на раскатке. Про организаторов вообще молчу! За пределами коробки царит настоящая суматоха. Там во всю идут последние приготовления.
Прохожусь взглядом по нашему сектору. Осталось только пара-тройка свободных мест. Почти все жены и родственники парней из команды уже подтянулись. И, разумеется, все сидят в хоккейных свитерах с фамилиями и игровыми номерами своих мужчин. Мы тоже не исключение. У меня на кофте красуется фамилия Бессонова, а Ава с Димкой и родителями Ярика, которые тоже приехали на игру, в “Ремизовских” свитшотах. Нервничают все. Без исключения. Воздух в ледовом словно наэлектризован. Накала добавляет и бегущая строка под куполом арены, где большими буквами написано “финал”.
Финал…
Если парни из команды восемь месяцев физически убивались на льду ради заветного кубка, то их жены все восемь месяцев пачками глотали валерьянку, молясь всем известным в мире богам, чтобы очередная игра закончилась без травм для их суженых. Кому-то повезло больше, кому-то меньше. Я и сейчас знала, что у парочки парней есть ушибы и растяжения, и играют они на обезболивающих. Хоккей — суровый и травмоопасный вид спорта. Еще не было ни одного матча, чтобы Арс не появился дома без нового синяка.
Господи, на что я подписалась?
В этом хоккейном сезоне меня “счастье” трястись за Арса обошло стороной, ведь наши с Бессоновым отношения начались уже на этапе плей-офф, а болеть за него я и подавно начала всего пару-тройку недель как. Но, чувствую, в следующем году хапну сполна. Ибо уже одно то, что Бес вышел на лед для разминки вместе с командой, заставило мое сердце подскочить к горлу и тут же ухнуть в пятки. Я волновалась. Волновалась так, будто это мне, а не ему, сейчас предстоит шестьдесят минут умирать на льду, обливаясь потом на потеху публике и собственного эго. И если Арс, судя по уверенным движениям, само спокойствие, то я словно голыми ступнями на иголках танцую.
Помните я говорила, что мне никогда не понять “хоккейных жен”? Их озабоченность собственными мужьями и их карьерой, травмами, победами и поражениями? Забудьте. Я поняла — этот процесс не поддается никакому контролю. Вместе с появлением отношений с профессиональным спортсменом все ваши мысли клином сходятся на вашем мужике, а иное фактически становится табуированным. Все ваше существование превращается в стремление обеспечить физический и эмоциональный комфорт вашему хоккеисту, а собственные карьерные амбиции, ну… они как бы есть, но уже точно не во главе угла.
Так вот, я, конечно, еще не настолько “охоккеилась”, но уже чувствую эти страшные поползновения положить на кон собственную жизнь ради жизни и карьеры Бессонова. Себя я, конечно, по прежнему сильно люблю, но, оказывается этого засранца уже люблю больше. Вот такая занимательная штука…
Бессонов прокатывается по коробке. Запрокидывает руки за голову вместе с зажатой в них клюшкой и делает вращательные движения корпусом, разминаясь. Круг, второй. Подкатывается к кучке шайб на льду и выхватывает крюком одну, тут же саданув по воротам. Лязг металла. Штанга. Делает небольшой круг, набирает скорость, подхватывает вторую. Удар. Шайба в сетке. Попал. Я крепче сжимаю пальцами холодный металл перил и сиплю:
— Что-то в горле пересохло.
— Может тебе воды? — тут же встрепенувшись спрашивает сестренка.
— Я могу сбегать, — предлагает Димка.
Я обвожу родственников недовольным взглядом, закатывая глаза:
— Вы серьезно?
— Вполне.
— Умгум.
— Не душните! — ворчу. — Я беременная, а не беспомощная. Я могу сходить за водой сама.
— Тогда чего не идешь? — задает резонный вопрос Димка.
— Могу сходить, не значит, что хочу, — бурчу я, чем вызываю тихий смех Авы.
— Э-э, ма, ты такая же странная беременная была? — фыркает племянник.
— О, нет!
— О, да!
Выдаем мы с Авой в унисон, переглядываясь.
— Да-да, — киваю я. — Она подскакивала в пять утра и топала печь овсяное печенье, разбудив весь дом, а потом дрыхла как сурок без задних ног днями напролет, тогда как твои невыспавшиеся бабушка с дедушкой топали на работу, чтобы заработать деньги ей на дорогущий в то время арбуз, который она лопала в прикуску с селедкой. Ах, да, еще твоя мать обожала смотреть ужасы. Чем больше визгов и кровищи — тем круче.
— Фу, — морщит нос парень. — Рили, мам?
— У каждого свои причуды, — пожимает плечами Аврелия.
— У меня нет причуд, — самоуверенно парирую я. — И не будет! — про дорамы, которые я начала поглощать пачками, я, пожалуй, промолчу. Спойлер: если так пойдет и дальше, Арсений пообещал отключить мне все подписки на онлайн-кинотеатры и выкинуть вай-фай роутер в окно. Видите ли ему не нравится, что корейские сериалы заставляют меня плакать. Ну, а как?! Как иначе, когда там показывают такие душещипательные истории?! Чурбан бесчувственный!
— Будут, — вырывает меня из мыслей ехидный смешок Рельки. — У тебя просто еще слишком маленький срок. Дальше интереснее. Гарантирую.
— Звучит зловеще.
И улыбка на губах сестры застывает соответствующая, что заставляет меня напомнить:
— Ты же в курсе, что я нервная истеричка и меня нельзя пугать, а то я могу и передумать?
— Не можешь.
— Кто сказал?
— С таким, как Бессонов, ты не можешь передумать, Мартышка. Этот душка мир перевернет ради тебя и ребенка. И ты это знаешь. М-м, и тебе это нравится.
Бессонов, будто почувствовав, что говорят о нем — вскидывает голову, проходя взглядом по трибунам. Безошибочно находя наш сектор, улыбается своей самой плутовской улыбкой, неуклюже изображая двумя руками гигантское сердечко, едва не заряжая клюшкой сокоманднику по лбу.
Я начинаю улыбаться в ответ. Двумя ладошками посылаю своему хоккеюге воздушные поцелуи. Бессонов делает вид, будто эти самые поцелуи врезаются в него сшибая с ног и нелепо взмахивает руками, будто собирается упасть на задницу. Проезжающий мимо него Ремизов по-дружески дает товарищу подзатыльник, мол: “финал, чувак, давай немного посерьезней”. Я начинаю глупенько похихикивать.
В этом и есть весь Бессонов!
Камеры вовремя выхватывают наше маленькое представление, транслируя все на медиакуб. По ледовому проносятся смешки и шепотки, немного сбавляя градус напряжения. Краем глаза я замечаю как некоторые зрители оглядываются на наш сектор и смущенно прячу взгляд, оглядываясь на Аву, которая заявляет:
— Ну вот, я же говорила.
— Ой, отстань, зануда!
Релька пихает меня бедром в бедро, посмеиваясь.
Да, да, да! Ладно, она права: Арсений — душка! И это не от слова “душный”. Он — заботливый, внимательный, чуткий, и рассудительный. Любой, даже самый тотальный кабздец, он умеет встретить с улыбкой на лице. А его уверенности с лихвой хватает на нас двоих. Вернее уже троих…
И, может мать из меня и получится никудышная, но отец из Бессонова обязан выйти классный. Его готовность взять всю
