Торгрим, следуя за сержантом, через какое-то время оказался в квартале, где уже успел побывать, подыскивая постой, да так и ушел ни с чем, не пожелав проталкиваться через великое множество оборванных художников-неудачников и прочего сброда. Сейчас большинство этого люда трусливо жалось по стеночкам, охотно пропуская вооруженных стражников, стекающихся в трущобы со всего города.
Погромщика долго искать не пришлось — массивная фигура самых нелепых пропорций нашлась около полуобрушенного постоялого двора, чьи стены долбила корявыми ручищами с упорством неврастеника. Полдюжины стражей, суетящихся вокруг, старательно пихали ее копьями и алебардами, но блестящие в факельном свете острия бессильно соскальзывали с землистой фигуры, даже не оставляя на ней вмятин. Голем не обращал на стражей никакого внимания — методично вздымал узловатые руки и обрушивал их на хлипкие дощатые стены, с каждым ударом вышибая фонтан щепы, а то и обширные куски досок. Крыша крушимого здания уже перекосилась и оползла на сторону, в одном из углов разгоралось пламя из обрушенного камина, а многоголосые причитания со всех сторон обращали картину в фантасмагорическую немузыкальную дискотеку.
— Стремгод ведает что… — Выдохнул сержант, опять сбившийся с дыхания. — За что ж нам такая напасть? В чем провинились?
— Потом попричитаем, старина. — Торгрим с сожалением придавил содержимое трубки, которую так и нес в руке, жестким пальцем и заправил ее за пояс. — Ну-ка, я попробую для начала по старинке… не возражаешь?
— Сделай милость, друг. — Сержант приглашающе махнул рукой. — Эх, стар я стал для таких приключений… лет двадцать тому и сам бы…
Дварф вытянул из-за спины секиру и мягким боевым шагом выдвинулся к голему, обходя его со спины. Гилберт замахал своим, чтоб не препятствовали, и те охотно отступили, давая простор. Торгрим набычился, сгоняя силу в руки, резким рывком добрался до статуи и влупил со всего маху, как давно уже бить не приходилось, ибо не встречалось ничего достойного истинной силы подгорного народа.
Секира рассекла воздух сияющим росчерком и шарахнула голема промеж лопаток. От удара металлическое топорище загудело, а в дварфийских плечах почувствовалась приятная дрожь… Вот только результат оказался неожиданный — вместо того, чтобы разрезать навозного буяна или хотя бы расколоть его, как колоду, лезвие оставило неглубокую борозду и отлетело, слегка позубрившись.
— Ничего себе навоз, — ошалело пробурчал дварф. — Чем вы только лошадей кормите?
Замахнулся снова и рубанул опять — на сей раз уже не по широкой спине голема, а по ноге, опытно выбрав наиболее тонкое место. Секиру отбросило вновь, но на сей раз Торгрим уже не удивился и не отступил — ударил снова, снова и снова, раз за разом углубляя борозду и вырубая тонкие стружки магически отвержденной субстанции. Каждый удар вредил любовно отточенной кромке лезвия куда заметнее, нежели реципиенту, но на то и оружие — при всей любви к нему дварф отродясь над ним не дрожал и не щадил, как никогда не щадил и себя самого, многие годы без устали и остатка вкладываясь в боевые упражнения. На третьем десятке ударов големское колено истончилось вдвое против начального варианта, но так и не вынудило погромщика отвлечься от стеноломания.
— А теперь так, — прорычал озверевший Торгрим, отбросил секиру, отступил на несколько шагов и живою торпедой бросился на големову спину.
От страшного толчка голем не устоял и опрокинулся лицом вниз, сломав карикатурно длинную морковь носа о выступ разломанной стены. Оказавшись на нем, дварф сшиб с навозной головы ветхую шляпу, ухватил монстра за подбородок и, придавив затылком к своей груди, принялся откручивать ему голову. Железные мускулы вздулись и напряглись, Торгрим утробно зарычал, всю силу вкладывая в единственное поворотное усилие, и даже успел расслышать, как под руками затрещало, а окаменелая голова начала подаваться, но тут голем наконец обратил на него внимание и пихнулся твердым локтем. Конечно, суставов как таковых халтурщики от скульптуры ему не состряпали, а разъяренного дварфа оторвать от жертвы — задача не на дурика, но сил чудищу было не занимать — от второго же тычка Торгрима спихнуло с каменной спины, а потом голем перевалился: сперва на бок, а потом и на спину, придавливая агрессора. По счастью, какими бы ни были магическая сила и прочность, а массы туше они не добавили — дварф извернулся, поджимая под себя ноги, уперся ими в навалившуюся спину и мощно отпихнул чучело, разжав руки. Навозное тело взлетело по длинной дуге и шмякнулось в отдалении, едва не поплющив брызнувших в стороны художников.
— Ноги рубите! — заорал Торгрим и покатился, не видя нужды во вставании, к своей секире. — Чтоб ходить не мог! Да кувалды тащите кузнечные, разобьем мерзость во славу Морадина!
Стражи покладисто пустились исполнять завет нежданного варлорда, осыпавши голема целым градом ударов алебардами. Результат, однако, оказался сомнительный — стуча вразнобой и попадая через раз, большого ущерба окаменелым ногам нанести не удалось. К тому моменту, как Торгрим подкатился к туше и вспрыгнул на ноги, занося секиру, голем тоже поднялся и на этот раз оборотился уже не к безучастной стене, а к противнику. От первого его взмаха кулаком, неуклюжего, но такого могучего, что затрещал воздух, Торгрим легко уклонился и даже высек искру из ноги, уходя от второго, собственной атакой пришлось пожертвовать, а на третий раз голем таки попал дварфу в грудь чуть пониже горла, и земля вылетела у Торгрима из-под ног.
Когда перед глазами перестали кувыркаться небо и земля, а спина больно шмякнулась о стену, Торгрим немедленно встряхнулся и метнулся было обратно, не обращая внимания на сдавливающую боль в груди, но голем пропал из поля зрения — словно его и не было.
— Где?! — каркнул дварф и тут же зашелся в приступе тяжелого кашля. Хороший удар! В такие моменты жалеешь, что не вырядился в свой горный плейт… а может, и к лучшему — промятые нагрудные пластины так пробьют тело, что никакого оружия врагу не потребуется.
— Там! — сержант Гилберт махнул рукой меж домов. — Эй, все — догнать! Схватить! Не пускать!
Стражи без большой охоты потекли в предписанном направлении, и Торгрим, поначалу припадая на обе ноги, а потом, слегка очухавшись и выровнявшись, поволокся за ними следом. Секиру он, падая, так и не выронил, ныне беглым взглядом оценил, что лезвие править не один час, да и то — как бы не пришлось самому на поправку становиться по итогам таких танцев… но отступать было уже поздно, если уж в бой ввязался, из него или со щитом, или на щите, и дварф развил скорость, быстро догнал последних стражников, обошел их, потом и вовсе вперед всех вырвался, посносил по пути какие-то кусты, перегородки, чуть не запутался в развешанном на веревках белье и тут только осознал, что цели-то своей и не видит и куда за ней бежать дальше — не представляет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
