Успокоенный ощущением собственной целостности, Шут прикрыл глаза. Перед его взором одна за другой сменялись картины, каждую из которых он был бы рад стереть из собственной памяти.
Железнодорожное купе, в котором пол и потолок почему–то поменялись местами. Из груди торчит какая–то железка, покрытая чем–то красным. Очень больно.
Тягучая, бездонная трясина чужого сознания, древнего, как сама планета. И — ослепительная вспышка ярости. Почти не больно
Подножье поросшего травой холма, из–за которого виден ослепительно яркий свет и доносится ужасающий, ни на что не похожий рев. Очень больно.
Крохотная комнатушка в общежитии. Матрас пропитан потом насквозь, тело сотрясает лихорадка. Где–то на краю сознания бьется паническая мысль, что кровопускание не помогло. Не больно, только сильно тошнит.
Поверх пистолетного прицела виднеется лицо девушки, которую такой, как он, мог бы даже полюбить. Не получилось, не срослось. Жалкий щелчок осечки звучит в унисон с легким хлопком отстреленных электрошоковых гарпунов. Не очень больно.
Безжизненная пустыня, заваленная пеплом. Здесь почему–то дважды становится очень темно на некоторое время.
Сгорающий в огне из отчаяния мир, сжимающийся в сингулярность.
Гниль и тлен из апатии, поглощающие море из крови.
Шут резко открыл глаза, как человек, пробудившийся от страшного сна. Но этот затянувшийся сон не закончится так просто. Надо выполнить сверхзадачу — и тогда можно будет проснуться.
— Я не знаю, как ты стала этим, — произнес он, обращаясь к пустоте. — И я имею право ненавидеть тебя. Но я не воспользуюсь им. Если тебе нужен Ангел Смерти — я стану для тебя.
* * *
Над Токио‑3 лил дождь.
Унылый, медленный дождь, укрывающий все небо сплошной серой пеленой от горизонта до горизонта. Лил он второй день подряд, и казалось, что этот дождь заполнил собой весь мир, поглотил краски, заглушил звуки, съел людей, здания, море, даже небо. Осталась только серая, холодная и непрерывно шелестящая завеса.
Нагисе Каору этот дождь не нравился. Чем–то неуловимо, он напоминал ему о стариках, решивших сделать его орудием в своих руках — те были такими же безликими, серыми и холодными. Еще больше ему не нравилось то, что приходится последние свои часы простаивать под пахнущими йодом струями льющейся с неба воды, от которой плохо спасал зонт.
— Долго еще? — раздраженно спросил его стоящий рядом человек.
— Не знаю, — честно ответил он. — В записке было сказано, чтобы я пришел сюда к трем часам и пригласил вас. Только и всего.
— Уже четверть четвертого, — невысокий даже для японца пожилой мужчина в строгом черном костюме и с незапоминающимся лицом. — Хоть ты и пилот, но у меня не так много времени, чтобы тратить его на глупые шутки.
— Мне тоже не нравится мокнуть под дождем. Но ничего не попишешь, я не могу оставить такое послание без внимания.
— Стоим еще пять минут, потом уходим, — человек недовольно оглянулся и зябко поежился.
Нагиса пожал плечами. Хотя его лицо не покидала ироничная полуулыбка, ему было по большому счету безразлично, что произойдет в ближайшее время. Не далее как вчера вечером ему было приказано отправляться в Конечную Догму, где находилось законсервированное тело пра-Ангела — Адама, и инициировать процесс Третьего Удара. Он выторговал сутки отсрочки, якобы для подготовки, чтобы снизить вероятность активного противодействия, но это ни на что не влияло. Предполагалось, что менее чем через четыре часа человечество перестанет существовать как множество разобщенных душ и сольется в единый сверхразум, а все, что составляет сущность Нагисы Каору, исчезнет без следа. Такова плата за совершенный мир, ради сотворения которого ему было позволено существовать в течение пятнадцати лет.
"Какая ирония, — подумал Нагиса, выставив ладонь из под зонта и глядя, как капли дождя разбиваются о нее. — Жизнь была сотворена только для того чтобы прекратиться, дав жизнь еще чему–то. Не в этом ли смысл жизни как таковой? Если да — объединение Лилим выглядит тупиком. Существование совершенных созданий лишено смысла, ведь они умереть не могут".
— Добрый день. Вы меня заждались?
Нагиса скосил глаза. Исходившее от человека рядом с ним страх и напряжение были столь сильны, что ощущались почти физически. Испугаться, впрочем, было от чего.
— Привет, Серафим, — сказал он буднично. — Ты неплохо выглядишь для того, кого расплескало лужей LCL.
— Спасибо за беспокойство, мне уже лучше. Извините, что опоздал, по дороге увидел в продаже ананасный сок и решил купить немного.
— Почему–то я не удивлен, — задумчиво пробормотал пожилой человек и как бы невзначай сунул руку в карман.
— Вы бы за пистолет не хватались, полковник, — добродушно посоветовал Серафим. — А то еще глаз кому–нибудь выбьете. Рация ваша, кстати, в полном порядке. Но ваши люди, рассредоточенные по кварталу, сейчас вас не услышат, даже если вы будете орать им в ухо.
Полковник Цуруми (Нагиса вспомнил фамилию, вылетевшую было из памяти) мгновение что–то взвешивал, после чего спокойно вытащил руку из кармана. Пилот мысленно отметил, что этот пожилой человек хоть и сильно напуган, но прекрасно контролирует свой страх. Хотя странно, что он все еще в сознании, не говоря уже о том, что он может видеть своего собеседника.
— Хорошо, — полковник убрал руку из кармана. — Что вам нужно?
— Ну что вы так, сразу к делу, никакого расслабления. Хотите ананасного сока? — Серафим протянул ему пакетик с трубочкой.
— Нет, благодарю вас, — полковник демонстрировал чудеса японской вежливости. — Повторюсь, что вам нужно?
— Всего лишь хочу попросить о небольшой услуге.
— Какой?
— Уберите всех людей из Токио‑3.
— Это проще сказать, чем сделать, — заметил полковник Цуруми. — Почему я вообще должен слушать существо, который уже полтора месяца как должен быть мертв?
— Вы ошиблись как минимум один раз.
— Когда назвал вас мертвым?
— Нет, когда назвали меня "существом". Я человек чувствительный, могу обидеться, и тогда буду долго плакать, — Серафим помрачнел. — И хлюпать носом.
Нагиса наблюдал за разворачивающимся у него на глазах представлением фарса со смесью любопытства и непонимания. С существом, которое именовалось "Серафим", а также пользовалось псевдонимом "Александр Ларкин", он контактировал несколько раз, но так и не смог понять его природу. Оно не было человеком в прямом смысле слова, оно точно не являлось Ангелом, которым был сам Нагиса, оно даже не было родственно ни Лилит, ни Адаму. Вглядываясь в бездну, скрывавшуюся за зрачками существа, сжавшегося на жесткой койке в камере смерти, он чувствовал нечто, что даже не было страхом.
Неизбежность. Рок. Фатум.
Судьба, уготовленная ему от рождения, словно обрела физическое воплощение. Впервые встретившись взглядом с Серафимом, Нагиса Каору, которого правильнее следовало называть Табрис, осознал со всей ясностью — он будет убит его рукой. Никаких исключений. Не важно, что будет делать сам Табрис, какие планы будет строить SEELE и Командующий Икари — в какой–то миг крепкие пальцы сожмутся на его шее, хрустнут шейные позвонки, и на этом все кончится. Сценарии? Многоходовки? Если бы эти старик Лоренц хоть раз посмотрел в глаза этого чудовища, он бы сразу перестал тешить себя подобными иллюзиями. Можно пытаться направлять усилия и события, но нельзя противиться такой силе…
— Простите, что перебиваю, — сказал Табрис вслух. — Серафим, не надо поить господина полковника этим соком. Там от сока только название, он сделан из красителей и ароматизаторов, потому что последние пятнадцать лет некому и негде выращивать ананасы. Мне больше интересно, почему ты стоишь здесь, под дождем, а не…
— Не пребываю в виде лужи LCL? Я могу рассказать, — Серафим бросил внимательный взгляд на полковника Цуруми. — Если вы готовы слушать.
Табрис проследил за его взглядом. Начальник службы безопасности представлял собой сжатую до предела пружину. Вряд ли он всерьез воспринимал эти слова, для него Серафим был в первую очередь объектом работы, мало отличавшимся от вражеского разведчика или диверсанта. О всякой научной ерунде с налетом мистики по его разумению должны были беспокоиться ученые и оперативники, а его в данный момент больше волновало, почему он не может подать сигнал ни своим сотрудникам в штатском, ни снайперам.
— Я готов, — ответил Табрис. — Говори.
Что–то подсказывало человеко-Ангелу, что в Конечную Догму ему сегодня попасть не придется.
— История ваша, — размеренно начал Серафим, сосредоточенно распаковывая пакет с "соком", — начинается обыденно и уникально одновременно. Просто когда–то очень давно, а может, совсем недавно, жила на свете девочка, не знавшая счастья. В течение долгого времени она не осознавала этого, ведь другая жизнь была ей неведома. Она просто проживала день за днем, исполняя приказы или ожидая их поступления. И так было на протяжении многих лет, пока однажды девочка не встретила мальчика. Ну, как это обычно бывает. Мальчик тот не был ни особым красавцем, ни великим храбрецом, но сумел дать девочке то, что было ей необходимо больше всего на свете — прикосновение обычного человеческого тепла. И ей этого было достаточно.
