В конце беседы С. Ф. Ахромеев сказал о том, что необходимо еще раз побывать у генерала Д. Т. Язова. По существовавшим правилам вновь назначенный командующий армией никогда не представлялся министру обороны. Это была не его номенклатура. Особого желания идти и вновь представляться Язову у меня не было. Во-первых, он меня уже узнал — за несколько дней мы встречались дважды. Последний раз — полторы недели назад. Во-вторых, мы с ним все обговорили. Но начальник Генштаба настоял.
На следующее утро, предварительно записавшись на прием, я зашел в кабинет министра обороны. У него сидел начальник ГлавПУРа генерал армии А. Д. Лизичев. Министр был чем-то крайне недоволен. Он принял меня в возбужденном состоянии. Еще раз очень коротко напомнил о том, что я должен делать в Афганистане — как охранять аэродромы, крупные города.
После этих напутствий я полетел в Ташкент, а оттуда — в Кабул.
24 часа
Перед отлетом в Кабул мне рассказали, что в Афганистане перешли на ночной режим полетов. Летать днем стало очень опасно — сбивали не только боевые самолеты и вертолеты, но и транспортные.
Сразу же по прибытии в штаб армии я встретился с генералом армии В. И. Варенниковым. Он возглавлял Оперативную группу Министерства обороны СССР и занимался военно-политическими проблемами, связанными с действиями наших войск в Афганистане. Валентин Иванович приложил значительные усилия для того, чтобы Женевские соглашения все-таки состоялись.
За год моего отсутствия обстановка в Афганистане практически не изменилась. Многих офицеров 40-й армии я достаточно хорошо знал по предыдущей совместной службе, видел их в боевой обстановке.
Примерно неделя потребовалась для принятия дел у командующего 40-й армией генерала В. П. Дубынина. Наблюдая за тем, как он управляет авиацией, артиллерией, дивизиями, отдельными бригадами, подразделениями спецназа и поддерживает контакты с афганским правительством, честно говоря, я засомневался в том, что смогу командовать армией так же умело, как он.
Одно дело — служить в Союзе и командовать, например, 28-й армией в Гродно. Конечно, я старался следить за событиями, которые происходили в Афганистане. Но все это было очень далеко от меня. Информация о положении в Афганистане (я знал) — это не совсем правда. Многие углы сглаживались, о многом, особенно о боевых действиях, умалчивалось. Даже тогда, в 1987 году.
Когда же я приехал в Кабул и принял на себя колоссальный груз ответственности за 40-ю армию, а она насчитывала тогда более 120 тысяч человек — это был максимальный состав Ограниченного контингента советских войск за все девять лет нашего пребывания в Афганистане, — то сразу понял, что я, лично я отвечаю за все, что делает армия. За все, что происходит в Афганистане. В первую очередь — за жизни людей.
Я многое знал о 40-й армии. Но не мог и предположить, что на командующего ежедневно обрушивается такой огромный объем информации. Исходя из полученных данных, нужно было принимать соответствующие решения. Причем решения, которые исключили бы как наши потери, так и жертвы со стороны мирного населения. Это было главным в боевой деятельности 40-й армии.
Командующий обязан решать множество проблем: снабжение, организовывать и проводить боевые действия, осуществлять взаимодействие с афганской армией. Кроме того, Ограниченный контингент советских войск охранял наших специалистов — газовиков, нефтяников, — которые эксплуатировали и разрабатывали месторождения, советников. Все это, безусловно, наложило отпечаток на моральное состояние. Я хорошо понимал свою роль там, в Афганистане. Тем не менее некоторые сомнения в душе у меня появились.
Видимо, прочитав эти мысли и поняв мое состояние, Виктор Петрович Дубынин успокоил:
— Ничего, как только сядешь в это кресло, — он кивнул головой на рабочий стол командующего, — все встанет на свои места. В общем-то, так и произошло.
Мы очень тепло проводили генерала В. П. Дубынина в Союз, и я приступил к исполнению своих обязанностей.
Мой рабочий день, если такое выражение уместно, начинался в 7 часов утра. В это время заканчивался завтрак в штабе армии.
В первую очередь я принимал доклады от командиров дивизий и отдельных бригад, в зоне ответственности которых была наиболее сложная обстановка. Сразу же принимались совместные решения. При необходимости мы планировали оказание помощи соединениям и определяли районы, по которым ВВС и артиллерия должны нанести удары.
В 8 утра в помещении Центра боевого управления я уточнял задачи подразделениям на предстоящий день. Предварительно мы анализировали сложившуюся за сутки или за ночь обстановку. Ставились задачи дивизиям, полкам, отдельным частям, разведке, а также ударным средствам — авиации и артиллерии. Самое пристальное внимание мы уделяли обстановке вокруг столицы.
Примерно в 9 утра начинались телефонные переговоры с Москвой и Ташкентом. К этому времени к работе подключался аппарат главного военного советника, который координировал выполнение задач совместно с афганской армией.
Необходимость встречаться с руководством Афганистана возникала не каждый день. Тем не менее кто-нибудь из офицеров штаба армии присутствовал на заседаниях ставки верховного главнокомандующего вооруженными силами Демократической Республики Афганистан, которую проводил Наджибулла. Правда, название этого совещания вызывало у нас снисходительную улыбку. Афганские войска были не настолько велики, чтобы можно было называть себя «верховным». Но такие заседания все же проводились. Это происходило по инициативе прежде всего генерала армии В. И. Варенникова. Думаю, что Валентин Иванович поступал совершенно правильно — афганцам нужно было хотя бы знать обстановку в стране. Не проводя подобных встреч, они лишали себя информации о положении дел в провинциях — в Кандагаре, в Панджшере, да и в самом Кабуле.
Такая работа являлась важным подспорьем президенту — он лучше понимал складывавшуюся и изменявшуюся каждый день ситуацию в Афганистане. Кроме того, это заставляло лучше трудиться его военных и гражданских подчиненных.
Несмотря на высокую боевую активность подразделений 40-й армии, несколько часов в день приходилось отводить для работы с поступившими документами. Различных бумаг в Афганистане было много. Они постоянно шли из Москвы, Ташкента и Баку, где находился штаб войск Южного направления. Действие директив, приказов и постановлений, которые направлялись во все внутренние военные округа бывшего Советского Союза, а также в группы войск за границей, распространялось и на Ограниченный контингент. Документы нужно было знать, доводить до сведения подчиненных и контролировать их выполнение.
