6. 1995. Первая (№ 1) моя публикация в “Новом мире”.
7. 2004. Простите, новомирцы, что не пишу про сегодня. Отчего-то все более стало вспоминаться, в чем причиною, разумеется, не журнал. Успехов вам!
АЛЕКСЕЙ ВАРЛАМОВ
С “Новым миром” меня связывают два рода литературных отношений: читательские и авторские. Первые, естественно, возникли раньше, хотя самого журнала у нас в доме не читали, выписывали “Юность”. Однако про “Новый мир” я слышал много: часть моих знакомых отзывалась о нем уважительно, вторая относилась с подозрением, но в детали разногласий я не вникал и из всех толстых журналов предпочитал “Иностранную литературу”, которую продавали на развалах на Курском вокзале. И только когда я учился в университете, нас буквально заставили прочесть роман Айтматова “И дольше века длится день”, поразивший меня своей смелостью. Но по-настоящему я стал читать “Новый мир”, когда главным редактором стал Залыгин и были напечатаны “Доктор Живаго”, “Факультет ненужных вещей”, “Котлован”, “Архипелаг Гулаг”.
Примерно в те же годы я послал в “Новый мир” свой рассказ. Полгода спустя пришел ответ: “Несмотря на то что Ваш рассказ написан вполне профессионально, наш своеобразный и жестокий творческий конкурс он не прошел”. Я не расстроился: пробиться в “Новый мир” казалось невероятным.
Однако год спустя, когда два других моих рассказа были опубликованы в “Знамени”, я получил письмо из отдела прозы “Нового мира” с приглашением показать свои новые вещи. Оба письма, и первое, с отказом, и второе, с приглашением, были подписаны одним человеком — ныне покойной Натальей Михайловной Долотовой. Она стала моим первым новомирским редактором, эту женщину я всегда вспоминаю с особой теплотой и благодарностью.
Кто-то из литераторов заметил, что “Новый мир” похож на Независимый театр из “Театрального романа”. Отчего это ощущение возникает: от Твардовского, создавшего “новомирскую легенду”, противостоявшего “Октябрю”, “Молодой гвардии” и софроновскому “Огоньку”, печатавшего Василия Белова и обвиненного в сердцах Юрием Трифоновым в “почвеннической фанаберии”, от Вячеслава Полонского, вытаскивавшего, по выражению Пришвина, из огня русских писателей, или от самого первого в истории журнала, 1925 года, когда в “Новом мире” был опубликован по-настоящему никем не прочитанный роман Александра Грина “Золотая цепь”, на котором лежит тень русского сказочника Николая Вагнера? Кто скажет? Но подобно тому, как бывают поэты с историей и без истории, “Новый мир” — журнал с историей, и восемьдесят лет его жизни в советское и постсоветское время отбрасывают тень на нынешний день.
Определить, что есть новомирская проза, поэзия и критика сегодня, мне кажется, очень непросто, хотя несомненно: даже будучи неопределяемыми, они реально существуют и не меняющаяся много лет подряд голубая обложка “Нового мира” противостоит литературной желтизне.
Как читатель, я уяснил для себя одну вещь. За исключением рубрики “Периодика”, с которой не я один, вероятно, начинаю читать каждый новый номер, содержание или, как раньше говорили, направление “Нового мира” проясняется не сразу, но со временем. Прежние номера хранятся у меня дома, я перечитываю их и удивляюсь этому всякий раз.
НИНА ГОРЛАНОВА
Это было в 1981 году. Я была в Москве проездом от родителей и зашла в редакцию “Нового мира” первый раз — узнать о судьбе посланной по почте рукописи. Наталья Михайловна Долотова сказала, что рассказы понравились, но…
— Нина, поймите — опубликовать их мы не можем! Вы пишете всю правду о жизни Перми: что нет продуктов, нет мыла, а цензура требует… — И, не договорив, она вдруг стала доставать откуда-то банки тушенки и сгущенки и укладывать мне в сумку: — Берите — нам сегодня выдали.
Я взяла свою сумку, наполненную драгоценными дарами, поблагодарила и вышла. Но Наталья Михайловна догнала меня в коридоре и протянула сверток:
— Вот еще халат. Я принесла его для (не помню уже, для кого), но возьмите вы!
Понятно, что тушенку-сгущенку мы быстро съели, а халат этот — в розовых цветах — я носила лет так десять, он меня грел и вдохновлял. Спасибо, милая Наталья Михайловна!
И все-таки в 1982 году “Новый мир” взял мой роман “Его горький крепкий мед”. Прислали мне чудесную рецензию Владимира Орлова, автора “Альтиста Данилова”, где он сравнивал меня (точнее, героиню, списанную с себя) с Ван-Гогом. В Перми быт был трудный, голодный, болели мои дети, но берут роман — значит, можно жить! Но не успела я порадоваться, как все изменилось: умер Брежнев, пришел Андропов и сразу потребовал… производственную прозу. Роман мой оказался некстати. Наталья Михайловна звонила и спрашивала:
— Вы можете написать что-то в своем стиле, но производственное?..
Увы, я не могла.
Тогда-то и приснился мне сон о “Новом мире”: якобы всех авторов заставляют по шесту подниматься наверх и тех, кто сможет залезть по шесту, печатают…
Но началась перестройка, и в 1987 году в Перми вышла моя первая книжка рассказов. Приходит в гости подруга и говорит:
— Звонил из Москвы Юра Мелешков — на твою книгу хорошая рецензия в “Новом мире”!
Я не поверила! Конечно, я послала книгу в подарок Сереже Костырко, а он — критик “Нового мира”, но уж чтобы рецензия в журнале… нет, такого счастья не бывает! Но вскоре номер дошел до Перми — да, рецензия Елены Черниковой там! И очень хорошая!
В 1994 году я принесла в редакцию огромную папку с “Романом воспитания”. Наталья Михайловна была в отпуске, я разговаривала с Инной Петровной Борисовой. В эти дни “Новый мир” переезжал наверх, и И. П. была очень занята. Я же просила дня за три посмотреть рукопись: мол, если не подойдет, то я успею перекинуть в другой журнал, пока я в Москве.
— Ну хорошо, — сказала И. П. — Я сейчас при вас открою в трех местах, и если понравится, беру.
Я замерла. Дело в том, что перед отъездом я сама так же открыла папку в трех местах, и мне эти места не показались…
Но тут повезло. И. П. открыла на других страницах и сказала мне:
— Молодец, девочка!
Очень я обрадовалась (и “девочке” тоже, потому что была уже довольно помятая жизнью женщина)! Когда я после приехала в редакцию работать над сокращением, там уже в отделе прозы был Миша Бутов, который сразу же предложил мне вещи, обувь, а потом еще не раз так помогал! И спасибо!!!
Я запомнила его слова:
— Мы с Натальей Михайловной спорим. Она считает, что нужно публиковать все, что отражает тенденции современной литературы. А я считаю: надо печатать лишь то, что НЕЛЬЗЯ НЕ ПЕЧАТАТЬ.
— В первую очередь — то, что нельзя не печатать, а во вторую — все, что отражает разные тенденции, — ответила я.
В 1995 году наш “Роман воспитания” вышел, и “Новый мир” дал еще нам премию по итогам года, а в следующем году — 1996-м — мы попали с ним в финал премии Букера. Нас с мужем (роман в соавторстве) это тогда сильно поддержало, потому что дома, в Перми, мы продолжали жить в коммуналке, где и сейчас я пишу эти строки, соседи-алкоголики нас буквально сживали со свету, так что поездка на букеровский банкет была некой передышкой…
Но это не все. Мы о романе получили письма от читателей и с некоторыми из них до сих пор дружим.
В 1997 году “Новый мир” опубликовал очень большую и очень интересную рецензию Евгения Ермолина на мою книгу “Вся Пермь”, а в прошлом году — не менее интересную рецензию Марины Абашевой на мой роман “Нельзя. Можно. Нельзя”.
В промежутке между этими двумя рецензиями мы с мужем успели опубликовать в журнале много прозы, а недавно — даже пьесу. Теперь наши редакторы — Руслан Киреев и Ольга Новикова.
А уж сколько прочитано хорошей прозы! Рубрику “Периодика” Андрея Василевского и Павла Крючкова читаем, как детектив, не отрываясь, и литературная жизнь страны встает перед глазами во всей полноте ее драматических столкновений.
В Перми не выходит ни одного журнала, издательство давно лежит на боку, поэтому так много значат для нас “толстяки” — они держат Россию в едином поле культуры.
Никита Елисеев (Юбилейное)
Никогда не умел писать юбилейные тексты и говорить тосты. У меня все время получалось: “Поздравляем, поздравляем и успеха Вам желаем…”, или: “Ну, за хозяйку дома… а больше и сказать нечего”; в том же случае, если пытаешься сварганить что-нибудь более существенное, философическое и пиитическое, всенепременно ляпнешь что-нибудь такое-эдакое, что — в ответ или повиснет недоуменная тишина без звяканья бокалов, или вылетишь вон из квартиры, а звяканье бокалов услышишь уже за дверью… если услышишь. Это в зависимости от темперамента тостируемых и присутствующих.
