— Говори, что ты знаешь о смерти Синеуса? — с трудом скрывая волнение, спросил по-нурмански Рарог, когда пленника доставили во двор княжеского терема.
— Я знаю всё, потому что именно я выполнял повеление Олафа Жестокого, — заговорил старый Уго. — Но если хочешь узнать, дай слово, что убьёшь меня мечом, как воина. Иначе я сдохну, но не скажу больше ничего, сколько б ты меня ни пытал…
Рарог посмотрел на него своим синим пронзительным взором.
— Я не буду давать тебе никакой клятвы, но если ты скажешь правду, с удовольствием проткну тебя, как старый мешок…
Видя, что конунг русов вскипает гневом, и, желая поддержать сей огонь, Уго стал рассказывать.
— Я зимовал с купцами в вашей Альдоге, там и свёл знакомство с боярином Гореватой. Когда вскрылся лёд, ранней весной на быстром шнеке конунга Олафа я отправился в Бел-озеро. Перед входом в сам град купил в рыбацком селении плоскодонку, выгрузил на неё часть товара, посадил шестерых воинов и троих рабов и велел им ждать три дня. Сам с остальными на шнеке отправился в град Бел-озеро. Снял для своего товара склад, как раз на пути от терема конунга Синеуса к торжищу, расторговался, и стал готовиться к отплытию. В это время на плоскодонке пришли оставленные мною шестеро. Мой лучший лучник Видфарри занёс им питьё из грибов на торжище и сообщил, что и как они должны сделать, а потом незаметно занял место на крыше склада. Шнек отчалил от пристани и скрылся из глаз горожан.
— Ты ушёл на шнеке? — уточнил Ольг.
— Не сразу, Хвитрбарт, — ухмыльнулся Уго. — Уход шнека был сигналом тем, кто остался, что пора начинать дело. Я пробрался на свой второй склад, сменил купеческую одежду на ветхое рубище рыбака и прошёлся по торжищу мимо тех шестерых, слегка задев плащом одного из их рабов, что носили и раскладывали товар. Раб упал. Викинги набросились на местного купца, обвиняя его в убийстве. Началась свара, потом драка.
— Ты убил раба, чтобы вызвать свару? — догадался воевода.
— Я когда-то показывал тебе и твоим друзьям эту хитрую уловку, как незаметно в толпе убить человека, помнишь, Беловолосый? — победно улыбнулся Уго. — Сделав круг по торжищу, я услышал, как по деревянной мостовой застучала дробь лошадиных копыт. Это спешил к спорщикам, требующим княжеского суда, твой младший брат, Ререх. — При этих словах Уго ещё раз с вызовом взглянул на князя, лик которого пошёл пятнами, а костяшки перстов, сжимающих рукоять меча, побелели. — Выстрел Видфарри был, как всегда, точен. — Старый викинг на время замолчал, наблюдая, как его слова действуют на новгородского конунга. — Рарог напрягся ещё больше, ему перехватило дыхание. — Стрела угодила ему как раз сюда, — показал на своё горло старый викинг.
— Лжёшь, старик, — воскликнул князь, — ты не мог этого видеть, если стоял далеко! Это тебе рассказал твой лучник?
— Что сталось с Видфарри, не знаю, я его больше не видел. Разъярённые воины Синеуса ринулись на моих, и завязалась смертельная рубка. Жаль, что я не видел, Ререх, сколько княжеских людей уложили мои воины, прежде чем принять свою достойную смерть! Пользуясь дракой, я незаметно проследовал на дальний причал, сел в рыбачью лодку и неспешно отплыл от берега. Шнек поджидал на озере, воины подхватили меня из лодки почти на ходу. Нас никто не преследовал, да и не до того было, мои воины рубились до последнего, потому что я дал им питьё храбрости.
— Кто убил Трувора, моего среднего брата, что княжил в Изборске? — с трудом выталкивая слова, спросил Рарог.
— Сожалею, конунг, — издевательски улыбнулся старик, — но это не моя работа. — Неужто до сих пор сам не догадался? Наивный доверчивый Ререх. — Уго посылал обидные слова, словно отравленные стрелы, всё больше раня княжеское самолюбие. — О нём «позаботился» твой же родственник, как его там, Фадим, что ли… он… — Молниеносный взмах меча новгородского князя рассёк старого викинга от правого плеча наискосок до самого нурманского пояса.
— Эх, — с досадою молвил князь, — всё-таки не сдержался, добился своего старый, эх, негоже! — с сожалением повторил он. — Теперь сомнение посеял великое насчёт Вадима. Сказал Уго правду или выдумал только для того, чтобы разозлить меня и заставить порешить его?
— Правда, она завсегда сама выйдет, рано или поздно, — молвил Ольг.
— С Лодинбьёрном и Гуннтором мы покончили, заодно и с Уго, — огладив усы, пронзительно взглянул на воеводу Рарог, ещё кипя от внутреннего напряга, — теперь в погоню за нурманами, думаю, полсотни рарожичей будет с лихвой. Одно не даёт покоя, почему Скальд не пошёл с Гуннтором?
— Хитёр певец, что твой угорь, вроде и схватил, а он меж пальцев раз, и выскользнул. Потому я сам с теми пятьюдесятью пойду и изведывателей, коли дозволишь, прихвачу, — молвил воевода. — Мне, княже, больше Олаф покою не даёт, почему его здесь не было, выходит, сына на такое дело рисковое отправил, а сам дома воронов с руки кормит, что ли?
— Княже! Воевода! Там наш изведыватель, только что из Нов — града, вести важные весьма! — беззвучно появившись в гриднице, доложил непривычно взволнованный Вольфганг.
— Так давай его скорее сюда!
Исхудавший, в мокрой рваной одежде с наспех перевязанной ниже локтя рукой вошёл в гридницу Сивер.
— В Нов-граде беда, княже! — молвил он, приложив правую руку к сердцу в знак приветствия. — Посадник Вадим с нурманами Олафа сроился, смуту сотворили, сторонникам рарожичей головы рубят, вешают, дома их грабят, родичей либо убивают, либо в железо куют…
— Кто поддержал Вадима? — отрывисто спросил враз помрачневший князь.
— Главные зачинщики в сём деле, кроме Вадима, боярин Горевата и купец Сквырь. Ещё начальник городской стражи, с десяток купцов помельче, да те, кто за пенязи им служит. Есть люди, что пошли под нурман от страха, а есть и такие, кто поддерживают Вадима, оттого, что он свой, а ты, рекут, чужеземный варяг…
— Нурман много? — уточнил Ольг.
— С Олафом пришли два драккара, нурманские купцы, что там были, да ещё кое-кто из новгородских к ним примкнул, как почуяли, что пограбить можно.
— Чего они хотят, пограбить и уйти или град оборонять собрались? — снова спросил Рарог.
— Нет, Вадим уже себя князем законным объявил, речёт, мол, Рарог не по праву его место занял, потому как он сын старшей дочери Гостомысла. А ещё меж ними разговор шёл, что сын Олафа конунг Гуннтор должен взять Ладогу.
— Решили, значит, сразу с двух сторон поджечь Новгородчину, — едва сдерживая гнев, проговорил князь, невольно сжимая кулаки. — Как же ты всё это узнать смог? — обратился он к Сиверу.
— Я ещё с зимы в помощники на кухню устроился, печи топил, воду носил, сказался глухонемым, потому на меня никто внимания не обращал, чего с убогого работника возьмёшь, что за еду старается.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
