В споре с арианством (первая половина IV века н. э.) на Никейском соборе и в последовавшей за ним борьбе большинство теологов империи сумело утвердить тезис о том, что евангельский Христос не был «низшим божеством» и по своей природе был равен Отцу. Арианство[68] в дальнейшем распространялось лишь среди варварских народов.
Однако упомянутый тезис ставит вопрос: как могло произойти слияние двух субстанций? Сохранил ли при воплощении Христос свою божественную природу или же приобрел еще и другую, человеческую? Из нового конфликта по этому вопросу в христианстве в V веке возник глубокий разлад, который положил начало, с одной стороны, так называемой несторианской, а с другой — монофизитской (или монофиситской) церквям.
Массы верующих всегда понимали воплощение мифологически. Было ли тело Христа действительно реально, создано из плоти и крови или оно было только кажущимся — все это имело влияние на принятие ими догмы о спасении и искуплении. Искупитель и спаситель должен был страдать «по-настоящему», а не в аллегорическом или духовном смысле, а следовательно — без человеческой природы ему было не обойтись.
Один из осужденных на Константинопольском соборе 381 г. епископов — Апполинарий из Лаодикеи, пытался обойти эту трудную проблему, доказывая, что как у человека тело и душа нераздельны и образуют одну личность, так и в Христе следует видеть одну-единственную божественную индивидуальность. Это было учение, которое преобладало в александрийской церкви.
Отцы антиохийской школы (в Малой Азии) отрицали, что в Иисусе имело место полное слияние человеческого и божественного начал. Диодор из Тарса и Феодор из Мопсуестии пришли к утверждению о присутствии в Иисусе двух разных, завершенных в себе личностей. Но «личность» и «природа» для многих означало одно и то же.
Сирийский монах по имени Несторий, возвысившийся к 428 г. до высокого сана константинопольского епископа, сделал из этих споров вывод, что Мария не может быть почитаема как «матерь Божья», ибо она есть всего лишь «мать Христа», смертного, как и все другие. Только затем, по мнению Нестория[69], Христос приобрел Божественную природу и соединял в себе две различные и разделяемые природы.
Александрийский епископ счел момент подходящим, чтобы унизить константинопольское епископство. Несторий подвергся ожесточенным нападкам. Император Феодосий II созвал в 431 г. в Эфесе новый вселенский собор, третий по счету. Не дожидаясь прибытия антиохийской делегации и представителей Рима, Кирилл Александрийский спешно настоял на осуждении Нестория, который вынужден был в следующем году оставить епископские функции.
Александрийский епископ проводил четкую связь между несторианством и арианством. Он писал, что позиция Нестория лишь подчеркивает, что Христос не обладает единой с Богом-Отцом природой, а это очевидно противоречило Никейскому символу веры — «Един в трех лицах».
Один из преданных Кириллу людей, игумен большого монастыря в Константинополе Евтихий[70] (ок. 379–454) разработал новое истолкование христологической доктрины, радикально противоположное взглядам Нестория. В новой доктрине после союза Сына с Отцом в Иисусе могла существовать только одна природа, а не две, как считали сторонники опального сирийца.
* * *
Сторонники Евтихиевой теологии были прозваны по-гречески монофизитами[71], то есть «приверженцами одной природы». Сами монофизиты не признают такого термина, предпочитая называть себя православными или последователями «апостольской церкви».
Евтихий учил, что вначале раздельно существовали две природы Христа — Бога и человека, однако после соединения их при боговоплощении стала существовать лишь одна. В дальнейшем защитники монофизитства или вовсе отрицали наличие какого-либо человеческого элемента в природе Христа, или утверждали, что человеческая природа в Христе была полностью поглощена божественной природой, или полагали, что человеческая и божественная природа в Христе соединились в нечто отличное от каждой из них. Так или иначе, монофизиты подчеркивали божественное в Христе.
Впрочем, существует мнение, что основные противоречия между монофизитством и православием носили скорее не доктринальный, а культурный, этнический, а может быть, и политический характер: в монофизитстве объединились силы, недовольные усилением византийского влияния.
Из вселенских соборов монофизиты признают только три: Никейский (325), Константинопольский (381) и Эфесский (431). Культ в монофизитских церквах очень близок к культу, характерному для православия, отличаясь от него лишь в некоторых деталях.
В первые века существования нового течения среди его последователей было много монахов. То ли они пытались подражать Иисусу, в котором «человеческое начало было пассивно и поглощалось божественным», то ли бежали от преследований со стороны ортодоксов. А может быть, Евтихию удалось распространить учение прежде всего между, так сказать, коллегами — ведь он и сам руководил монастырем.
Однако хоть Кирилл и выиграл борьбу против Нестория и тот, в конце концов, был официально осужден, его сторонник Евтихий «качнул маятник в другую сторону». Положение еще больше запуталось.
Многие восточные патриархи были недовольны явным стремлением александрийцев и их соратников к возвышению в христианском мире. Пренебрежение мнением влиятельных лиц и агрессивная пропаганда антинесторианского течения была, вероятно, им также не по вкусу. Константинополь начинает активную борьбу за, если можно так сказать, эксклюзивность своей власти в христианском мире. Для этого необходимо было осудить возникшее монофизитство.
В 448 г. новый константинопольский епископ Флавиан добился осуждения Евтихия местным синодом. Однако преемник Кирилла, Диоскор Александрийский, пользовавшийся влиянием при дворе, сумел в 449 г. созвать другой всеобщий собор в Эфесе, где был один из крупнейших центров культа Марии (недаром именно там был осужден Несторий).
Применив нажим и нарушив соборную процедуру, Диоскор реабилитировал при помощи императорской гвардии Евтихия и низложил Флавиана. Римский епископ, с которым даже не посоветовались на этот счет, назвал соборное собрание «бандой разбойников». И, пожалуй, для этого были кое-какие основания — сторонники монофизитства проявили себя не с лучшей стороны, применив силу по отношению к нескольким довольно известным священникам. «Надвое рассеките признающих два естества!», «Режь пополам нераздельных, неслиянных!» — кричали на улицах города самые горячие головы под предводительством некоего монаха Варсумы.
Впрочем, свидетельства о разбое повторяют в основном соперники монофизитов. Они же утверждают, что агрессивно настроенные монофизиты убили патриарха Протерия, покушались на жизнь Иерусалимского патриарха Ювеналия.
Целый период отмечен напряженными противоречиями между римским и константинопольским, александрийским и антиохийским епископствами. А массами бедняков манипулировали во имя религиозных принципов, которых они даже не могли понять.
Со смертью Феодосия II в 450 г. благосклонная к Евтихию партия потерпела поражение. Сестра покойного самодержца Пульхерия и ее муж Марциан, провозглашенный императором Востока (450–457), принадлежали к партии противников монофизитства.
В Халкидонии в 451 г. состоялся IV Вселенский собор, на который съехались более 500 епископов, но только с Востока. На соборе было подтверждено осуждение как Нестория, так и Евтихия. Собор утвердил, что Господь Иисус Христос есть истинный Бог и истинный человек. Однако формула нового компромисса была не более чем игрой слов: «Две разные и нераздельные природы в одном лице». Несториане и монофизиты отвергли ее, и обе фракции организовали собственные церкви.
Одним из оплотов монофизитской церкви, конечно, остался Египет. В нее вошли, главным образом, местные жители из бедняков, говорящие на коптском языке, порвавшие с эллинизированными группами в больших северных городах. Примечательно, что из ненависти к константинопольским властям они называли своих противников мельхитами (от сирийского слова, перешедшего в коптский язык, которое означает «приверженцы царя», «имперцы»). На некоторое время престолы метрополитов Антиохии и Иерусалима, а не только Александрии, оказывались в руках епископов-монофизитов.
* * *
Преемник Марциана, император Лев I (457–474), попытался добиться примирения церкви с монофизитами, чтобы расположить к себе египетские провинции, которые еще были житницей Востока. Когда новый правитель Василиск (475–476) решил осудить решения Халкидонского собора, более 500 епископов поставили свои подписи под соответствующим документом. Но разногласия продолжались.
