Он прошептал задумчиво в пространство:
— Легкомысленная, до чего легкомысленная…
Гортензия возмущенно возразила:
— Это все прошлое. Оно меня не интересует. Меня интересует только сегодняшний день. Здесь и сейчас. Только то, что я делаю в настоящий момент. К кому обратиться, как из этого выпутаться… Да мне плевать! Это все меня не касается. Каждый кузнец своего счастья. Ирис свое упустила — тем хуже для нее, но лично я сейчас должна достать три тысячи фунтов, или мне придется сделать себе харакири!
Филипп слушал ее и думал: «А ведь она права. Она не должна расплачиваться за легкомысленность тетки. Она другая, но мне не хочется быть невольным кузнецом ее несчастья».
Официант спросил, нести ли им десерт. Гортензия не расслышала его слов. Она даже не прикоснулась к цыпленку. Филипп догадался, что она в отчаянии, вырвался из потока воспоминаний и вернулся в настоящее:
— Знаешь, что тебе нужно сделать… — Она недоверчиво уставилась на него. — Составь заявку. Четкую, по пунктам: первое, второе, третье. Упомянешь колледж Святого Мартина, расскажешь об этом проекте, как ты победила из тысячи кандидаток, как у тебя появилась идея, какая это была идея, как ты рассчитываешь работать, каков твой бюджет, и я сведу тебя с финансистом, который одолжит или даст тебе эти деньги, смотря насколько выигрышно ты сумеешь себя представить… Твоя судьба в твоих руках, а не в моих, это же гораздо интереснее, разве нет?
Гортензия кивнула. Бледная улыбка заиграла на ее губах. Через секунду она уже ухмылялась, словно мигом расслабились все мышцы. Она потянулась. Он бросил ей вызов и тем самым возродил к жизни. Она схватила нож и вилку, чтобы вгрызться в цыпленка, и заметила, что официант уже унес приборы. С удивленным видом пожала плечами, начала лихорадочно грызть хлебные палочки. Ей хотелось есть, и теперь она была уверена, что получит недостающие три тысячи фунтов.
— Мне жаль, что я так сказала об Ирис, я, наверное, была резка…
— Давай оставим сладкие речи, нам с тобой ведь они не нужны.
— О’кей… Никаких сладких речей!
— Нужно одно: чтобы ты нашла аргументы, которые смогли бы убедить мецената, польстить ему, дать понять, что благодаря тебе он попадет в мир искусства. Люди, у которых много денег, любят думать, что у них к тому же полно талантов и художественного вкуса. Представь свои витрины скорее как выставку, чем как просто явление в мире моды…
— Знаю-знаю! — перебила Гортензия. — Я уже развила неоспоримую аргументацию для интеллигентного лоха и собиралась опробовать ее на тебе. Теперь остается только перенаправить удар.
Он улыбнулся, его позабавила ее терминология.
— Понимаешь, Филипп, я-то не легкомысленная, я просто легкая… Легкая снаружи и яростная внутри! Меня ничто не остановит.
— Рад это слышать.
Она приехала в «Либерти» к Николасу. В суматохе офиса он показался ей куда красивее, значительнее, привлекательнее, чем недавно в кафе. Даже почти загадочным. Она остановилась в удивлении, взглянула на него с симпатией. Он не обратил на это внимания, настолько был погружен в свои заботы: ему удалось найти фотографа, который согласился поработать бесплатно.
— Он настолько плох?
— Нет, просто хочет сделать книгу про моду… Он китаец, ему сложно с визой, он не может запросто поехать в Милан и Париж, а без этого ему никак… Так что его воодушевила идея поработать для француженки, тем более студентки колледжа искусств и дизайна имени Святого Мартина, поэтому будь с ним помягче.
— Я не собираюсь его кусать! Можно подумать, я монстр какой-то…
— Он ждет в коридоре.
Гортензия отпрянула.
— Тот волосатый карлик ростом метр десять, что стоит на лестнице?
— Так не следует говорить! Это отличный фотограф, и он нам сделает замечательные снимки — абсолютно даром! Так что будь повежливей…
Гортензия подозрительно посмотрела на него.
— Ты уверен, что он годится?
Николас вздохнул.
— Гортензия, ты правда считаешь, что у тебя есть время обсуждать каждое мое решение? Нет. Так что доверься мне.
И ввел в кабинет Чжао Лю, который с воодушевлением пожал им руки. Он восхищенно смотрел на Гортензию, пожирая глазами такую невероятную красавицу на полметра выше его, и постоянно повторял «it’s wonderful, it’s wonderful» в ответ на каждое сказанное ею слово.
Вечером, возвращаясь домой, Гортензия чувствовала себя совершенно разбитой, но счастливой. Денек выдался хороший, крибле, Филипп познакомит ее с богатеньким лохом, крабле, она нашла фотографа, бумс, они выбрали двух долговязых элегантных манекенщиц, которые согласились работать ради славы. Крибле-крабле-бумс, проект обретал форму.
Жан Прыщавый одиноко сидел в полумраке гостиной. Смотрел телевизор, положив ноги на низкий столик. Скорее дремал перед включенным экраном. Вечно этот парень какой-то сонный. «До чего пофигист, а?» — подумала она, разглядывая его.
Узнав об отъезде Сэма, они сразу дали объявление на сайте gumtree.com. И тут же повалили посетители. Явилась парочка лесбиянок, привет, мы две миленькие лесбиянки, ищем комнату в симпатичной квартирке, вас не смущает, что мы лесбиянки? Нет? Превосходно. Мы еще немного нудистки. Мы любим ходить по квартире голышом и еще очень любим, чтобы на нас смотрел мужчина, когда мы… это… вас такое не шокирует? Особенно если он индеец. Среди вас, случайно, нет индейца?
Студентка, изучающая юриспруденцию, в сандалиях и длинной плиссированной юбке, обошла всю квартиру, приговаривая: «Как же здесь грязно! Нет, как же здесь грязно!..» Она достала из кармана платочек и протирала дверные ручки, прежде чем к ним прикоснуться.
А еще этот, который даже не удосужился прийти и ответил на объявление по Интернету:
«Я был счастлив узнать, что у вас в комнате есть большой шкаф, но мне он не понадобится, потому что я стопроцентный гей. Я большой модник и одежду выбрасываю после того, как разок надену. Вы не указали в вашем объявлении, геи вы или нет, потому что если среди вас есть хотя бы один гей, меня бы это устроило. Мне двадцать пять лет, я родом из Мали, в Лондоне живу уже четыре года. Недавно разошелся со своим другом. Вам не помешает, если я буду приводить домой парней? Мне нужно хорошенько покувыркаться, чтобы забыть о нем. У меня есть очень красивая ткань из моей страны, которую можно повесить или расстелить в гостиной. Еще у меня есть коллекция порножурналов, которые я с удовольствием дам почитать. Ответьте, если вас заинтересовала моя кандидатура, парни!»
Питер недовольно кривился. Снимал круглые очочки, протирал и изрекал, что это даже не смешно. Они отвергли целый ряд кандидатов, которые предлагали переехать к ним с крысой, хорьком, питоном и попугаем, несколько вегетарианцев, девушку в парандже и еще одну, которая ела только индийскую еду и никогда не мылась.
Когда появился Жан Прыщавый, его приняли сразу. Он избавил их от лунатиков, эксгибиционисток и сластолюбивых уроженцев Мали.
Гортензия решила, что ей неохота ни будить Жана, ни заводить с ним культурную беседу. Она скользнула в свою комнату, чтобы подумать о том, сколько всего нужно успеть.
Еще нужно написать заявку для Филиппа…
Жан Прыщавый в миру звался Жан Мартен.
Жан Мартен не спал. Жан Мартен смотрел телевизор.
Когда Гортензия вошла, он закрыл глаза и открыл их, как только она повернулась к нему спиной.
Стерва.
Он с ней разделается. Он еще не знал как, но эта девчонка заплатит ему за все.
Прежде всего за то, что она такая злобная гадина, а потом — за всех, кто обращается с ним как с ходячим прыщом и зловонным уродом. Его личный ад начался в четырнадцать: именно тогда появился первый гнойный прыщ. Сперва появилось легкое воспаление, которое разрасталось, превратилось в красную бляшку, бляшка росла и надувалась, внутри образовалась белая головка, наполненная гноем, и гной этот потек, заражая другие участки кожи и покрывая лицо цепочкой пламенеющих кратеров. До четырнадцати лет обычного мальчишку тискали, целовали и ласкали все женщины в их семье. На него заглядывались кузины, соседские девчонки и одноклассницы. Не потому, что он был хорош собой, он был даже скорее какой-то «несуразный», зато он был единственным сыном мсье и мадам Мартен, фабрикантов нуги в Монтелимаре, семейного предприятия, которое передавалось от отца к сыну с 1773 года. В этом году нуга стала символом города, специализацией мирового значения. Монтелимар, столица нуги, три тысячи тонн каждый год. Жану Мартену достанется все производство, как до него — его отцу, деду и прадеду, он будет ездить на «мерседесе», жить в красивом семейном особняке и женится на девушке из хорошей семьи. Может, стратегический союз с другой такой же известной семьей фабрикантов нуги? Жан Мартен был завидным женихом…
Пока не вылез первый прыщ…
