Её слушают.
Просто.
- Покажите, - требует Эва, взмахивая крыльями. Здесь, внизу, они невероятно тяжелы.
- А ты? – девушка с коротко остриженными волосами непонятного цвета поворачивается к Эве. – Ты нам покажешь?
- Путь?
- Путь, путь, путь… - подхватывают они.
- На свободу? – уточняет Эва.
Смех ей ответом. И страшный до того, что она опять с трудом удерживается, чтобы не убежать.
- К нему, - говоря души. – К нему путь… путь, путь, путь… к нему… покажешь?
- Я не знаю его имени, но если узнаю, то… как?
- Перо, - просит та, с короткими волосами. – Оставь свое перо… и ему подари.
Это наверняка небезопасно. Точнее наверняка это очень и очень опасно, но Эва выдирает перышко. Как можно отказать умершим. И то, лазурно-синее, ложится на ладонь.
- Хорошо, - девушка прячет перо в волосах, а прочие исчезают. – Я… ему понравилась. Ему редко кто нравится. Но мой дар был силен. И он решил, что я смогу сделать то, что не сумели остальные.
- Что?
- Подарить ему наследника.
Только теперь Эва видит, что живот девушки выдается вперед.
- Я тоже была счастлива. Я ведь и вправду поверила, что теперь-то все будет иначе. Что… и таким как я может повезти. Понимаешь?
- Как тебя зовут?
- Доротея. Моя мать назвала меня так.
- Что… случилось?
- Целитель. Сказал, что плод вот-вот погибнет. Что… он не жизнеспособен. Он думал, что я сплю. Но я выплюнула его капли… из-за них все. Сперва ведь было хорошо. Меня и не тошнило. И голова не кружилась. И я слышала его, моего ребенка. А целитель, он солгал. Про болезнь. Про пороки. Усыпил меня… сказал, что если тот, кого я любила, хочет, то можно рискнуть, но смысла немного. Мой дар слишком слаб, чтобы я могла выносить дитя Повелителя Мертвых. Что если промедлить, то наш сын умрет. И это будет зряшняя смерть…
Боль её так сильна, что Эва чувствует её.
- Что он сделал?
Надо ли знать ответ? Эва ведь может уйти. Забыть. Сказать себе, что ничего-то этого не было, что все-то привиделось, примерещилось.
- Он принес нас в жертву. Он сказал, что есть обряд, который наделит нас силой, что целитель врет… есть обряд… только надо, чтобы я верила.
И она поверила.
Женщины издревле верят мужчинам. И в мужчин тоже. Так уж повелось.
- Я найду его, если ты покажешь. Ты видела его, правда?
Кивок.
- И…
И протянутая рука.
- Я хорошо его запомнила, - говорит Доротея. – Не бойся.
Нельзя ничего брать у мертвых.
И трогать их не стоит. Но Эва касается протянутой руки. И… как же это… больно. И странно. Она… не она. Доротея.
И Эванора.
И сразу обе.
- Ты красива, - чужие пальцы скользят по лицу. – Ты почти совершенство.
- Почти?
Пальцы перехватывают её… не её руку.
- Запястье. Видишь, толстовато. И большой палец короткий уродливый.
Он не хочет обидеть, он просто объясняет, но внутри все одно закипает злость.
- Но это право-слово мелочи. У нас все получится.
Ей отчаянно хочется верить.
- Ты родишь мне сына, - его рука накрывает живот. – Наследника…
- У тебя есть наследник! – вырывается у нее прежде, чем она успевает спохватиться. Ему не нравятся подобные разговоры. И он хмурится. – Прости… прости… я волнуюсь… ты говоришь, что возьмешь меня в жены. Как можно? Я ведь… ты же знаешь, что я не знатная и… и у тебя уже есть жена. А твой наследник, он будет ревновать к нашему сыну.
- Не будет.
- Почему?
Человек наклоняется.
- Мертвые не способны на ревность.
- Но… - укол страха удается скрыть. – Ты уверен? Я… прости, я не следила, он как-то… пришел… однажды.
Руку перехватили и сжали.
- Почему ты молчала?
Больно.
- Я… я хотела… честно… но мне стало дурно, а потом это зелье. Я от него все время сплю. Можно, я не буду его пить?
- Нет.
- Но…
- Так надо, - пальцы разжимаются, чтобы вновь коснуться лица. – Ты же знаешь, что я не обычный человек. Во мне сила… особая сила.
Она осторожно кивает. Она старается не думать об этой силе.
- И мой сын не способен принять её. Поэтому мне нужен другой наследник. Особый… такой, который будет отличаться от прочих даже в утробе матери. А с мальчишкой я поговорю, не думай о нем. Он тебе грубил?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Н-нет… то есть… он хотел, но мне стало дурно. И он… помог. Добраться. До туалета. И… не ругай его. Он славный. Ты говорил просто, что… он умрет, но он не выглядит больным.
- Он и не болен.
- Тогда… почему ты говоришь, что… - Доротея вовремя осеклась.
- Умная девочка… он ни на что не годится, но в то же время является старшим. И зачем нам в будущем такие… неприятности? Тем более, что их можно легко избежать. Выпей.
Появился пузырек с зельем.
И его вложили в руку.
- Погоди, - она перехватила эту руку. – Прости… я… я лишь хочу… могу ли я… твое лицо? Твой сын очень красив, и… и если он похож на тебя, то зачем ты прячешь свое лицо?
- Действительно, - руки в руках дрогнули. – Сейчас в этом нет никакого смысла. Привычка… просто привычка.
Он сам снимает маску, чтобы пристроить её на низенький столик, инкрустированный аметистами. Рядом со шкатулкой, в которой лежат её, Доротеи, драгоценности.
Много драгоценностей.
И даже если с ребенком не выйдет, она останется очень и очень обеспеченной дамой.
- Пожалуйста, - она сама помогает ему повернуться. И пальцы тянутся, трогают щеки. Скользят по ним, по высоким скулам. По носу с характерною горбинкой. – Ты такой… красивый…
А Эва кричит.
Кричит и крик возвращает ей крылья, а еще выбрасывает на ту, другую, сторону, где Тори все еще играет, взывая к душам, а над городом раскинув крылья парит давно умерший дракон.
- Хватит! – крик Эвы разрывает мелодию.
Она превращается в птицу. Она не хочет, не хочет… она устала! И вообще это все – не для хрупкой леди. Это все…
Крылья поднимают её выше.
И вышел.
И… и когда сил не остается, они подламываются, и Эва падает.
Почти.
Её успевают подхватить на лету когтистые лапы. А черные крылья надежно отсекают драконью тень. Сердце колотится часто-часто, но уже не от боли или волнения. Скорее потому что теперь ей нечего бояться.
И не о чем беспокоиться.
Потому что…
Ворон опустился на самый край утеса. И там, внизу, кипело море. Оно было именно таким, как в книгах, диким, злым и готовым обрушить берег. Но скала держалась. И Эва, обернувшись человеком, подошла к самому краю, раскинув руки. Даже здесь, на изнанке, воздух был ледяным. И Эва вдохнула его полной грудью, чувствуя, как холод проникает внутрь, очищая и обжигая.
- Я была там, в доме, - сказала она. – И Тори тоже. Тори взяла дудку…
- Мы слышали. И боюсь, что не только мы, - Эдди тоже стал собой. – Она сильная.
- Это плохо?
- От нее зависит. И только от нее. Но нам пора возвращаться.
- Я… - возвращаться не хотелось совершенно. – Я видела его лицо. Человека в маске.
Она всхлипнула и поспешно смахнула ладонью слезинки.
- Он… он очень похож. Точнее сын на него так похож. А он его убить собирается… почему?
- Кто знает, - Эдди протянул руку. – Расскажешь?
Конечно.
Как иначе.
- А… ты?
- И я расскажу. Но там. Нам пора возвращаться.
- Тори…
- Тоже вернется, никуда не денется.
А рука его была теплой даже в этом безумном сером мире. Эва с благодарностью оперлась на неё. И все-таки обернулась. Почему-то именно сейчас уходить не хотелось. Совершенно. Там… там беседка и Тори будет. И матушка появится…
Отец. Брат.
Милисента… нет, против нее Эва не имеет ничего плохого, но…
- Мы вернемся, - странно, что он понял, хотя Эва ничего-то вслух не сказала. – И я покажу тебе одно место… тебе понравится. Надеюсь.
Конечно, понравится. Эва в этом всецело уверена.
А потом все-таки сделала шаг.
Из мира.
И нисколько не удивилась, обнаружив, что Тори уже там. Сидит на грязной лавочке, причем сунула ногу под зад, а второй покачивает и дудочку гладит свою.
