Потом был организован крупномасштабный рыцарский турнир. Орден Светлого Локона, а также половина рыцарей королевства мигом объявили меня дамой сердца. Лестным это мне не казалось, скорее вызывало рассеянно-злобное чувство осознания издевки окружающих и своей невозможности ответить им тем же. Но на ристалище я отправилась в очень неплохом настроении, с интересом предвкушая излюбленное для этого мира развлечение. В самом деле, это наверняка должно быть изумительно красивое и запоминающееся зрелище. Но действительность жестоко разочаровала меня. Конные сшибки не произвели ровно никакого впечатления, я лишь искренне сочувствовала бедным лошадям, закованным в тяжеленные доспехи от ушей до копыт и еще вынужденных нести на себе всадников, тоже отличающихся внушительными металлическими костюмами. Правила были так сложны и запутаны, что я ничего толком не поняла и лишь молча смотрела, как пара за парой рыцари разгорячают коней, несутся друг к другу и под жуткий лязг доспехов и треск дерева сталкиваются копьями. После чего один из них обязательно вылетал из седла, и его за ноги утаскивали с арены. Победитель, правда, тоже частенько падал, оглушенный мощным ударом соперника. Я сначала думала, что в мужиках погибли великие актеры — они так натурально лежали без движения или глухо стонали, пока их волокли к лекарям, но потом присмотрелась и в шоке поняла, что раны, нанесенные копьями и мечами, самые настоящие, не бутафорские, и чуть в обморок не упала от ужаса. Да, в этом веселом мирке мне доводилось убивать самой, но я это делала вынужденно, без всякого удовольствия, отстаивая свою жизнь и свободу, а не на потеху весело гомонящей толпе. Уйти или прекратить это безобразие не было никакой возможности.
Я безнадежно отвернулась, сделав вид, что занята кривляньями и ехидными комментариями придворного шута (по-моему, самого умного человека во всем дворце, воспринимаемого как дурака только благодаря его незаурядным артистическим способностям и потрясающей тупости всех остальных), и мысленно благодаря местных богов за то, что сижу в самой почетной ложе, которая парадоксальным образом находится выше и дальше всех от ристалища...
В общем, все было плохо. И яскучала. Не обремененная особым грузом государственных дел, я, бывало, места себе не находила от глухой тоски и безнадежности. Выполнив свою миссию, я стала просто не нужна и прекрасно это чувствовала, несмотря на предупредительную, доходящую до назойливости заботу окружающих. Наивные надежды, что после победы над иллиатадом все как-нибудь само собой образуется и я смогу вернуться домой, рассыпались прахом, оставив меня наедине с по-средневековому жестокой действительностью. Все сторонники самодержавного монстра были торжественно казнены на главной площади Неалона. Я пыталась как-то защитить их всех, даже противного полковника Грая Тор’дрианта, в свое время отдававшего приказы о моей поимке, но из этого ничего не вышло — советники попросту не прислушались к моим просьбам и сделали все по-своему. На меня это произвело самое неблагоприятное впечатление, да и народ, думаю, был не в большом восторге от столь кровавого восхождения на престол королевы Кеи. В тоскливом бешенстве носясь по дворцу, я напоролась на магическую лабораторию и очень обрадовалась этой находке, но жизнь вскоре показала, что радость была несколько преждевременной — я ничего не понимала в странных порошках и жидкостях, изобилующих на полках, а дворцовый маг (эльф, разумеется) был вовсе не в восторге от вторжения королевы в свою вотчину, явно полагая, что уж куда-куда, а в магию бабам соваться точно незачем. Кроме того, он и понятия не имел, как открыть проход между мирами. Вслух посетовав на удивительную бестолковость так называемого мага, я убежала в спальню и там, обняв Шэра, наревелась вдосталь, вслух ругаясь на чем свет стоит и подробно послав в долгое путешествие попробовавшую сунуться свиту. Придворные, потрясенные словесами, которые выдает их новая повелительница, в ужасе разбежались кто куда, а я, злая, расстроенная и зареванная, спустилась в винные погреба и от души ознакомилась с внушительной коллекцией хранящихся там алкогольных напитков, топя в них свое горе и печаль. Как добралась обратно в спальню — не помню, может, шла сама, а может, кто-то и приволок.
Я уже начинала ненавидеть этот мир, тот самый Вириалан, который поначалу увлекал и занимал меня своей удивительной непохожестью на мое родное Отражение. При дворе были посольства и орков, и гномов, и гоблинов, и троллей, и эльфов, но меня, раньше с любопытством изучавшую разнообразие разумных рас, они теперь совсем не интересовали. Я была одержима одной идеей. Домой, домой, хочу домой! Каждый день, казалось, только крепче привязывал меня к Вириалану и жестче выгонял те драгоценные воспоминания, которые у меня еще оставались. Я без толку металась по галереям и переходам, сходя с ума от безнадеги и тоски по родимому Отражению. Даже Шэру не удавалось отвлечь меня от горьких дум, хотя он очень старался и своими проказами до- водил до нервных срывов всю прислугу — щенок очень полюбил изобретенную им самим игру «Сбей столик и увернись от падающих с него предметов». Я перерыла всю замковую, а потом и городскую библиотеку в поисках хоть каких-то упоминаний о путешествиях между мирами. Тщетно. Я безнадежно расспрашивала о способностях к волшбе и возможностях пробивать ходы между Отражениями у всех послов, прибывающих ко двору. Безрезультатно. Только слух пошел, что королева Лорреи как-то уж слишком неравнодушна к магии, а это ни у одной из рас не приветствовалось, считаясь низменным, недостойным венценосной особы занятием.
И я была совершенно одна. Это было не то одиночество, к которому я привыкла и которое любила — когда рядом с тобой нет ни единого живого существа, исключая разве что бессловесного обожаемого питомца. Нет, это было ненавистное, холодное одиночество, когда вокруг тебя суетится толпа народу, и каждому в ней есть до тебя дело, но лишь постольку-поскольку, а самой-то тебе поговорить и посоветоваться нес кем. Эло сразу же уехал в свой Город-под-Кленами, Ариан тоже убрался восвояси, вернее к ногам своей невесты, и рядом со мной остались только Шэр и Тэрриэт. Будь моя воля, я бы разогнала всех царедворцев и осталась в замке в гордом одиночестве, которое никогда особенно не тяготило меня, но положение обязывало, и каждый день я, скрипя зубам от злости и ненависти, являла свое величество старательно восхищающимся придворным. Постоянное мельтешение каких-то новых лиц раздражало до безумия, и я с трудом заставляла себя что-то учтиво произносить в ответ на многочисленные льстивые восхваления своей красоты и ума. Иногда мне казалось, что я сейчас просто не выдержу и вцеплюсь ногтями или с наслаждением плюну в очередную восторженную рожу вдохновенно изощряющегося в изящной словесности урода. Упражнения в пышных превозношениях и изысканной словесной эквилибристике нагоняли скуку и доводили до бешеной ярости, которую приходилось тщательно скрывать под напускными холодностью и безразличием, считавшимися при дворе хорошим тоном. Не привыкнув отказывать себе в выражении эмоций, я здорово скандализировала весь двор, как-то раз не выдержав и разразившись дикими криками и проклятиями прямо посреди торжественного приема, посвященного какой-то невразумительной для меня памятной дате. После этого королеву признали неуравновешенной истеричкой и старались поменьше распинаться перед ней, изгаляясь в пустопорожних дифирамбах. Свою роль свадебного генерала играет — и ладно.
А потом грянула еще одна беда, причем такая, от которой так просто было уже не отмахнуться. Я тянула лямку ненавистного королевствования уже третью неделю, когда ко мне в полном составе явился государственный совет и весьма вежливыми и осторожными намеками попытался выспросить, когда же я претворю в жизнь вторую часть Пророчества. У меня, так никому и не рассказавшей о подлинных событиях, разыгравшихся в подвальном кабинете и на смотровой площадке (даже Ариан и Эло получили здорово отредактированную версию событий — дескать, я так допекла иллиатада насмешками и дразнилками, что он, не помня себя от ярости, понесся за мной), это едва не вызвало новый истерический припадок, подкрепленный диким желанием немедленно выболтать истинное положение вещей и сообщить, что их драгоценное Пророчество и яйца выеденного не стоит. Но каким-то невероятным усилием воли я сдержалась и недоуменно попросила пояснить, что же вкладывается в понятие «вторая часть Пророчества». Вроде бы свою миссию я выполнила — иллиатад повержен, а я сижу на троне,— так чего еще нужно?!
Выслушав сбивчивые и весьма завуалированные объяснения, я едва не грохнулась в обморок. Как я могла забыть о самой животрепещущей части Пророчества?! Принцесса Кея должна выйти замуж за блондина! Услыхав такие вести, я впала в ступор и могла лишь машинально трясти головой и в беззвучном ужасе открывать рот, что было воспринято возрадовавшимися советниками как знак безоговорочного согласия со скорым замужеством. Когда же я наконец продышалась и смогла внятно и четко изложить свое мнение на сей счет, распинаться было уже не перед кем — гадкие государственные мужи успели разбежаться и разнести радостную весть о скором бракосочетании королевы по дворцу, откуда она стремительно выплеснулась и пошла гулять по всей стране.
