– А по мне – нет ничего лучше того табаку, – возразил Армоль. – Положишь рэлюп за щеку, словно каленый уголь взял в рот.
– В Америке Солнечного Владыки нет, – ответил Тэгрынкеу.
– Валить, значит, некого, – с сожалением заметил Гуват.
– Но там полным-полно капиталистов. Это наши главные враги и эксплуататоры, – сказал Тэгрынкеу. Последнее слово он произнес с большим трудом, но, справившись с ним, он гордо огляделся. – То, что началось в России, потом будет продолжаться по всему миру, потому что такие простые люди, как мы, – главное население всей земли…
– Вся-то земля очень велика, – неуверенно заметил Тнарат.
– Не так велика, как кажется, – ответил Тэгрынкеу. – Земля – шар.
– Что? – переспросил Гуват.
– Вся земля имеет круглый вид, – ответил Тэгрынкеу и на всякий случай сослался: – Это мне говорили русские учителя.
– Если земля шар, то почему вода не стекает с нее? – задал вопрос Армоль. – Почему вода не выливается из океанов, а нас не сдувает ветром? Ведь какие бывают сильные ветры, когда трудно удержаться даже на ровном месте, а не то что на шаре.
– Мы говорим о революции, а не о земле, – устало отмахнулся Тэгрынкеу. – Не все ли равно, какой вид у земли? Главное сегодня для нас – это продолжить революцию и на нашей земле. Первым делом надо избрать Совет в вашем селении. Совет – это представительство Советской власти, власти трудовых людей. Совет будет во главе борьбы против богатых.
– У нас-то богатых нет, бороться не против кого, – сказал Тнарат. – Что же будет делать Совет?
– О! Для Совета и кроме борьбы будет много работы! – обрадованно сказал Тэгрынкеу. – В каждом селении Советское государство организует обучение грамоте, ибо человек прежде всего должен быть грамотным. Будут построены больницы, чтобы было где лечиться людям. Откроют новую лавку, где будут торговать по новым, справедливым ценам. Люди нашей земли будут постигать знания, которые имеют другие народы. Тогда мы сравняемся со всеми людьми всей земли…
– Всего шара, – поправил из своего угла Армоль.
Тэгрынкеу недовольно поглядел на него, но согласился :
– Всего земного шара… И тогда нашим людям откроется вся красота мира, красота знаний, и мы больше не будем чувствовать себя чужими среди других людей…
Тэгрынкеу собирался уезжать ранним утром, пока наст твердый.
Джон рассказывал Пыльмау о разговоре в яранге Орво, когда в чоттагине раздался топот и на вопрос, кто там, отозвался Тэгрынкеу, и тут же его голова вместе с головой Орво показалась внутри полога.
– Прежде чем уехать, я хотел зайти, – сказал Тэгрынкеу. – Хочу спросить: ты за революцию или против? Всех иностранцев, кто против, мы выселяем с чукотской земли.
– Я всегда стоял за разумное развитие человечества, – уклончиво ответил Джон. – Но я недостаточно понимаю цели русской революции, чтобы сразу ответить. То, что ты сказал сегодня, ничего этого не нужно нашему народу, Ни грамоты, ни врачей. Это только усложнит жизнь, а связи с большими народами ускорят исчезновение маленьких народов с лица земли… Вот скажи сам, Тэгрынкеу, зачем тебе грамота?
– Как зачем? – растерянно пробормотал посланец Советской власти. – Грамота – вещь очень нужная… – Тэгрынкеу быстро овладел собой и продолжал твердым голосом: – Большевики – это единственные люди, которые сказали нам, чукчам: вы такие же люди, как все, вы должны быть такими, как мы: грамотными, знать, что такое мир и кто работает в моторе – дух или что-то другое. Ленин сказал: мы должны вырваться из дикости и сообща строить новую жизнь…
– Как бы не пришлось строить новую жизнь уже на ваших костях, – грустно заметил Джон.
– Это мы еще посмотрим, – уверенно сказал Тэгрынкеу. – Слишком долго нас считали недостойными человеческого звания. Я это пережил на собственной шкуре. И вот Орво тоже это испытал. Мы хотим быть прежде всего людьми! Так скажи, Сон, ты за революцию или против?
– Да что вы к нему пристали? – вмешалась молчавшая до сих пор Пыльмау. – Разве не видите, что Джон всегда был за нас, за наш народ, за настоящих людей! Как вы можете сомневаться в этом?
– Глазное – за революцию он или против? – настаивал Тэгрынкеу.
– Успокойся, Мау, – ласково прервал Джон жену. – Но ты правильно сказала: куда бы ни пошел наш народ, я всегда буду вместе с ним.
– Пока и так можно, – облегченно вздохнул Тэгрынкеу. – Беда с этими чужеземцами, – сказал он, обращаясь к Орво.
Головы Тэгрынкеу и Орво исчезли, и в пологе воцарилась тишина. Джон приблизился к Пыльмау, обнял ее и шепнул:
– Не бойся, все будет хорошо. Я буду всегда с вами.
Тэгрынкеу уехал, и разговоры о его пребывании в Энмыне, особенно его странные речи о том, что чукчи должны стать на равную ногу с белыми людьми, долго еще передавались из уст в уста.
Всякое случалось в этом селении, происходили такие события, которые сохранялись в памяти людей на многие годы, становились легендами, устной историей. Приезжали всякие люди – капитан Бартлетт с эскимосом Катактовиком, Руал Амундсен, Готфред Хансен с товарищами, приезжала, наконец, мать Джона Макленнана, но мимолетный визит Тэгрынкеу как-то особенно запечатлелся в головах энмынцев.
«Поневоле мне пришлось стать экспертом по коммунистическому движению, о котором я не имею ни малейшего понятия, – записал в своем уже основательно потрепанном блокноте Джон. – Люди приходят и спрашивают о будущем, о том, когда же наступит такая жизнь, о которой так красочно говорил Тэгрынкеу. Но он уехал, вселив в головы энмынцам тревожные мысли… Удивительно вот что: мои земляки не такие простаки, чтобы их можно было надолго завлечь какой-нибудь необычностью. Они уже не спрашивают о шарообразности земли, за исключением разве только Гувата. Их волнуют гораздо более насущные проблемы, вроде тех: кому будет принадлежать добыча, можно ли держать личное оружие, к которому привык охотник, и будут ли обучать грамоте и взрослых людей.
Я уверен: будь приезжий агитатор русским или какой-нибудь иной национальности, разговоры о его обещаниях давно бы затихли. Но в том-то и дело, что это был свой человек и рассказывал он не сказки и не слухи, а то, что уже начинается на этой земле… К сожалению, с моими предостережениями о будущих невзгодах, которые принесет с собой так называемый прогресс, они не считаются и в лучшем случае вежливо выслушивают… Боже, если ты еще остался, помоги нам избежать гибели и полного исчезновения с этой земли».
Яко сидел поодаль, возле второго жирника, и делал вид, что мастерит эплыкытэт. Но он зорко следил за действиями отца, и, когда Джон захлопнул блокнот и вынул карандаш из своей держалки, мальчик с дрожью в голосе, словно это была его затаенная и давняя мечта, сказал:
– И я скоро буду по-взаправдашнему учиться писать…
7
Яко впервые отправлялся так далеко от родного дома. И на этот раз на морском берегу Энмына было оживленно: родные пришли провожать охотников. Байдары были поставлены на нарты – каждая на трое, длинные упряжки то и дело запутывались, и надо было следить, чтобы не началась всеобщая свалка. Собачий визг и лай смешивались с пронзительными голосами женщин, окликавших детей.
Деревянный вельбот так и не удалось приобрести, и в пролив пришлось отправляться флотилией, состоящей из одних кожаных байдар, на одной из которых был мотор, купленный в самый удачный год жизни Джона на этой земле.
Мужчины стояли чуть поодаль, а Орво шептал заклинания и держал на вытянутых руках деревянное блюдо, наполненное жертвоприношениями. Все было привычно, знакомо. Только один человек – молодой оленевод Нотавье – глядел во все глаза, оробевшие перед огромным пространством воды и льда.
Ребятишки сопровождали суда до ледовой кромки.
Достигнув открытого океана, байдары сгрузили на лед, разъединили упряжки, и нарты наперегонки двинулись обратно в селение, подскакивая на торосах, взметая воду на подтаявших снежницах.
Солнечные лучи отражались от припая, от отдельных плавающих льдин. Те, кто сохранил защитные очки, надели их, а Нотавье достал узкую ременную полоску с горизонтальным разрезом и приладил на лице, заставив улыбнуться Джона: бывший оленевод стал похож на участника маскарада.
Стоял безветренный день, и все байдары пристегнули буксиром к передней, на которой стоял мотор. С мотором движение все-таки было намного быстрее, чем на веслах, и поэтому караван энмынцев прибыл в Уэлен, не заходя в Инчоун.
В Уэлене еще держался узкой полоской припай, но уже непрочный, готовый оторваться даже при дуновении слабого южного ветра.
Гэмалькот встретил гостей почтительно и отвел им полог, в котором раньше останавливался Роберт Карпентер. За чаем Орво сразу приступил к расспросам. Гэмалькот отвечал односложно, казалось, он был недоволен проявлением интереса к новой власти.
– Да, это верно, начали наши дети постигать грамоту… Большевики чесотку лечить пытаются…
