— Да как же не волноваться, — восклицала, блестя горячечными очами, Велина, — я слышу шум битвы во дворе и, кажется, даже в тереме. Где Вадим, отчего он не приходит, что стряслось? — Велина была в полном замешательстве, ощущая: что-то пошло не так.
В этот миг тяжёлые резные двери распахнулись, и разгорячённые схваткой воины с окровавленными клинками ворвались в светлицу.
— Где изменник Вадим? — грозно крикнул первый воин. — Именем князя Рарога мы должны взять его под стражу!
Ефанда почуяла облегчение: это воины Рарога, хорошо, что не нурманы! Усталость молодой ворожеи вмиг исчезла, и лик её преобразился в повелительно-строгий. Выпрямившись тугой струной, как девица на смотринах, она встала меж воинами и ложем роженицы.
— Я Ефанда, сестра вашего начальника Ольга, здесь кроме женщин и новорожденного никого нет, потому прочь отсюда, не положено ей волноваться, а то молоко пропадет! Ну, чего стали! — грозно надвинулась ворожея на воинов, что в растерянности остановились у порога светлицы.
Вдруг они расступились, почтительно уступая кому-то дорогу. В светлицу решительным шагом вошёл… сам князь Рарог. Но и он, словно натолкнувшись на невидимую стену, удивлённо застыл перед девушкой.
— Ефанда… ты откуда… здесь? — наконец молвил он, не отводя очей от ворожеи.
— Я помогала явиться на свет младенцу, — она кивнула на ложе, где рядом с испуганной матерью затаился, будто почувствовав опасность, маленький живой комочек. — Если ты истинный князь и честный воин, — продолжила Ефанда, почти с вызовом глядя на Рарога, — будь великодушным, не карай её мужа и своего двоюродного брата Вадима. Отпусти его хоть под честное слово, хоть под залог, но не убивай, не бери на себя родовое кровопролитие, не то всем беда будет!
— Да не пленил я его пока, хотя, по Прави, предателей и клятвопреступников должно карать смертью, — ответил сбитый с толку неожиданной встречей князь. Он всё глядел на Ефанду, которая из девушки-подростка превратилась за эти годы в полную женской силы девицу. Оглянувшись, он повелительно изрёк: — Прикажите Вадима брать живым и сюда доставить! Пусть перед сыном своим поклянётся ничего худого супротив не замышлять впредь, и тогда отпущен будет. — А сам всё глядел на сестру своего верного побратима Ольга и не мог наглядеться.
— Прости, княже, — тяжело дыша, молвил скоро вернувшийся посыльной, — посадник Вадим убит в схватке…
— А-а-а! — схватив себя за волосы, истошно завопила Велина, в одночасье ставшая вдовой. — Убийца, проклятый язычник! Вадим! Вадимушка, муж мой ненаглядный! Как мы теперь без тебя? Будьте вы все прокляты!!! — Женщина забилась в истерике.
— Подите вон! — гневно велела Ефанда и, дождавшись, когда Рарог с воинами покинут светлицу, снова занялась роженицей. Поскольку та всё билась в истерике и проклинала Рарога, целительница дала ей сонного зелья. Дождавшись, пока веки Велины отяжелели, а слова стали бессвязны, и наконец, после тяжких испытаний, она забылась крепким сном, ворожея кликнула испуганную и крестящуюся каждую минуту прислугу.
— Хозяйка твоя здорова, только слаба ещё, приглядывайте пока за ней и за ребёночком, чтоб всегда кто-то рядом был, понятно? — строго наказала Ефанда. — Да не трясись, вас тут никто не тронет. — От высокомерно-настороженного отношения к ней прислуги в посадском доме не осталось и следа, теперь в очах был страх и подобострастие. Тяжко было тут вольной лесной жительнице. Собрав свои нехитрые пожитки, она пошла прочь и прямо у ворот неожиданно столкнулась с братом. Он стоял, большой и сильный, но она почуяла его виноватую робость.
— Братец, родной, — проговорила тихо Ефанда, прижавшись к груди брата, — я так устала с твоей Велиной…
— Как она?
— Спит, ребёнок здоров, она тоже, только сил много потеряла, да ещё гибель Вадима… Давай присядем, меня уж ноги не держат. — Они сели на широкую скамью у ворот. — Я ведь в лесу живу, в чистоте природной, ни звери, ни деревья, ни лес, ни вода, они ведь не лгут, не хитрят, там всё просто и понятно, а тут… Потому тяжко мне в граде, непривычно, да ещё и роды трудными были. Скорей бы, братец, оказаться снова на нашей заимке. Помнишь ведь, как там хорошо!
— Помню, сестрица, всё помню. И как глуп я был, как тебя и мать обидел своим уходом к нурманам, как твой торквис меня спас. А ещё… — Ольг осторожно взглянул на прильнувшую к его плечу сестру и увидел, что она спит. — Намаялась не меньше роженицы, — прошептал он тихо, — давай поспи, а я посижу с тобой…
Утром Ефанда вместе с другими целителями и волхвами хлопотала над ранеными. В тяжких заботах незаметно пролетело несколько дней. К тому времени все пособники мятежников, кои не успели пуститься в бега, были схвачены и казнены на площади. Варяги-русь предателей не жалели и наказывали смертью.
— Княже, — доложил воевода, — Олаф погиб в схватке, как и подобает конунгу, а вот его воины частью ушли в суматохе ночного боя на своём драккаре, и некоторые новгородские мятежники с ними.
— Пошли людей к переволоку в Северную Двину, чтоб перехватить их на пути домой. Через реку Великую и Чудское озеро они не пойдут, знают, наверняка, что у нас там крепкие посты, а иного пути в Скандинавию у них нет.
— Добро, княже, сейчас распоряжусь и пойду сестру провожать.
— Ефанду? — встрепенулся Рарог.
— Да, уезжает она.
Ольг с Ефандой, не торопясь, шли к пристани. Лодья, шедшая в Ладогу, должна была доставить её домой.
— Погоди, сестрица, — молвил Ольг, — тут кое-кто два слова тебе молвить желает. — Он тихо отошёл в сторону, и к девушке приблизился князь. Он снова завороженными очами глядел на сестру своего воеводы. Ефанда опустила глаза в некотором смущении. Это была уже не та прежняя дерзкая девчонка, а мягкая и мудрая девица.
— Ефанда… — начал князь, и запнулся. Девица подняла на него свои дивные зелёные очи. — Благодарю, что стольким раненым помощь оказала, — проговорил Рарог.
— Это моё служение Бригит и Макоши…
Помолчали.
— Может, останешься? — предложил Рарог.
Ефанда отрицательно замотала головой и повернулась, чтобы идти.
— Погоди, — удержал её за руку князь. — Знаешь, Ефанда, я не свен и не сакс, а ободритского рода рарожичей, которые превыше всего чтут Правь — божество справедливости, потому лукавить не умею. Были у меня жёны, телом и ликом прекрасные, но ни одна не могла так забрать моё сердце, как ты. Скажи, как ты сумела меня околдовать, так что я не могу подле себя больше никого из жён видеть?
— Это ещё кто кого околдовал, — тихо молвила девица. — Я ведь ещё с той первой нашей встречи тебя забыть не могу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
