Голод Ольгу нс мучил, она привыкла есть мало. Сухари, размоченные в сомнительной воде, не вызывали аппетита и не будоражили плоть, как это умела делать жирная, пряная и вкусная пища. Лёгкость тела придавала бесплотность мыслям. Ни запахов, ни желаний. Только бы лежать тихо, слушать, как скребутся крысы, и не думать. Главное - нс думать, забыть прошлое, всё, что было в нём соревновательного, возбуждающего, бьющего током. И усмирять, усмирять сердце до неспешного перестука, улыбаясь в темноту.
Долгое время коротать пустые дни и вечера Ольге помогало Священное Писание. Смысл пересказанного пророками доходил нс сразу, а евангельские притчи и вовсе требовали глубокого осмысления и каждый раз проступали новой гранью. Но всему есть мера. Вот и библейские сюжеты наскучили, и навалилось бесчувствие, Хотелось забыться до весны.
Чем короче становились дни и длиннее ночи, тем наглее давила тоска, которая прерывалась только визитами деревенского дурачка. Ольга устало выдворяла его прочь. Училась находить удовольствие в зимнем оцепенении и ощущать себя животным, впадающим в анабиоз — так легче пережить мёртвое время года. Страшно даже подумать, чтобы каждую неделю совершать так много трудоёмких действий — взгромоздить на печь ведро воды, нагреть, потом стать босыми ногами в ледяное корыто и скупо поливать себя из ковшика. Она же нс грязная — целый день ничего нс делает, лежит тихо, даже пыли нс подымает.
Чем безмятежнее вела себя Ольга, чем реже мылась, тем больше доверяла ей крыса, хотя и сетовала порой на отсутствие молока.
Мне надоел сухой хлеб.
Бери макароны, картошку. Нс стесняйся — всем хватит. Даст Бог день, даст и пищу, - сказала Ольга, начитавшись Библии. — Мне много нс надо. Я усохла словно праведник, соблюдающий затяжной пост. На практике убедилась, насколько голод притупляет страсти и просветляет сознание. Прежде моя жизнь была занята едой и чувствами. Теперь всё так ясно, будто случившееся приобрело прозрачность ключевой воды. Представь, какое совпадение — у меня дипломная работа была по водяным фильтрам! Мы мучаем воду механическими, химическими, биологическими методами, но идеальной чистоты она нс приобретает никогда. Никакими ухищрениями нельзя добиться того, чего нет в природе. Такой же невозможной является вечная любовь человека к человеку.
Из того, что ты рассказывала, мне казалось, что твоя любовь навсегда.
Нет. Я хочу его забыть. Вечности на доступном нам пространстве не существует.
Крыса несогласно потрясла прозрачными ушами:
Мы вечны. Мы, крысы.
Ольга прониклась снисходительностью философа к неразумному созданию.
Только Бог, если он есть, вечен, и вечна Его любовь. Остальное - тлен.
В городе такие мысли сё нс посещали, возможно потому, что там много лжи, а тут обнажилась простая истина, всем известная, но на которую живущие в суете нс обращают внимания: никому нс поведано, что впереди, что произойдёт завтра, в следующую минуту. Однако нс стоит по этому поводу грызть пальцы, надо жить спокойно, как живется и пока живётся. Так устроен наш мир, и этого нс преодолеть.
Ольга тихо улыбнулась; дураки ещё хлопочут, а умные поняли давно. «А мы с тобой вдвоём предполагаем жить и тут как раз умрём», — без видимой печали написал великий поэт. Знал провидец, что никому нс обещан завтрашний день. Гению такие истины доступны, как нам таблица умножения.
Не обещан. Ольга не легко и нс сразу, зато прочно усвоила смысл этого беспощадного в своей простоте суждения. И всё равно конец пути неожидан, сколько ни готовься и нс философствуй. И то: бежали сани, скрипели полозья, лошадям грезился тёплый сарай с ворохом душистого сена, ездоку - котелок обжигающих щей и мягкие груди жены. Внезапно дорога, которая в этом месте всегда имела продолжение, оборвалась. Открылся бездонный яр, в которой с размаху летят и сани, и мечты.
Так стылой февральской ночью, под самое Сретение, с Ольгой, женщиной сравнительно молодой и никакими хроническими болезнями, кроме жизни, нс обременённой, случилось неожиданное, на данный момент не предусмотренное - ишемический инсульт. Нс слишком тяжёлый (если так вообще можно сказать о болезни, называемой в народе ударом), но и нс такой беспечный, как прежний, который пришёл и ушёл. Этот уходить нс собирался. Его жертва оставалась в сознании и, хотя испытывала сильную головную боль и тошноту, происходящее понимала ясно. Тем страшнее оно представилось; речь пропала, нежный рот, который с такой страстью целовал Макс, перекосило, правая рука и нога перестали подчиняться командам разума. Ольга смекнула, что, похоже, на сей раз ей нс выкрутиться.
«Если Бог есть, он карает нас сильнее, чем любит, - размышляла она, лёжа одна в старом доме, окружённая мёртвой тишиной. - Наверное, мы того стоим. Нет, смерть — нс наказание, а только веха на пути человеческого духа. В смерти сходятся все линии жизни: к чему человек стремился, чего достиг, а чего нет, виновен ли он перед людьми и землёй. Смерть есть нс просто конец личного времени, но последний поворот судьбы и что-то в ней должна прояснять. Истина открывается лишь перед смертью, поэтому никому не успеваешь о ней сообщить и каждый узнаёт свою правду сам. Но главное, что всё-таки открывается!»
Эта мысль приносила облегчение и надежду на то, что весь человек нс уходит, нс растворяется в неизвестности, но обретает
невидимую прежде ипостась. Стремление продолжаться в любой форме выглядело трусостью — безумной и бессмысленной, однако избавиться от него Ольга нс могла, И вот парадокс: страх ли смерти - не умозрительной, не смерти как философского понятия, а настоящей, земной, отвратительной в своём обличье, или всегдашнее неприятие чужой воли, когда решение принимают за тебя, лишая свободы выбора, - только в Ольге возникла тяга к сопротивлению. Ясно, что воображать будущее бессмысленно, сё будущее есть беспомощное настоящее — наполовину парализованное тело, грязь, терпение, пока достанет физических сил. «Ну, вот и посмотрим, насколько их хватит. Даже интересно, — сказала себе Ольга. - Нс стадная же я овца!»
Вначале она не могла сесть на кровати, но упрямо поднимала здоровой рукой неподвижную руку и ногу — тренировала отключённые от управления головой мышцы, пытаясь возродить в них воспоминание о движении. Много часов дотягивалась и всё-таки дотянулась до стакана на столике в изголовье и напилась привычно невкусной воды, показавшейся бальзамом. Трудно вообразить, на что она рассчитывала в дальнейшем и рассчитывала ли вообще или действовала по наитию, но, рассудив, что для первого дня достаточно, приготовилась спать, как вдруг явился Максимка, запыхавшись, весь запорошённый снегом. Красивое лицо порозовело от волнения. Спросил недоверчивее обычного:
Опять не звала? А я вроде как совсем хорошо слышал.
Ольга замычала в ответ - речь ей нс подчинялась.
Ах, ты моя болезная, - радостно всплеснул руками дурачок, быстро скинул тулуп, валенки, пристроил на скамейку мешочек с сушеными травами и узел с тряпьём, будто заранее знал, что понадобятся, и занялся насущными заботами.
Первым делом выдрал из стула сиденье, подставил под него ведро и придвинул к кровати, чтобы больная могла пересесть на импровизированный туалет сама, но для начала помог, невзирая на сопротивление, сопровождаемое слабыми стонами. Затем, нс обращая внимания на негодование, написанное на лице немой, снял с неё ночную рубаху, отороченную кружевами, понюхал и отложил в сторону. Было похоже, что нагая Ольга не вызывала у него мужского интереса. Судя но всему, Максимка воспринимал наречённую невесту однозначно как больную. Занятому важной работой, ему было не до женских прелестей, и Ольга в конце концов перестала ёжиться и протестно мычать, отдавшись на волю неожиданно умелого врачевателя.
Тщательно, не пропуская ни одного местечка или складочки, он протёр худое тело мягкой тряпицей, время от времени обмакивая ее во внушительных размеров чугун с горячей водой, заваренной на травах. Сильными руками, нещадно растёр наполовину безжизненное тело от ключиц до пальцев ног какой-то лёгкой скользкой мазью, надел на Ольгу свою исподнюю рубаху, чистую, пахнущую ветром и застиранную до мягкости, потом укрыл простынёй, а сверху пуховиком.
Максимка битый час так старался и пыхтел, что раскраснелся, даже капля пота повисла у него на носу, предназначенному какому- нибудь древнему благородному греку и неведомыми путями возродившемуся на лице русского мужичка, Наконец, он вздохнул облегченно, больше обычного склонив голову набок и одобрительно окидывая сиреневым взором результаты своего труда. Поколдовав над кастрюлей, напоил подопечную с ложечки дымящимся отваром, горьковатым, но с приятным цветочным запахом, и сказал первую за весь вечер фразу:
- Мы твою болезнь одолеем. Скоро пойдёшь на поправку.
