Как только он вышел, Юки поднялась и подошла к зеркалу. Нарисованный на нём тушью знак вечности растекался, выцветал и исчезал. Сквозь него проступало отражение. Глаза в нём – осколки синего льда, волосы – сверкающая изморозь, а губы окрашены кровью.
– Счастлива, дочка? – спросило отражение скрипучим голосом. – Мои чары укротили даже гиблый ветер. Никуда он от тебя не денется, если Кадзума всё не испортит. Убей его, и вы оба освободитесь.
– Нет, мама, нет! Мы уже столько раз это обсуждали! – взвилась Юки. – Кровь на моих руках сделает меня такой же, как ты. Морти замечательный: он может любить презренную дочь куртизанки и даже полукровку, но убийцу – никогда!
– Глупая! Думаешь, он тебя любит? Это всё мой приворот. Я одна тебя люблю, дочка, и сделаю всё, чтобы ты вырвалась из плена Кадзумы. Не веришь мне? Так загляни в альбом, – отражение указало на сложенные в углу вещи.
Там Морти зарисовывал демонов, показывал и рассказывал ей. Молчаливый и замкнутый, только о странствиях и борьбе он мог рассказывать часами напролёт, даже делился своими мечтами и фантазиями.
Нашлось среди его рисунков и кое-что кроме демонов: девочка с распущенными волосами и испуганным личиком. Она сидела в центре круга на дощатом полу и иступлено смотрела вверх, открыв рот. Рисунок этот был выполнен куда более тщательно, чем остальные, и повторялся через каждый десяток страниц, всё искуснее и отчётливей, словно из тумана проявлялся забытый сон.
– Это его истинная суженая, – вкрадчиво прошептала мать. – Та самая, из прошлой жизни. Она до сих пор тянется к нему и зовёт. Он говорит с ней каждый вечер, когда смотрит на закат и беззвучно шевелит губами. Она не отпустит его. Рано или поздно он поддастся тоске и отправится за ней, а о тебе забудет.
– Нет, я не верю! Он честный и благородный, он любит меня и никогда не предаст! Я придумаю, как удержать его без чар.
– Убей Кадзуму и выпусти меня. Я скую волю твоего любимого осколками льда, и он никогда тебя не оставит. Это единственный шанс.
– Маску забыл, извини! – позвал Морти.
Жрица чуть не подпрыгнула от неожиданности. Он держал в руке свою любимую овальную маску с красными царапинами.
– Юки, что происходит? – Охотник побледнел и нахмурился.
– Я просто… просто… – она судорожно придумывала ответ.
– Просто рылась в моих вещах, – подсказал Морти. – Что ты там увидела, что на тебе лица нет?
– Кто это? – обличительно спросила она, показывая рисунок.
– Вилия. Завлекает мужчин пением в чащу и пьёт из них все соки, – ответил Охотник, забирая у неё альбом.
– Нет, это человек. Ты постоянно её рисуешь. Почему?
– В самом деле? – он удивлённо вскинул брови и перелистал страницы. – Я не… это интересный образ. Он меня вдохновляет. Но если хочешь, отныне я буду рисовать только тебя.
Морти погладил её щёку, пытаясь смягчить.
– Эй, зачем ты стёрла с зеркала знак и с кем разговаривала, когда я пришёл?
Он коснулся пальцами бронзовой поверхности. Казалось, отражавшаяся в ней мать вот-вот обхватит его руками и утянет к себе в клетку из зазеркалья.
– Ты не рисовал никакого знака сегодня, забыл? Это я должна спросить, с кем ты разговариваешь и чьё имя шепчешь, когда мы вместе, – напустилась Юки, только чтобы его отвлечь.
– Правда? Я… – он взлохматил волосы пятернёй, вертя головой из стороны в сторону. – Нет, ничего такого я не помню. Тебе чудится!
Морти макнул кисть в миску с тушью и принялся рисовать на зеркале так остервенело, словно стремился сбежать от проблем. Мать скалилась на него, будто желала выцарапать глаза.
В уши ввинчивался её шёпот:
«Гиблый ветер не удержать, он не умеет любить, лишь мои чары сковывают его волю. Откажешься, и останешься одна!»
– Помнишь, отец проводил церемонию венчания для той пары беженцев из Поднебесной? Она была такая тихая и скромная, – не выдержала Юки. – Давай поженимся!
Кисточка дрогнула, перечеркнув всю работу.
Морти глянул на Юки ошалело:
– Ты хочешь замуж? Я не самый подходящий жених. С моим образом жизни и проблемами ты рискуешь через пару лет остаться вдовой. Зачем тебе это?
– Морти! – отец отодвинул перегородку и сверкнул на Юки глазами.
Она приложила ладони ко рту: настоятель почувствовал мать и обо всём догадался. Если он скажет… Ох, почему у неё не хватило смелости признаться? Ведь Морти бы простил и понял наверняка!
– Пунктуальность – одна из главных наших добродетелей. Ты забыл? – строго сказал Кадзума.
– Простите. Я отвлёкся и был несобран, – глухо ответил Морти. – Такого больше не повторится. Простите!
Он схватил тряпку и стёр растёкшуюся по зеркалу тушь.
– Хорошо, я подожду тебя, но это в последний раз.
Отец предупреждающе посмотрел на Юки, ведь грозил вовсе не своему обожаемому ученику.
Охотник взялся рисовать знак вечности по новой. В этот раз жрица дождалась окончания. Лишь когда он опустил кисточку, она обняла его со спины. Его халат, куда Юки уткнулась носом, промок от её слёз.
– Давай поженимся и уедем. Он разлучит нас. Разлучит!
Она всхлипнула, и Морти приложил её ладонь к губам:
– Не переживай. Я всё решу.
Юки закрыла глаза. Вот бы сказка никогда не кончалась!
***
Тренировка в горах завершилась. Николас с настоятелем сидели на краю обрыва, свесив ноги в пропасть. Океан накатывал на берег впереди. В полупрозрачной дымке воображение дорисовывало очертания родного берега, манящего и далёкого. А может, это неизведанный Гундигард, древняя колыбель человечества, заброшенная из-за войны с Мраком. Там, за жаркими пустынями и непроходимыми джунглями, скрывались древние тайны, возможно даже, разгадки, которые он так жаждал получить. Знание, которое помогло бы одолеть Мрак даже без помощи злых богов и их проклятых мечей.
А вон там, в причудливых клубах облаков угадывался силуэт Благословенного града со свечными башенками. Когда ветер дул в лицо, то доносил запах жасмина. Хотелось сорвать с себя печать Кадзумы, опустошить весь резерв до дна, взмыть в небо и достать до заповедного города, обнять руками и вдохнуть жизнь в почерневшие руины садов и дворцов, чтобы резвиться вместе с забавными крылатыми сусликами.
– Когда ты так смотришь, и впрямь, кажется, что тебя с нами нет, – громко, чтобы Николас не пропустил мимо ушей, сказал Кадзума. – В последние дни ты очень рассеян, и из-за этого проигрываешь. Соберись, иначе в реальном бою лишишься головы.
– Простите! – очнулся Охотник. – Какое меня ждёт наказание?
Рядом лежал свёрток с едой. Свою порцию риса с тофу настоятель уже съел, а вторая так и осталась нетронутой.
– Никакого. Это была не твоя вина, хотя тебе и нравится взваливать на свои плечи беды всего мира, – ответил настоятель.
– Со всем уважением, но к Юки вы слишком строги. Не думаю, что её отец, ваш друг, простил бы вам такое.
– Ты ничего не знаешь о моём друге, – заявил Кадзума удивительно ожесточённо, словно разговор коснулся чего-то запретного.
Охотник воинственно вскинул голову.
– Зато знаю о ней. – В последнее время что-то изменилось в вишнёвых глазах Юки, словно подёрнулось тонкой коркой льда, но Николас гнал от себя эту мысль. – Я хочу попросить у вас её руки.
– Мальчик мой, ты уверен? Ты действительно хочешь этого?
– Я люблю её. Это будет правильно.
– Любишь ли? – горько усмехнулся Кадзума. – Или это её приворот? Она опаивала тебя зельями и клеила тебе на лоб талисманы на конопляной ткани, пока ты спал. Прости, что смалодушничал и не предупредил раньше.
– Что?! – оторопел Николас. – Нет, я не верю. Я бы заметил!
– Женщина способна на многое, когда боится потерять мужчину. А сейчас Юки в ужасе. Её мать была такой же, её ревность погубила моего побратима.
– Я ветроплав и не поддаюсь воздействиям на разум, вам ли не знать? Это всё зеркало. Оно мучает не только меня, но и её. Я вытерплю любые аскезы, но не страдания Юки.
– У каждого свои демоны и своя плата. Попроси мою дочь убрать зеркало, и сам увидишь, – завершил неприятный разговор настоятель.
