Но и миссис Ливерман удивила Джанель. Она совершенно не злилась.
— Вы знаете, мой муж такой нервный, такой чувствительный, — начала она. — Пожалуйста, не говорите, что я приходила к вам.
— Разумеется, — заверила ее Джанель. Ее душа пела. Сейчас жена потребует вернуть мужа, и она преподнесет его на блюдечке с голубой каемочкой.
— Я не знаю, где Тед берет все эти деньги. У него хорошее жалованье. Но нет никаких накоплений.
Джанель рассмеялась. Ответ она уже знала. Но все равно задала вопрос:
— А как насчет двадцати миллионов?
— О боже, о боже! — Миссис Ливерман закрыла лицо руками и разрыдалась.
— И в средней школе он не обыгрывал в теннис Артура Эша, — уверенно добавила Джанель.
— О боже, боже! — рыдала миссис Ливерман.
— И в следующем месяце вы не разводитесь, — добавила Джанель.
В ответ только громкие всхлипывания.
Джанель прошла в бар, плеснула в два стакана шотландского, заставила женщину выпить виски.
— Как вы все узнали? — спросила Джанель.
Миссис Ливерман открыла сумочку, словно хотела найти носовой платок и вытереть слезы. Но достала пачку конвертов. Со счетами. Джанель внимательно их просмотрела. И все поняла. Он выписал чек на двадцать пять тысяч долларов в качестве первого взноса за дом. В прилагаемом письме просил разрешения вселиться до полного расчета. Банк возвратил чек в связи с отсутствием денег на счету. И теперь строительная компания грозила упечь Ливермана в тюрьму. Возвратил банк и чек, выданный фирме, которая обслуживала теннис-пати.
— Ну и ну! — покачала головой Джанель.
— Он такой чувствительный, — вздохнула миссис Ливерман.
— Он болен, — уточнила Джанель.
Миссис Ливерман кивнула.
— Причина — гибель двух его сестер в авиакатастрофе? — участливо спросила Джанель.
Крик отчаяния сорвался с губ миссис Ливерман:
— Не было у него никаких сестер. Неужели вы не понимаете? Он патологический лжец. Он лжет обо всем. У него нет сестер, у него нет денег, он не разводится со мной, он использовал деньги фирмы, чтобы свозить вас в Пуэрто-Рико и оплатить расходы по дому.
— Так зачем он вам нужен? — искренне удивилась Джанель.
— Я его люблю, — ответила миссис Ливерман.
Джанель задумалась минуты на две, изредка поглядывая на миссис Ливерман. Ее муж — лжец, обманщик, завел любовницу, у него ничего не вставало. Вот и все, что она знала о Теодоре Ливермане, плюс тот маленький фактик, что он не тянул на теннисного профи. Так имело ли смысл становиться второй миссис Ливерман? Она похлопала женщину по плечу, налила ей второй стакан, попросила подождать пять минут.
Именно столько времени потребовалось ей, чтобы побросать вещи в два чемодана от Вуиттона, купленные ей Теодором, возможно, по чеку, не обеспеченному деньгами. Она спустилась вниз с чемоданами.
— Я ухожу. Можете подождать здесь своего мужа. Скажите ему, что я больше не хочу его видеть. И прошу извинить меня за ту боль, которую я вам причинила. Поверьте мне, он убедил меня в том, что уходит от вас. Что вам на это наплевать.
Миссис Ливерман кивнула.
Джанель уехала на новеньком синем «Мустанге», купленном ей Теодором, не сомневаясь, что в скором времени владелец автосалона потребует его вернуть. Она не знала, куда ей приткнуться. И внезапно вспомнила Элис Дисантис, режиссера и художника по костюмам, которая всегда так дружелюбно с ней говорила. Решила поехать к ней и спросить совета. А если Элис не будет дома, подумала Джанель, она поедет к Дорану. Она знала, что он не укажет ей на дверь.
* * *
Джанель нравился Мерлин-слушатель. История ему определенно нравилась. Он не смеялся, лишь улыбался, закрывая глаза, смакуя самые интересные моменты. И его вывод полностью совпал с ее собственными.
— Бедный Ливерман! — выдохнул он. — Бедный, бедный Ливерман!
— А как же я? — с насмешливой яростью вскричала Джанель, прильнула к его обнаженному телу, обняла за шею.
Мерлин открыл глаза, вновь улыбнулся.
— Расскажи мне другую историю.
Но вместо этого они занялись любовью. У нее была для него другая история, но Джанель полагала, что он для нее еще не созрел. Сначала должен был влюбиться в нее, как она влюбилась в него. Пока он не мог переварить новые истории. Особенно об Элис.
Глава 31
Я добрался до той вехи, которая встречается на пути всех влюбленных. Они до того обалдевают от счастья, что не могут поверить, что заслужили такую благодать. И начинают думать, а не видимость ли все это? Вот и мне ревность и подозрительность стали мешать наслаждаться любовью. Однажды она не смогла встретить мой самолет, потому что пробовалась на роль. Другой раз не стала оставаться на ночь, потому что ранним утром ей предстояло ехать на съемку. Несмотря на то что она ублажила меня во второй половине дня, чтобы я не скучал без нее, я решил, что она врет. Вот и теперь, ожидая, что она солжет, я сказал ей:
— Слушай, сегодня днем я встретился с Дораном за ленчем. Он говорит, что в свое время ты завела себе четырнадцатилетнего любовника.
Джанель изогнула бровь, улыбнулась той нежной, трепетной улыбкой, за которую я мог простить ей все.
— Да. Уж не помню, сколько лет тому назад.
Она наклонила голову, задумалась, словно вспоминая тот любовный роман. Я знал, что она с теплотой относится ко всем своим романам, даже к тем, что заканчивались скандалом. Она вновь посмотрела на меня.
— Тебе это мешает жить?
— Нет, — ответил я, но она знала, что мешает.
— Мне очень жаль. — Какие-то мгновения она смотрела на меня, потом отвернулась. Зато сунула руки мне под рубашку, погладила по спине. — Это совершенно невинная история.
Я ничего не ответил, только отстранился, потому что ее прикосновения заставляли меня забыть о всех ее прегрешениях, действительных и мнимых.
— Доран также сказал мне, что тебя судили за растление малолетних. Все-таки ему было только четырнадцать.
Я надеялся, что она солжет. В принципе, плевать я хотел на ее малолетнего любовника. Я не стал бы упрекать или винить ее, будь она алкоголичкой, проституткой, убийцей. Я хотел любить ее, и ничего больше. Она наблюдала за мной, словно придумывала, как доставить мне удовольствие.
— И что ты хочешь от меня услышать? — спросила она, встретившись со мной взглядом.
— Просто скажи правду.
— Что ж, меня судили. И оправдали. Судья снял с меня все обвинения.
У меня с плеч словно гора свалилась.
— Значит, ты этого не делала.
— Чего — этого? — уточнила она.
— Ты знаешь.
Вновь она улыбнулась. И в ее глазах читалась насмешка.
— Тебя интересует, трахалась ли я с четырнадцатилетним подростком? Да, трахалась.
Она ждала, что я уйду из комнаты. Я не двинулся с места. Насмешки в ее глазах прибавилось.
— Для своего возраста он был очень даже большой.
Меня это заинтересовало. Заинтересовало смелостью брошенного вызова.
— Это, конечно, многое меняет, — сухо ответствовал я.
Я пристально всматривался в нее, когда она рассмеялась. Мы злились друг на друга. Джанель потому, что я посмел осудить ее. Я уже собирался уйти, но меня остановили ее слова:
— Это любопытная история, тебе понравится.
Она сразу заметила, что я заглотнул наживку. Любопытные истории я обожал. Ночами, бывало, как зачарованный слушал ее рассказы о жизни, угадывая, что она оставляла за кадром или адаптировала для моих нежных мужских ушей, как адаптируют для ребенка какой-нибудь ужастик.
Как-то раз она сказала мне, что за это она больше всего любила меня. За неиссякаемый интерес к историям. И отказ высказывать свое мнение. Она могла видеть, как я обсасываю историю, думая о том, как бы я рассказал ее сам, где смог бы использовать. И я никогда не осуждал ее за содеянное в прошлом. Вот и теперь она знала, что за эту историю я ее тоже не осужу.
* * *
После развода у Джанель появился любовник, Доран Радд. Он работал диджеем на местной радиостанции. Высокий парень, чуть старше Джанель. Очень деятельный, обаятельный, веселый, он сумел устроить на радио и Джанель. Она объявляла прогноз погоды. Как ни странно, платили за это в Джонсон-Сити очень неплохо.
Доран хотел, чтобы его знал весь город. Ездил на огромном «Кадиллаке», покупал одежду в Нью-Йорке, клялся, что пробьется в люди. Театр завораживал его. Он ходил на все постановки заезжих театров, после спектакля посылал одной из актрис записку, приносил цветы, приглашал пообедать. Его удивляло, с какой легкостью они укладывались в его постель. Но потом он понял, как им одиноко. Невелика радость после великолепия сцены возвращаться в номер второразрядного отеля с гремящим допотопным холодильником. Он всегда рассказывал Джанель о своих похождениях. Они были больше друзьями, чем любовниками.
