых.
22 декабря. Вечер у Сушковых.
23 декабря. Лермонтов и Сушкова на балу.
26 декабря. Лермонтов на балу у петербургского генерал-губернатора П.К.Эссена. Встреча с Сушковой.
О том, что стояло за бальными совпадениями, Лермонтов рассказал в письме к Александре Верещагиной:
«О моем житье-бытье… ничего интересного, если не считать таковым начало моих приключений с m-lle Сушковой, конец коих несравненно интереснее и смешнее. Если я начал за ней ухаживать, то это не было отблеском прошлого. Вначале это было просто развлечением, а затем, когда мы поладили, стало расчетом. Вот каким образом. Вступая в свет, я увидел, что у каждого есть какой-нибудь пьедестал: богатство, имя, титул, связи… Я увидел, что если мне удастся занять собою одну особу, другие незаметно тоже займутся мною, сначала из любопытства, потом из соперничества. Я понял, что… S., желая меня изловить (техническое слово), легко себя скомпрометирует со мною. Вот я ее и скомпрометировал, насколько было возможно, не скомпрометировав самого себя. Я публично обращался с нею, как если бы она была мне близка, давал ей чувствовать, что только таким образом она может покорить меня… Когда я заметил, что мне это удалось, но что один дальнейший шаг меня погубит, я прибегнул к маневру. Прежде всего, в свете я стал более холоден с ней, а наедине более нежен, чтобы показать, что я ее более не люблю, а что она меня обожает (в сущности, это неправда). Когда она стала замечать это и пыталась сбросить ярмо, я первый открыто ее покинул. Я стал с нею жесток и дерзок, насмешлив и холоден, стал ухаживать за другими и (под секретом) рассказывать им выгодную для меня сторону этой истории. Она была так поражена неожиданностью моего поведения, что сначала не знала, что делать, и смирилась, а это подало повод к разговорам и придало мне вид человека, одержавшего полную победу; затем она очнулась и стала везде бранить меня, но я ее предупредил, и ненависть ее показалась и друзьям (или недругам) уязвленною любовью. Далее, она попыталась вновь завлечь меня напускною печалью; рассказывала всем близким моим знакомым, что любит меня, я не вернулся к ней… Когда я увидел, что в глазах света надо порвать с нею, а с глазу на глаз все-таки еще казаться ей верным, я живо нашел прелестное средство – написал анонимное письмо: “М-llе, я человек, знающий вас, но вам неизвестный… и т. д., я вас предупреждаю: берегитесь этого молодого человека М.Л. Он вас соблазнит и т. д.”… Я искусно направил это письмо так, что оно попало в руки тетке. В доме – гром и молнии… На другой день еду туда рано утром, чтобы, во всяком случае, не быть принятым. Вечером на балу я выражаю свое удивление ей самой. Она сообщает мне страшную и непонятную новость, и мы делаем разные предположения, я все отношу на счет тайных врагов, которых нет; наконец, она говорит мне, что родные запрещают ей и говорить, и танцевать со мною: я в отчаянии, но остерегаюсь нарушить запрещение дядюшек и тетушки. Так шло это трогательное приключение, которое, конечно, даст вам обо мне весьма лестное мнение. Впрочем, женщины всегда прощают зло, которое мы делаем другой женщине (сентенция Ларошфуко)…».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
