— Ну, это уже дело. Молодцы! — удовлетворённо произнёс Радек, держа в руках отрез плотной, чуть отливающей на свету желтизной бумаги.
— Да, химики тут постарались, — уточнила Бельская.
— Теперь обучение в школах стопориться не будет. И большее раздолье будет для тех, кто сейчас составляет каталог наших знаний и умений для потомков.
— Это здорово, — рассеянно сказала Марина.
— Марина, ты чего опять нахохлилась? — воскликнул Радек.
Без сомнения, он прекрасно понимал, отчего старший биолог экспедиции столь расстроена. В последнее время в Маринину половину избы, которую она делила с двумя девчонками-медиками, частенько стал захаживать Кузьма Усольцев. Атаман Ангарского казачьего войска вначале жутко стеснялся афишировать свою привязанность к одной из основательниц княжества. К тому же, по слухам, замужней, да ещё с маленьким ребёнком, оставленным очень далеко от Ангары. Вначале на вопросы Кузьмы Фролыча Марина старалась не отвечать, переводя их на другие темы, а тот и не настаивал — невместно ему, думал он.
А потом однажды Марина, расплакавшись, поведала ему о том, что любимого мужа и маленькую Людмилку она уже, по всей видимости, никогда не увидит. Да и муж уже наверняка женился на другой женщине. Самое главное, что узнал Кузьма, — это то, что Марина сама к нему тянулась, как тянется слабый к более сильному, который сможет защитить и пожалеть. Усольцев не понимал, почему Марина оставила мужа и отчего тот сам не поехал с нею, почему отпустил жену, но не стал задавать вопросы сейчас, надеясь спросить об этом позже. Он боялся влезать к ней в душу, опасаясь лишних эмоций и очередной порции ночных рыданий.
Сейчас Усольцев находился на бодайбинских золотых приисках и должен будет возвратиться лишь через год, вместе с Бекетовым. А пока осенью должен вернуться Саляев и его морпехи с первой возможной добычей старателей. Кстати, семья Бекетова, перевезённая на Байкал из Удинска, где они немного отдохнули от утомительного речного путешествия, была поселена неподалёку от Марины. С Егором, бойким мальчишкой семи лет, познакомились уже буквально все жители Новоземельска. Покуда Пётр Иванович не отбыл на поиски золота, Егорка постоянно находился с ним рядом, не отходя ни на минуту. Да и в школе у него были немалые успехи, парень за три месяца научился бойко читать на новом русском языке и даже немного выводить буквы, в ладах Егор был и с механикой, с ботаникой также были успехи — учителя не могли на него нарадоваться. Радек даже предрекал ему дальнейшие успехи, правда, не при нём, боясь спугнуть удачу. Вне школы парень скисал, скучал по отцу.
Конечно, он боялся опять потерять его, как он говорил, что в Енисейске ему шептали, что, дескать, сгинул твой убивец без следа. Семье Петра Ивановича жилось в Енисейске несладко, но и высылать их не стали, ведь дальше Енисея уже и некуда. А новый воевода, Андрей Племянников, по словам Натальи, уже распорядился козней Наталье не чинить да снедных припасов давать ей да детишкам малым по нужде их великой. В Новоземельске Наталья была определена на воспитательную работу в детский сад — просторную и тёплую избу, где жили дети тунгусок, которые родили от солдат и рабочих и после того, как их становища откочевали от посёлков, остались тут. Кстати, детский сад, наряду с сараем, надстроенным над местом выхода аномалии, имел постоянную охрану в виде двух вооружённых морпехов.
Ангара, Удинск Ноябрь 7141 (1633)
Поздней осенью, под первый ночной снег, который уже не стаивал в течение следующего дня, прибыла часть экспедиции Бекетова, а именно группа Саляева. Их ждали, поэтому появление на реке из-за излучины одинокого бота не вызвало того переполоха, что наделали летом казачьи струги. Бойцы возвратились осунувшиеся, исхудалые, но на их лицах шальным блеском горели глаза и не сходила озорная улыбка человека, попавшего, наконец, домой.
В жарко натопленном зале крепостной казармы возвратившиеся рассказывали о пройденном ими пути, о горе из богатой железной породы. О намывке золота, что лежало на столе в восьми матерчатых мешочках, один из них был открыт, и люди с долей удивления, восторга и удовлетворения смотрели на золотые зёрна, самое крупное из которых было с ноготь.
— Золота там много! — рубанул Усольцев.
— Ага, я, когда намыл первый кузовок, думал, сейчас наскребу себе золотишка — и в Сан-Франциско, суши кушать и мохито хлебать из пивных кружек. Только потом закадыка мой, — Ринат кивнул на Лопахина, — отговорил, сославшись на отсутствие этого городишки на положенном ему месте. Думаю обождать пока, а потом рвану на юга.
Кто-то уже протягивал руки к благородному металлу, захотев поближе рассмотреть его.
— Но-но, руки прочь от государевой казны! — Саляев быстренько убрал все мешочки в рюкзак. — Мне ещё акт приёмки подписывать. Сдал-принял, счёт-фактура и все дела.
— Ринат, а что с местными, встречали кого-нибудь? — спросил Саляева Кабаржицкий.
— Да, было несколько деловых встреч. Довольно милые люди, никакого негатива.
Встретившиеся им немногочисленные туземцы были миролюбивы, даже дарили ангарским путешественникам скромные съестные подарки.
— Вроде бы казачье проникновение на Лену не было столь благостным, — задумчиво сказал Кабаржицкий.
— Да сибирцев просто задирать и грабить не надо. Они сами всё отдадут, по своей воле, да ещё и уговаривать будут, чтобы взяли. — Саляев внимательно посмотрел на Усольцева.
Тот, улыбнувшись в бороду, согласно кивнул, картинно погрозив пальцем Ринату.
— Но ладно, братья, это всё лирика! На Илиме мы с енисейцами разминулись, вот что! Возле начала волока они там со стругов сходили, под четверть сотни их было. Мы так и разошлись — глазами друг друга пасли и под дулами оружия по разным сторонам ушли, — вставил вдруг Ринат.
— Если они там зимовать собрались, то это нехорошо. Енисейск может закрыть нам проход до железных руд, — взволнованно заметил Сазонов.
— Этого нельзя допустить! Надо к Вячеславу отправить гонца с описанием ситуации, а ещё лучше, думаю, немедля надо идти и выбивать их оттуда. Без железа и золота нам несладко будет.
— Гонца отправим по-любому, а вот сейчас идти… С одной стороны, они ещё не отстроятся, а с другой — отдохнуть охота. Давай пару дней подождём, парни в тепле отогреются. А там от Соколова и ответ придёт.
Два дня спустя
Прибывший под вечер ботик привёз ответ от Соколова вместе с несколькими бывшими американцами, вооружёнными ружьями. Саляеву и Петренко надлежало немедля отправляться на Илим и забирать его устье под контроль Ангарского княжества. Утром следующего дня команда Петренко на четырёх ботах отправилась вниз по Ангаре. Помимо семи американцев, в поход были взяты отделение тунгусов под началом одного из сыновей тунгусского князца с верхней Ангары, крестильное имя которого было Илья. Ринат взял пятнадцать человек. В боты были погружены запасы пищи, инструменты, палатки и прочее.
Задача стояла ясная — выбить енисейцев с Илима и основать в его устье зимовье, исключая возможность проникновения чужаков на Илим и, стало быть, далее на Лену. По течению долго шли без остановок, первую сделали неподалёку от братских порогов, здесь, на волоке, тоже чувствовалось недавнее присутствие людей. После короткого отдыха ангарцы принялись наводить волок — подтаскивали брёвна, разматывали канаты.
Саляеву отчего-то было неспокойно на душе, он поделился с Петренко своими неясными волнениями, и тот, кивнув, приказал усилить наблюдение, а тунгусам даже углубиться на некоторое расстояние в лес вокруг. Пороги, однако, прошли спокойно, а на следующий день, ближе к вечеру, а темнело уже рано, небольшой караван достиг илимского устья.
— Как далеко до енисейцев, Ринат?
— Товарищ майор, то есть, извини, Ярослав… По реке против течения там ещё примерно сутки пилить! — воскликнул Саляев.
По ночам уже приходил настоящий зимний холод, что пробирал до костей; только сидя у костра да поворачиваясь к нему непрогретой ещё стороной, можно было чувствовать себя комфортно. Спальник не спасал, особенно под утро, когда сопли замерзали в носу, все старались поскорее выскочить наружу, погреться у костра, поддерживаемого несчастным дозорным. Утро превращалось в массовые физкультурные пятиминутки, когда несколько десятков человек активно разминались, прихлопывая ладонями. Даже тунгусы участвовали в этом действе, поначалу лишь смотревшие на ангарцев округлёнными от удивления глазами.
— Вон там, — негромко сказал Саляев, указывая рукой на противоположную сторону реки.
В этом месте она делала крутой поворот, резко уходя на юг. Люди, высадившись с ботов, ловили слабенькие лучи осеннего солнца в тщётной попытке согреться. Петренко внимательно рассматривал противоположный берег в бинокль, стараясь заметить хоть какое-то движение, однако тщётно. На том берегу было тихо и пустынно.
