Все, о чем я мог сейчас думать, это сон. Я не спал уже две ночи. Я остро нуждался в сне, чтобы остаться вменяемым на остаток дня. Поэтому, как только я дошел до хибары, я завел старый будильник, поставил его на половину второго и пристроил около кровати. Четыре часа сна не оживят меня полностью, но хоть сколько-то помогут.
Я растянулся на кровати и через несколько секунд провалился в сон, больше похожий на кому. Я провалился глубоко в черное никуда и оставался там часы. Пока не услышал, как у домика остановилась машина и к входной двери кто-то подошел — я слышал шаги. Стряхивая с себя сон, я взглянул на часы. Четверть первого. Наверное, ботаники решили уехать пораньше. Что же, годится. Я сел на кровати, протер глаза и тут услышал крик.
Громкий, пронзительный крик, затем тишина.
В дверях, потрясенно открыв рот, стояла Анна. Она выглядела усталой, вымотанной, глаза такие красные, что можно было догадаться: последние два дня она проплакала.
Мы долго смотрели друг на друга.
Затем я заговорил.
Глава десятая
Я рассказал ей все.
Она продолжала стоять, пока я говорил, как будто готовая в любой момент сбежать. Когда я дошел до того, как убил Гари, я увидел, как она содрогнулась, несмотря на то что она стояла от меня в шести футах. Я не стал описывать ей наиболее омерзительные подробности, но она со свистом втянула воздух, когда я говорил о пожаре на яхте Билла. После того как я поведал ей об угрозах шантажа со стороны Руди, она впервые заговорила:
— Ты его тоже убил?
— Нет, — ответил я, — все произошло так, как написано в полицейских отчетах. Только за рулем сидел он. И был пьян. Мне удалось выскочить до того как…
— Почему я должна тебе верить? — спросила она дрожащим голосом — Почему я должна чему-то из этого верить? Твоя жизнь здесь — со мной — была сплошным враньем.
— Я никогда не врал, когда был с тобой. Никогда.
— Я тебе не верю. Я не могу тебе верить.
Я не знал, что сказать, Поэтому не сказал, ничего.
— Эти последние два дня… — начала она еле слышно, — я в самом деле думала о том, чтобы покончить с собой. Сначала Чарли, потом ты. Сначала ты думаешь, что никогда не переживешь смерть ребенка. Затем встречаешь кого-то и начинаешь думать, что, возможно, есть шанс жить. И вдруг…
Она замолчала и заплакала. Я поднялся, хотел подойти к ней.
— Нет! — сказала она, выставив вперед руку, чтобы не дать мне приблизиться.
Я попятился и снова сел на кровать. Она перестала рыдать.
— Знаешь, я приехала сюда сегодня только потому, что не могла больше выносить всего этого сочувствия… жалостливые взгляды… потому что мне нужно было уехать ото всех в городе… потому что именно здесь я знала, что любила… — Она сильно потрясла головой, как будто хотела зачеркнуть последнее предложение. — И теперь… я, мать твою, жалею, что поторопилась, что не подождала еще один день. Потому что к тому времени тебя бы уже след простыл, так? И я бы никогда не узнала. Ты ведь уезжаешь, верно?
Я кивнул.
— Каким образом?
— Там в сотне ярдов отсюда пара разбила лагерь. Они согласились подвезти меня до Хелены.
— Как ты им объяснил свои раны?
— Свалился с велосипеда.
— Очередное вранье. А когда доберешься до Хелены?
— Я исчезну.
— И ты именно этого хочешь?
— У меня нет выбора. Полицейские…
— Ты ведь умер, забыл? Откуда они узнают?
— От тебя.
Долгое молчание. Его нарушил я:
— Ты ведь им расскажешь, верно?
Она смотрела в пол.
— Не знаю.
Снова молчание. На этот раз она заговорила первой.
— Мне пора ехать, — сказала она. — Я не могу здесь оставаться.
— Ты вернешься? — спросил я.
— Я не уверена, — призналась она. — Ты уедешь сегодня?
— Мне бы не хотелось.
Она пожала плечами:
— Тебе решать, Гар… — Она замолчала, потом сказала: — Я даже не знаю, как теперь тебя называть.
Она повернулась и вышла. Через несколько секунд я услышал, как хлопнула дверца ее машины, заработал мотор — машина уехала. Я снова лег на постель. Прошло полчаса. Затем послышался стук в дверь. Заглянул Хауи:
— Готовы отправляться?
— Моя подруга только что приезжала.
— Да, я видел машину.
— В общем, она вернется позже, так что, думаю, вам не придется меня подвозить.
— Как ваше колено?
— Пройдет, — сказал я. — Все равно спасибо.
Когда я услышал, что ботаники уехали, я встал. Нагрел воды для ванны. Полежал там час. Затем хромая выбрался на берег озера и посмотрел, как садится солнце. Зажег лампу в домике, сварил макароны, заправил их томатным соусом. Выпил бутылку вина. И хотя я всерьез ожидал, что это будет моя последняя ночь на свободе, я испытывал странное спокойствие. Я исповедался. Теперь тайна была не только моей. Я всегда буду испытывать чувство вины и стыда. Но, по крайней мере, я сбросил со своих плеч груз вранья. И я хорошо спал.
В десять утра на следующее утро я услышал, как подъехала машина. Я сел на краю кровати и ждал, когда войдут полицейские. Но Анна появилась одна.
— Ты не уехал, — констатировала она.
— Нет.
— Почему?
— Из-за тебя.
— Понятно.
— Ты не пошла в полицию, — заметил я.
— Нет.
— Почему?
Она пожала плечами.
— Тебя завтра хоронят, — сказала она. — Патологоанатом выдал тело. Они не нашли никаких твоих родственников на востоке, поэтому ты останешься в Монтане.
— Ты пойдешь на похороны?
— Разумеется. И Бет тоже. Она все еще в городе.
— Кто же присматривает за детьми? — сразу же спросил я.
Анна вздохнула:
— Ее сестра Люси. Бет показывала мне фотографию. Чудесные мальчики.
— Да, — сказал я, — это так.
— Бет в растрепанных чувствах. Сначала Бен, потом Гари. Или в другой последовательности? Так или иначе, мы вчера с ней у нее в гостинице выпили, после того как Эллиот пошел спать. Она мне немного рассказала о своем романе с Гари. И о браке с тобой. Знаешь, о чем я подумала, когда она закончила? Я бы никогда не спуталась с Гари… и я бы никогда не вышла замуж за того Бена… — Она покачала головой и посмотрела мне прямо в глаза. — Я беременна. И я оставляю ребенка.
Я попытался дотронуться до нее, обнять, но она меня оттолкнула.
— Я повторю то, что только что сказала я беременна, я оставляю этого ребенка. Но это не значит, что я оставляю тебя. — Она двинулась к двери. — Я вернусь через несколько дней. После твоих похорон. Если ты все еще будешь здесь, мы поговорим.
Она вернулась во вторник вечером. Привезла груду журналов и газет.
— О тебе много писали, — сказала она.
В «Монтанан» я увидел снимки с похорон на полполосы и редакторскую статью Стю Симмонса, горюющего о том, что потерял меня. «Нью-Йорк таймс» опубликовала рассказ о Гари Саммерсе в десять абзацев в разделе «Национальные новости». То же самое сделали «Лос-Анджелес таймс», «Чикаго трибьюн», «Бостон глоуб» и «Сан-Франциско икзэминер».
— Если верить Джуди, телефон в галерее просто разрывается, — сказала Анна. — Она сообщила, что кому-то из штатных работников «Ньюйоркер» поручили написать о тебе длинную статью. Похоже, «Рэндом Хаус» готов заплатить 70 тысяч за книгу «Лица Монтаны». Еще звонили агенты из Голливуда. Они полагают, что твоя жизнь и трагическая смерть может послужить хорошей основой для фильма. Один из них даже позвонил от имени Роберта Редфорда. Понимаешь, у него тоже бзик насчет Монтаны…
Я оттолкнул газеты. Она знала, о чем я думаю.
— Ты ведь так и не изменил его завещание, верно? — спросила Анна.
— Нет, — ответил я, — не изменил.
— Это ведь то, чем ты занимался, — составлял завещания?
— Да, такая была у меня работа.
— И кому все достанется после его смерти?
— Колледжу Бард.
— Они получат все?
— Ну да, все целиком. Дом в Нью-Кройдоне. Трастовый фонд. Все будущие роялти, за исключением, разумеется, того, что отойдет в качестве комиссии Джуди. Она хорошо поживится.
— Здорово, — сказала Анна. — Просто блеск.
— Я не думал, что умру так быстро.
— Это уж точно.
Она протянула мне большой пакет:
— Я заехала в «К-Март» по дороге сюда и купила тебе кой-какую одежду.
— Спасибо.
— Мэг Гринвуд попросила меня помочь ей завтра убраться в твоей квартире. Я собираюсь отдать все Армии спасения, если ты не возражаешь.
— Как насчет моих фотографий?
— Похоже, Джуди считает, что она имеет право на все негативы. Это так?
— Наверное. Мы ведь подписали контракт…
— Тогда забудь о фотографиях.
— Ты не могла бы сохранить ноутбук?
— Почему бы и нет?
— Тогда как только принесешь его домой, сотри все с жесткого диска. Там есть…
— Улики?
