Годолия проглотил этот упрек вместе с очередным глотком вина. Появился прислужник и сказал, что какой-то человек хочет срочно встретиться с первосвященником.
– В такой час! – вскричал Каиафа. – Прогони его!
– Он говорит, что его зовут Искариот и что он будет ночевать на пороге, если немедленно не увидит ваше святейшество.
– Позови его!
Иуда вошел. Он был осунувшимся, вернее, не осунувшимся, а мертвенно-бледным.
– Что происходит? – спросил Каиафа, вставая из-за стола, – Почему ты похож на висельника?
– Меня предали, – хрипло сказал Искариот.
– Предали? – переспросил Каиафа, не удержавшись от язвительной ухмылки.
– Он назвал меня предателем! Мы только приступили к трапезе, полчаса назад, как он заявил, что среди его учеников есть предатель, и указал на меня! Они попытались схватить меня, но я убежал.
– Вот видишь! – обратился Каиафа к тестю. – Теперь и курицы заговорят!
– Что? – удивился Иуда.
– Спокойствие, – сказал Анна. – Когда и где это произошло?
– Полчаса назад на складе около Силоамского источника. Я покажу вам дорогу.
– Склад, – задумчиво произнес Годолия. – Не удивлюсь, если здесь замешан Иосиф Аримафейский.
– Так оно и есть, – подтвердил Искариот.
– Не важно, кому принадлежит помещение, – заговорил Анна. – Надо немедленно послать туда охранников.
Годолия, которого этот приказ касался непосредственно, медленно вытер губы. Повернувшись к Анне, он сказал:
– Единственное, что мы можем поручить охранникам, – так это перебить там всю посуду.
– Что?! – воскликнул Каиафа.
– Иисус и его сотрапезники не станут дожидаться нас.
В комнату вошел левит и сообщил, что римский командир хочет видеть первосвященника. Искариот дрожал от страха. Священники обменялись взглядами.
– Пусть войдет, – сказал немного растерявшийся Каиафа.
– Добрый вечер, ваше святейшество, – сказал командир, решительно направившись к первосвященнику.
– Это дом священника! Не дотрагивайся ни до чего! – воскликнул Каиафа.
– Только мои ноги дотрагиваются до земли, – с откровенной иронией в голосе заметил командир, позволив себе немного расслабиться. – Но я думал, что это вы не входите в дома язычников.
Он говорил на превосходном арамейском языке. Вероятно, он уже много лет служил в Палестине. Каиафа, Анна и Годолия сразу же поняли, что за нарочитым спокойствием пришельца, его горящими глазами и начищенными до блеска доспехами таится угроза, и поэтому ничего не сказали в ответ.
– Его превосходительство прокуратор Иудеи Понтий Пилат, – продолжил командир, – поручил мне сообщить вам, что Иисус Галилеянин не должен быть арестован без участия римских солдат.
Он посмотрел на дрожавшего Искариота с равнодушием, с каким обычно смотрят на бродячих собак. Трое священников молчали, обдумывая смысл послания.
– Такие предосторожности излишни, – наконец сказал Каиафа. – Мы арестуем человека тайно. Это не вызовет никаких волнений.
«Но как Пилат узнал о наших планах?» – мысленно спрашивали себя Анна и Годолия.
– Тайно или открыто – это не имеет значения, – возразил командир. – Приказ есть приказ. Могу добавить, что, если арест будет произведен без участия римлян, прокуратор Иудеи отдаст приказ освободить Иисуса.
– Речь идет о религиозном деле, – заметил побледневший Годолия. – Нам запрещают арестовывать возмутителя спокойствия?
– До сих пор его действия не вызывали беспорядков, – сказал военный. – Вас всего лишь просят выполнить приказ прокуратора Иудеи. Вот и все. Спокойной ночи.
И командир ушел.
Трое священников были возмущены до глубины души. Иуда жадно ловил ртом воздух.
– Что это значит? – наконец произнес Каиафа. – Или он запрещает нам арестовывать Иисуса, или он потерял к нему интерес. Зачем нужны солдаты?
Годолия прошелся по комнате.
– Пилат, – начал он, – допускает, что это религиозное дело и что охрана Храма уполномочена, в соответствии с нашими договоренностями с Римом, арестовать Иисуса.
– Значит, – сделал вывод Годолия, подняв вверх указательный палец, – он хочет, чтобы мы не ударили в грязь лицом, вот и все. Он не хочет, чтобы человек был убит во время ареста, например.
– Но почему Пилат проявляет к Иисусу столь пристальный интерес? – прошептал Анна.
В комнату вновь вошел левит и сообщил, что шестеро вооруженных римских солдат ждут у дверей. Их возглавляет командир, который только что здесь был.
– Им известно не только о наших действиях, но даже о планах, – сказал Годолия.
– Хорошо! Хорошо! – раздраженно воскликнул Каиафа.
– Позволят ли они нам распять его? – спросил Анна у Годолии.
– Сомневаюсь, – ответил Годолия. – Такой интерес свидетельствует о том, что прокуратор откажет нам в разрешении.
– Да будет он проклят! – вскричал Каиафа, ударив кулаком по столу. – Да будет Пилат проклят!
– Гнев не исправит ситуацию, – сказал Анна. – Предлагаю принять выдвинутые условия, пусть мы и считаем их неприемлемыми, но отныне чаще прибегать к хитрым ходам. Мы арестуем этого человека. Где он сейчас может находиться? – спросил он у Искариота, близкого к обмороку.
– Вероятно, они укрылись в Гефсиманском саду.
– Прекрасно, – сказал Анна. – Годолия» пошли охранников в Гефсиманский сад.
– Но сначала один вопрос, – вмешался Каиафа. – Мы его арестуем. А потом? Если Пилат выступит против распятия, мы сгорим от стыда, поскольку нам придется отпустить арестованного.
– Пилат – не хозяин положения, – возразил Анна. – Мы можем надавить на него. Мы соберем толпу около его резиденции, на той стороне улицы, и толпа потребует приговорить Иисуса к смерти. Я смогу собрать не менее пятисот человек. Это неминуемо вызовет у римлянина тревогу. Ведь тогда ответственность за уличные беспорядки ляжет на него.
Годолия направился к двери, но Анна остановил его, задав вопрос:
– Как ты думаешь, почему Пилат интересуется Иисусом?
– Во всем виновата его жена. Эта старая дура считает Иисуса кудесником.
– Нет! – возразил Анна. – Римский прокуратор никогда не пойдет на поводу у своей капризной жены. Причина кроется в чем-то другом.
– И что же это может быть? – спросил Каиафа.
Анна потеребил бороду.
– Вероятно, он хочет использовать Иисуса в игре против нас. Например, сделать его фактическим царем Иудеи.
– Что? – недоверчиво откликнулся Каиафа.
– Царь-клиент. Как Ирод Великий. Как тетрарх, – объяснил Анна. – Очень удобно. При человеке, которого сделали царем и одновременно первосвященником, ситуация заметно упростится. Для римлян это гарантия мира. Не надо питать иллюзий, Годолия, – если нас выпроводят за дверь, в лучшем случае никто не станет оплакивать нашу судьбу.
– Ты хочешь сказать, – пробормотал Искариот, – что Иисус мог бы действительно стать царем Иудеи и первосвященником?
– Идем, Искариот. Жребий брошен, – ответил Годолия.
– Нет! – застонал Иуда.
– Ты хочешь, чтобы тебя арестовали? – спросил Годолия. – Идем, говорю тебе!
И он бесцеремонно вытолкал Иуду в ночь.
Анна и Каиафа налили себе вина.
– Ты уверен? – спросила Прокула, глядя на супруга поверх чаши с фруктами, поданными на десерт. – Ты уверен, что они не причинят ему зла?
– Я уже тебе сказал. По крайней мере до тех пор, пока не учинят над ним суд.
– А потом?
– Возможно, они приговорят его к бичеванию.
– К бичеванию! – в ужасе повторила Прокула. – Но он же не разбойник! Не можешь ли ты им помешать?
– Не знаю, – ответил раздосадованный Пилат. – Я еще не видел этого человека. Как я могу знать, стоит ли его спасать и не наживу ли я неприятностей с этим Иисусом?
– Но вчера ты говорил… – запротестовала Прокула.
– Да, я говорил, что он был бы хорошим царем Иудеи. Но может ли он? Сначала я должен встретиться с ним. А вдруг он обыкновенный мечтатель, один из этих пифийских иудеев, у которых головы заполнены туманом и пророческими проклятиями? Так зачем тогда его защищать? Но ради того, чтобы угодить тебе, я разрешу им только бичевание. Это не убьет его!
– Они хотят распять его, Пилат, и тебе об этом известно! Неужели ты не можешь им помешать?
– Возможно, – сказал Пилат.
Он встал и направился к окну.
– Возможно? – воскликнула Прокула, и ее глаза чуть не вылезли из орбит от гнева.
– Как тебе известно, этот человек – ставка в крупной игре, которую ведут враждующие группировки иудеев. Я не могу немедленно встать на его защиту, поскольку этим спровоцирую волнения. Можно распять человека и продержать в течение нескольких часов на кресте, а затем тайно снять. Это не убьет его. Мои солдаты терпели гораздо худшее, но они выжили. Гай Семпроний, которого ты хорошо знаешь, провисел на дереве вниз головой несколько часов, а сейчас чувствует себя гораздо лучше, чем ты или я.
– Он оглох, – сказала Прокула.
