Иногда, встречая отца в коридорах чертога или за завтраком, она хотела крикнуть ему, что он сволочь и гад. Хотела залепить пощечину, выколотить дыру в отцовской груди кулаками и в довершении самым неблагородным образом побольнее пнуть отца в ногу. А потом броситься в его руки и, рыдая, ждать, когда Теоданис обнимет ее.
Каким бы родителем была она? Обнимала бы она свое дитя после того, как тому исполнится десять? Растила бы она его как сына или дочь — или только как герцога? Позволено ли бы ей было быть родителем, а не той, что должна передать владения и титул?
И что она сможет передать теперь, когда вся ее сила рассыпалась в прах? Ну, может еще не вся, но…
Неподалеку раздался лязг оружия. Да уж, подумала Идель, почти ничего не видя перед собой и мерно перебирая ногами. Вся ее жизнь состоит из битв, и даже здесь, в Греймхау, от них не укрыться.
«Тот, кто не может воевать сам по себе, не может и побеждать сам по себе» — прошелестел глубоко внутри Идель голос Эйвара Дайрсгау. Да, этот совет она тоже помнила отлично и годами повторяла его утром и вечером вместо молитв. Глядя на лорда-председателя Тайного совета, Идель могла с уверенностью сказать: свои советы он почерпнул не из книг. Словно настенная гравюра, Эйвар всем видом демонстрировал, что не собирался от и до сидеть на поводке у Аерона, полностью вверив тому власть над своей жизнью. Поэтому Дайрсгау обрастал такими связями и так отлаживал работу разведки и шпионов, что его начал побаиваться и сам император.
Ей тоже был нужен свой собственный угол в Деорсе, свой собственный ломоть, владея которым, она могла бы претендовать на место в числе тех, кто определяет судьбу империи. Или она зря росла в глухом одиночестве, как потенциальная правопреемница короны?! Ей было жизненно необходимо не зависеть от армии отца, братских чувств императора, дружбы лорда-председателя Тайного совета. При этом она точно не была выдающимся воином, и хотя кое-что смыслила в стратегии, точно не смогла бы стать полководцем. Поискав, Идель, нашла самую подходящую ей роль — главной в империи по снабжению. Много ли можно навоевать без еды и денег? А кто явится к ней за деньгами, если ее отец — это и есть та самая армия, нужды которой являются ее главной головной болью?
Выбрав этот путь несколько лет назад, Идель, наконец, поверила, что перестала быть наковальней и смогла стать молотом.
Какая ложь. Наглая, глупая. Самой себе… Если она молот, то Нолан был кузнецом. Если она — боек, то Нолан был древком. И дело было не в том, что Идель нравилось искать подобные сравнения, чтобы пожалеть себя. Дело было в том, что сейчас ей пришлось это признать. Ибо как только не стало Нолана, не стало и силы.
— Миледи? — позвал голос, вырывая Идель из раздумий. Голос показался чужим, это точно не Ульдред. Женщина вздрогнула, запоздав. Вскинула голову, перестав смотреть под ноги, и тут же взгляд ее уперся в мощную, как у быка, обнаженную мужскую грудь. Мазнул по шраму чуть выше сердца.
У Нолана был похожий, но немного другой.
Алатир, могучий и лысый, как одинокий утес, на котором молниями пожгло всю растительность, он был при Теоданисе тем же, чем при самой Идель был Рейберт. Небольшие, глубоко посаженные глаза цвета сосновой смолы расширились. Мужчина в очевидной растерянности переглянулся с Ульдредом, вышедшим из-за спины ее светлости: что, твою мать, творится? Ульдред ответил без слов — выпучил глаза и пожал плечами.
— Кхгм, — снова порчистил горло Алатир, не зная, как быть. — Ваша светлость…
— Вот вы где! — Солнечным лучом ворвался в происходящее голос Рейберта. — Я вас потерял, ваша светлость!
Рей перехватил внимание леди и, приблизившись, развернул за плечо к себе лицом. Дождался, когда затуманенное, необъяснимое выражение в глазах с изумрудной крапинкой сменится на осознанное и только потом, также молча, указал движением головы на беднягу Алатира. Идель посмотрела на бугая, бегло осмотрела окружение: она оказалась на дальнем дворе, который Теоданис отвел в Греймхау для тренировки солдат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Как мы здесь оказались? — шепнула она Ульдреду. Тот пожал плечами:
— Вы просто шли. Я не посмел указывать вам маршрут.
Идель мотнула головой дергано и рвано: поняла, заткнись. Глубокие вдохи и выдохи заставляли ее грудь жадно вбирать воздух и с ним — самообладание. Наконец, она взглянула на Алатира, бросила: «Извини» и поманила пальцем Рейберта за собой.
— Ты пока свободен, — добавила, движением руки указав на Ульдреда. Тот кивнул.
Рейберт украдкой скосил на женщину взгляд. Идель вновь обхватила себя руками. Взгляд ее остекленел, пока она отчитывала саму себя. Создатель, будто бы ребенок делал первые в жизни шаги! Да так и есть, это первые шаги леди Греймхау в новой жизни. Вернее, по-новому одинокой.
Идель сникла. На нее… на нее было больно смотреть, признал Рей. Однако он точно не из тех, кто отворачивался от этой женщины. Ни раньше, ни теперь.
Леди Греймхау, между тем, шла, кусая губы и бормоча под нос. Мало признать, что она опять наковальня. Надо придумать, как сделать так, чтобы больше никакая утрата, никогда — никогда! — не смогла сломать ее. Если она не справится с этим, то, родись у нее даже десять детей, им не будет от нее никакого толку! Ни им, ни Греймхау, никому из тех, кто ей еще хоть немного близок. Вроде того же Рейберта. Он явно заслужил хозяйку получше и поспособней.
Может, это и не лучший повод жить — служить своему дому, но какой-никакой повод. Крохотный. Ничтожный. Необходимый воистину жизненно.
У двери покоев Идель посмотрела на Рейберта, жестом выставила прочь стражу от дверей, впервые со времени возвращения сама приказала принести еды.
— Миледи? — обеспокоено произнес Рейберт.
Идель оглядела мужчину перед собой: взмокший — сбился с ног, выискивая ее после разговора с Теоданисом. Всклокоченный, с яркими кругами под глазами, с развязанной правой манжетой нательной рубашки, неряшливо торчавшей из-под кожаного жилета. Идель вспомнила, как и этим утром Рейберт ворвался к ней в спальню со сна, как был. Разбуженный криком, бедолага.
Идель облизала пересохшие обветренные губы. Из-за собственного горя она довела даже его, этого доброго и всегда преданного человека. И, он, похоже, не ненавидит ее за это! Она бы на его месте ненавидела. Она очень устала, но и он устал тоже.
— Вам нужно что-то еще?
— Новый смысл жить? — горько усмехнулась Идель и качнула головой. Затем, заставив Рейберта вздрогнуть, она шагнула к нему вплотную, положила ладонь на обросшую, светло-щетинистую щеку, и, придвинувшись, поцеловала в свободную.
— МИЛЕДИ! — Рейберт едва не отскочил, но схватился за лицо так, словно его огрели пощечиной. Теперь и он счел за лучшее вытаращиться. — Создатель, леди Идель… — шепнул куда тише. — Я…
— Прости меня, Рейберт. Тебе тоже досталось, верно?
Она отстранилась и попыталась улыбнуться. Не вышло: кажется, на сегодня предел ее улыбок — целых ни одной — уже исчерпан.
— Миледи, — он протянул руки, стараясь обхватить ее за плечи и подбодрить.
— Все в порядке. — Идель опять отступила. — Ты очень устал. Отдохни день-другой. Я… я ничего с собой не сделаю. Только перед этим найди Делайлу и скажи, пусть заменит мне всех служанок.
— Сейчас?
Идель пожала плечами: ну да.
— Почему?
— Сейчас лето. Я всегда меняю личных служанок летом.
Рейберт на мгновение насупился — леди сейчас в таком состоянии, что лучше воздержаться от любых перемен. Потом одернул себя и постарался посмотреть, как мог одобряюще. Без перемен она вот-вот свихнется и наложит на себя руки. Если Идель стремилась хоть что-то сделать, «как всегда», это значило, что где-то в глубине ее сердца, кажется, впервые со смерти Нолана шевельнулась мысль и жить «как всегда».
— Вы можете полностью мне довериться, моя госпожа.
— Я знаю. — Она так и не улыбнулась и лишь движением головы указала на коридор: ступай.
Глава 28
— Рад видеть вас в добром здравии, барон Редвуд!
