Все это Марья рассказала мне тогда гораздо подробнее, чем я сейчас вспомнил и пересказал.
А закончила она этот свой рассказ так:
– Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что нам не огорчаться, а радоваться надо, что все так вышло? Ведь мы старые люди, могли умереть. И Элен тоже. И тогда это пятно на нас бы и осталось. А так все получилось очень хорошо. После заявления Элен эта гнусная клевета к Андрею уже никогда не прилипнет!
Она ошиблась
Эта гнусная клевета к Андрею – и к ней, разумеется, тоже – все-таки прилипла. И надолго.
О том, как она то вспыхивала, то угасала и какие драматические имела последствия, будет рассказано подробно. А сейчас коротко расскажу (не могу удержаться!) о самой последней, уже совсем слабой ее вспышке.
Осенью 2002 года в пятом номере журнала «Вопросы литературы» Неля Воронель опубликовала небольшой отрывок из книги своих воспоминаний. Книга вышла позже, и появление ее вызвало множество негодующих откликов, уличающих автора во лжи и клевете. Такого бурного взрыва негодования и таких резких определений эта книга, может быть, и не заслуживала, но полетом фантазии и упоением, с каким Неля сообщала там читателю о своих выдающихся достижениях в жизни и в искусстве, она вполне могла соперничать с «Автобиографией» Евтушенко, о которой я уже упоминал на этих страницах.
Из картин, щедро расцвеченных ее фантазией, приведу только одну, вызвавшую у меня особенно бурный всплеск иронического веселья, поскольку всё, что там у нее нарисовалось, происходило будто бы на моих глазах. Вообще-то не «будто бы», а действительно на моих глазах. А почему вырвалось у меня (невольно) это «будто бы», вы сейчас узнаете:
...
Я бережно храню в своей памяти картину, столь полную красочных деталей, будто все это случилось вчера.
В нашем крохотном «москвиче» мы привезли в Переделкино Бена Сарнова с женой Славой и одного харьковского литератора, которого они хотели познакомить с Виктором Шкловским, жившим тогда в Доме творчества.
(Нина Воронель. Содом тех лет. Ростов-на-Дону, 2006)
А вот и сама она, эта действительно «полная красочных деталей» картина:
...
Из ворот выбежала очень маленькая, очень худенькая, очень старая женщина в малиновых штанишках до колен, и все замолчали и уставились на нее – в те времена даже к строгим женским брюкам еще не привыкли, а уж о малиновых штанишках до колен и говорить не приходилось. В руке она держала нечто, похожее на сушеную голову облысевшей обезьяны.
Она простерла руку с обезьяньей головой в сторону Славы… Слова ее прозвучали очень громко в наступившей тишине:
– Слава, милая, вы не знаете, как открыть кокосовый орех?
– Господи, Лиля Юрьевна, мне бы ваши заботы, – ответил за Славу Бен…
– Неужели это Лиля Брик? – спросил харьковский гость задрожавшим от благоговения голосом.
Но ответа не дождался, потому что начался следующий акт послеобеденного спектакля. Лиля Брик вдруг пронзительно взвизгнула, сунула орех Славе и припустила бегом куда-то вверх по улице. Все присутствующие повернули головы – посмотреть, куда это она помчалась. Навстречу ей, широко раскинув руки, шагал Корней Чуковский, высокий, лихой и моложавый, – в распахнутом светлом плаще с развевающимся на ветру шарфом.
Лиля с разбегу вскочила на него и, уцепившись одной рукой за его плечо, начала кулачком другой колотить его по лицу.
– Негодяй! Старый негодяй! Шутник проклятый! – вопила она, дрыгая в такт ударам маленькими ножками в малиновых штанишках.
К. И. взял ее за локотки и бережно опустил на землю. Глаза его сияли знакомым мне игровым огнем. Голос его был сама невинность:
– В чем дело, Лиля Юрьевна? Чем я провинился?
– Этот человек еще спрашивает? Он не знает, чем он провинился!
– Понятия не имею, – развел руками К. И.
– Хватит притворяться! – возмутилась Лиля Юрьевна. – Ведь вы дали мне вчера пачку горчичников?
– Дал, конечно, дал. Вы же жаловались на кашель.
– И не заметили, что это не горчичники, а мухоморы?
Заметить разницу невооруженным глазом было бы трудно. Мало кто помнит, как выглядел мухомор того времени – патентованная ловушка для мух, представлявшая собой серовато-коричневый прямоугольник, на оборотной стороне которого невзрачными черными буквами было напечатано слово «МУХОМОР». И только этим трудночитаемым названием мухомор на вид отличался от горчичника, такого же прямоугольного и серовато-коричневого, только на спинке у него красовалось столь же неразборчиво отпечатанное прозвище «ГОРЧИЧНИК». На рабочей стороне горчичника была нанесена пленка из сухой горчицы, тогда как рабочая сторона мухомора была покрыта тонким слоем уморительного яда для мух, внешне неотличимого от горчицы. Оба они благополучно соседствуют среди неотступных видений моего детства – вот я лежу, обклеенная горчичниками, и сладостная теплота прогоняет из моего горла надсадный кашель, а на столе рядом со стаканом теплого молока замочен в блюдечке серый прямоугольник мухомора, густо усыпанный трупами доверчивых мух.
К. И., видимо, тоже представил себе нечто подобное.
– А вы даже не удосужились проверить, что я вам дал? – взликовал он.
– Зачем мне было проверять? Я думала – вы порядочный человек. Я легла в постель и обклеила себе грудь и спину. Лежу и удивляюсь, почему не печет… Так и лежала, пока Витя не посмотрел. И как заорет: «Да это же мухоморы!»
– «Да это же мухоморы!» – повторил за Лилей Юрьевной совершенно счастливый К. И. – его игра удалась!
(Нина Воронель. Без прикрас. М., 2003)
Поскольку я тут упомянут как свидетель (отчасти даже участник) этого спектакля, свидетельствую: ничего этого не было .
Не было ни кокосового ореха, похожего на сушеную голову лысой обезьяны, ни скандала вокруг горчичников, которые шутник Корней Иванович подменил мухоморами, ни всего остального. Не только не было , но и не могло быть .
Не могла Лиля Юрьевна произнести эту фразу: «Слава, милая, вы не знаете, как открыть кокосовый орех?» – по той простой причине, что не только в то время еще не знала Славу, но даже и не подозревала о ее существовании. Познакомились мы с Лилей Юрьевной и Василием Абгаровичем Катаняном годы спустя, когда Воронели давно уже жили в своем Израиле. Но даже и тогда, когда мы не только познакомились с ними, но и стали постоянно бывать в их гостеприимном доме, у меня не повернулся бы язык кинуть ей эту фамильярную, амикошонскую реплику: «Мне бы ваши заботы, Лиля Юрьевна!» – даже и тогда не таков был характер и стиль наших отношений.
Могу также свидетельствовать…
Впрочем, никакие мои свидетельства тут не нужны, потому что этот процитированный мною текст разоблачает себя сам, сам неопровержимо свидетельствует, что так красочно изображенной в нем сцены на самом деле не было и быть не могло .
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
