оборудованием по вашим спецификациям. Это означает, что вы сможете навещать ее и ставить портреты всегда, когда будете проездом в городе.
Мейбриджа ввели в соблазн. Ему нравилась секретность процесса; она импонировала его природным и привитым наклонностям. Женщину он находил эффектной, даже примечательной, и видел, что ее фотографии в самом деле выйдут высочайшего качества. Но не третируют ли его как последнего наймита? Здесь ничто не поднимет его статус и не принесет новое признание таланта, а у доброго хирурга, очевидно, в предприятии имелся собственный мотив – хоть это все и означает, что они явно будут избавлены от всяческих публичных и зловредных слухов. Он тоже был человеком высокого положения и уважения, и этот статус должен оставаться в неприкосновенности и благочинности.
– Чтобы принять в рассмотрение ваше исключительное предложение, мне также понадобится надежное запираемое помещение для остального оптического оборудования и изобретений. Это позволит мне проводить больше времени в Лондоне, а следовательно, с вашей протеже.
– Разумеется! – Галла обрадовала легкость переговоров. – Вы получите мастерскую – или лабораторию, или как это зовется у вашей братии. Я помогу с любыми расходами на ваши изобретения.
Фотограф клюнул на приманку и все более воодушевлялся.
– Их производство и содержание весьма затратно. Но моя текущая работа даже идет в параллель с вашей; могут случиться пересечения кругов интереса.
Галл встал, превратно истолковав момент.
– Да, хорошо, конечно. Весьма интересно. Теперь поведайте о ваших перемещениях в следующие шесть месяцев.
Его очевидное безразличие и предполагаемое сомнение в ценности изобретений фотографа укололи гостя. Их обоих вело исключительно себялюбие. До этой промашки их маховики крутились порознь, но в твердом унисоне. Мейбридж соскочил с крючка хирурга.
– Прежде чем я дам согласие, сэр Уильям, я должен сказать, что имею сомнения в том, как подобный проект отразится на моем статусе в обществе. Если позволите говорить прямо, значительное время наедине с этой душевнобольной негритянкой может меня скомпрометировать. У меня уже бывали эксцессы с женщинами, и обычно я бегу их компании. Конечно же, не в противоестественном смысле! – поспешно добавил он.
Изумление Галла развернулось в полную силу – он начинал принимать гостя за круглого простофилю. Тысячи мужчин прятали своих любовниц по всему старому доброму городу; да всё боро Уолворт создано только для того, чтобы вместить их переизбыток! И извольте посмотреть на этого фотографа: никакого положения в обществе – техник, ремесленник. С чего же он печется о своей хилой репутации? Галл оборвал раздумья. Простофиля этот фотограф или нет, он ему нужен. Подходит только он.
– Друг мой, нет даже речи о том, чтобы вас скомпрометировать. Я предприму все меры, чтобы удостовериться в совершенной тайности нашей маленькой транзакции. Ваша роль в этом научном исследовании будет целиком благородной.
Его слова как будто пригладили встопорщенные перья сухопарого гостя, и далее Галл нанес идеальный решающий удар.
– Моя позиция в обществе послужит защитой нам обоим. С тех пор как Ее Величество столь великодушно соизволили произвести меня в рыцари, добыть или совершить многое стало куда проще. Мне выпало счастье поддерживать постоянную связь с нею и королевскими высочествами. Во мне видят друга и доверенное лицо, а также их смиренного лекаря. Более того, – он придвинулся к гостю с намеком на конфиденциальный полутон, – со мной не раз консультировались на деликатную тему выбора будущих пэров. Ее Величество имеет великий интерес к искусству и наукам; лишь вопрос времени, когда заметят человека с такой выдающейся репутацией, как у вас. Кто знает? Уже скоро мы можем встретиться в верхней палате, – его подход был идеален и совершенно умилостивил Мейбриджа. Они ударили по рукам на пороге и разошлись своими дорогами – оба в радостном предвкушении будущего.
* * *
Меж деревьев скользнул пронзительный свист: поезд, готовый к отправке, звал пассажиров. Будь его обувь надежнее, Француз подскочил бы от радости. Взамен он сжал руку друга с могучим счастьем, особенно для такого маленького человека, и они двинулись на звук – Француз вел и тянул за собой долговязую высоту своего смеющегося и согнувшегося компаньона сквозь листву и высокую траву.
Тут он увидел, как перед глазами опускается неподвижность, услышал, как все замирает, и вдруг Сейль Кор сдернул его с ног, встав как столб. Все приостановилось: птичья трель, шорох листьев, содрогание продолжающегося существования жизни. Француз неловко выпрямился, готовый просить у друга объяснения, когда увидел, что его проводник выхолощен. Электричество и влага, пульс и мысль, напряжение и память – все ушло из него в землю. Сейль Кор рухнул на колени как подкошенный, сломав несколько выпрямленных пальцев в вертикальном столкновении с землей; они хрустнули, как сухие сучья, но он даже не заметил. Француз вырвался из шока и бросился с объятиями к другу, который повалился ему в руки. Веса не было; Сейль Кор стал шелухой с дикими глазами. Эти глаза, забегавшие туда-сюда, были единственным признаком жизни.
– ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! РАДИ БОГА, ПОМОГИТЕ! – кричал Француз в сторону поезда. Нашел «дерринджер» с последним патроном и выстрелил в воздух. – ПОМОГИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ!
Затем, как только услышал, как к ним бежит подмога, до ушей донеслось и кое-что еще, обратившее кровь в воду: смех, да так близко, что на миг он подумал на самого Сейль Кора. Смех повис в воздухе вокруг его умирающего друга.
– Ау?! Ау! Что случилось? – прокричал приближающийся незнакомец. – Где вы?
Француз вернул голос из сосущей вязкой раковины под животом и снова позвал на помощь, слабейшим из голосов.
Они перенесли Сейль Кора в деревянную хижину станции и уложили на одну из твердых скамей. Никто не знал, что делать. Сейль Кор остыл и окоченел, не было ни единого признака дыхания, но глаза его панически бегали, искали что-то в лицах людей, собравшихся в помещении. Послали за надзирателем рабочей силы на поезде. Француз держал покалеченную руку друга, два пальца которой комично указывали в потолок. Он подумал выпрямить их в попытке изменить реалию мгновения, сгладить диссонанс и наложить шину на нормальность, суетно подправляя детали. Пришел Маклиш и остановился в смятении.
– Прошу, помогите моему другу! – умолял Француз.
Маклиш приблизился, положил руку на грудь Сейль Кора и коснулся пальцами его горла. Увидел бегающие глаза и узнал это состояние, быстро сообразив, что задуманный получатель – не тот, кто распластался перед ним: Орм ошибся человеком.
– Ваш друг? – спросил он с неуместной и некорректной тревогой, незамеченной Французом в его растрепанном состоянии.
Француз взволнованно рассказал об их путешествии и о том, что произошло. Причастность нагнала на Маклиша суровость и холод.
– Ему нельзя здесь оставаться,
