Я знал сотки преподающих профессоров, как коллег и знакомых, но С.С. Рой стоит особняком. Он был такой подлинный, что вы не нашли бы больше подлинности ни в каком другом преподавателе. И он так любил то, что я говорил, что цитировал меня в своих лекциях - и не только цитировал, но и указывал, что это мои слова. Конечно, другие студенты завидовали. Даже другие профессора философского факультета завидовали.. Вы будете удивлены, узнав, что завидовала даже его жена.
Я узнал об этом случайно. Однажды я пришел к нему домой, и его жена сказала мне: «Что! Ты качал приходить даже сюда? Он сошел от тебя с ума. С тех пор, как ты на его факультете, наша личная жизнь разрушилась. Она разрушилась до основания».
Я сказал: «Я никогда больше не приду в этот дом, но помните, что это неверно. Однажды вам придется прийти ко мне». И я никогда больше не приходил в этот дом.
Через год его жена пришла ко мне и сказала: «Простите меня. Пожалуйста, приходите. Только вы можете примирить нас».
Я сказал: «Моя работа по примирению или разделению супружеских пар еще не началась. Вам придется подождать».
Она плакала и мне пришлось пойти. Я ничего не сказал С.С. Рою. Я просто сел рядом с ним, держа его за руку, а через час ушел, не сказав ни единого слова. И это подействовало, сработало. В молчанки есть волшебство.
Сколько времени осталось? «Три минуты, Ошо».
Хорошо, потому что максимум — это мой принцип. Доступна вся троица… мы можем совершать чудеса.
Время закончилось? Тогда оно закончилось.
БЕСЕДА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Хорошо. Я слышал, как Рави Шанкар играет на ситаре. У него есть все, что можно только придумать: личность певца, мастерство владения своим инструментом и дар изобретения, что редко для классических музыкантов. Он очень интересуется новым. Он играл с Егу-ди Менухином, ни один индийский игрок на ситаре не готов к такому, потому что такого раньше не было. Ситара и скрипка? Вы сошли с ума? Но изобретатели все немного сумасшедшие, поэтому они способны на изобретение.
Так называемые здравые люди живут ортодоксальной жизнью от завтрака до времени сна. О промежутке между завтраком и кроватью ничего не нужно говорить — не то, чтобы я боялся сказать это. Я говорю о «них». Они живут по правилам, они следуют им.
Но новаторам приходится выходить за пределы правил Иногда надо настаивать на том, чтобы не следовать им, просто ради того, чтобы не следовать — и это окупается, поверьте мне. Это окупается, потому что это всегда приводит вас на новую территорию, возможно, вашего собственного существа. Средство может быть разное, но человек внутри вас, играющий на ситаре, или на скрипке, или на флейте, тот же самый, разные корни ведут к одному и тому же смыслу, разные прямые из круга ведут в один и тот же центр. Новаторы обречены на то, чтобы быть немного сумасшедшими, нетрадиционными… и Рави Шанкар был чужд условностям.
Первое: он пандит, брамин, и он женился на мусульманке. В Индии этого нельзя даже вообразить — брамин, женившийся на мусульманке! Рави Шанкар сделал это. Но это была не просто мусульманка, это была дочь его учителя. Это означает, что он годами скрывал свои взаимоотношения от учителя. Это было еще более нешаблонно. Конечно, учитель немедленно разрешил свадьбу, в то мгновение, как узнал об этом. Он не только разрешил, он организовал ее.
Он тоже был революционером, и более высокого ранга, чем Рави Шанкар. Его звали Аллауддин Хан. Я встретил его с Масто. Масто часто приводил меня к редким людям. Аллауддин Хан был определенно одним из уникальных людей, которых я видел. Он был очень стар, он умер только после того, как ему исполнилось сто лет.
Когда я встретил его, он уже был почти в могиле. Масто ничего мне об этом не сказал. Я был немного удивлен. Я ущипнул Масто, но он вообще не отреагировал на это. Я ущипнул его сильнее, но он все равно остался таким, как будто ничего не произошло. Потом я действительно сильно ущипнул его, и он сказал: «Ой!»
Потом я увидел глаза Аллауддина Хана - хотя он был так стар, что вы но морщинам его лица могли прочитать историю. Он видел первую революцию в Индии. Это было в 1857 году, и он помнил ее, так что он должен был быть, по крайней мере, достаточно взрослым, чтобы помнить это. Он видел, как прошел весь век, и все это время он занимался игрой на ситаре. Восемь часов, десять часов, двенадцать часов каждый день, это классический индийский способ. Это дисциплина, и если вы не будет заниматься, вы потеряете сноровку. Это так неуловимо… Это происходит, только если вы находитесь на определенной стадии подготовки, иначе это уходит,
Говорят, что он однажды сказал: «Если я не играю на протяжении трех дней, толпа замечает это. Если я не занимаюсь один день, мои ученики замечают это. Что касается меня, я не могу остановиться ни на одно мгновение. Я должен заниматься и заниматься, иначе, я немедленно замечаю. Даже утром, после хорошего сна, я замечаю, что что-то утеряно».
Индийская классическая музыка это трудная дисциплина, но если вы применяете ее к себе, она даст безграничную свободу. Конечно, если вы хотите плавать в океане, вам надо тренироваться. И если вы хотите летать в небе, то, очевидно, что необходима огромная дисциплина. Но это не может быть навязано кем-то еще. Все навязанное становится уродливым. Вот так слово «дисциплина» становится уродливым, потому что она начинает ассоциироваться с отцом, матерью, учителем и всеми людьми, которые ничего не понимают в дисциплине. Они не знают ее вкуса.
Учитель говорил: «Если я не занимаюсь несколько часов, никто не замечает, но, конечно, я вижу разницу». Надо постоянно практиковаться, и чем больше вы практикуете, тем больше вы натренированы в практике, она становится легче. Постепенно приходит мгновение, когда дисциплина больше не упражнение, а радость.
Я говорю о классической музыке, не о своем предмете. Мой предмет изначально наслаждение или начало наслаждения. Я расскажу вам об этом позже…
Я слушал Рави Шанкара много раз. У него есть подход, волшебный подход, который есть лишь у очень немногих людей в мире. Это была случайность, что он прикоснулся к ситаре; к чему бы он ни прикасался, все становилось его инструментом. Это не инструмент, это всегда человек.
Он влюбился в звуки Аллауддина, а Аллауддин был намного выше - - и даже если бы тысячи Рави Шанкаров объединить вместе, они бы не могли достичь его высот. Аллауддин определенно был бунтарем и не только как новатор, но и как неповторимый творец музыки. Он многое принес в музыку.
Сегодня почти все великие музыканты в Индии - его ученики. Это не без причины. Разные музыканты приходя г только, чтобы прикоснуться к ногам Бабы: играющие на ситаре, танцоры, флейтисты, актеры. Вот так он был известен, просто как «Баба», потому что кто будет называть его по имени, Аллауддин?
Когда я видел его, ему уже было за девяносто. Естественно, он был Бабой, это просто стало его именем. И он учил стольких музыкантов играть на стольких инструментах. Вы могли принести любой инструмент и могли увидеть, как он начинал играть па нем, как будто он в жизни ничего не делал, как только занимался этим.
Он жил очень близко от университета, в котором я был, всего в нескольких часах. Я иногда приезжал к нему, когда не было никаких фестивалей. Я упомянул об этом, потому что фестивали проводились всегда. Я был единственным, кто спросил его: «Баба, вы можете сказать мне числа, когда здесь не будет фестивалей?»
Он посмотрел на меня и сказал: «Так ты пришел, чтобы унести и это?» И с улыбкой назвал мне три даты. В году было всего три дня, когда не было фестивалей. Причина была в том, что с ним были различные музыканты - индусы, мусульмане, христиане — каждый фестиваль приходил там. Он был, в настоящем смысле, патриархом, святым покровителем. Я приезжал к нему в эти три дня, когда он был один, и вокруг не было толпы. Я сказал ему: «Я не хочу тревожить вас. Вы можете сидеть молча. Если вы хотите играть, делайте что хотите. Если вы хотите рассказывать Коран, мне понравится. Я пришел сюда, чтобы быть частью вашего окружения». Он заплакал, как ребенок. Я вытер его слезы и спросил: «Я причинил вам боль?»
Он сказал: «Нет, совсем нет. Это просто так тронуло мое сердце, что я не мог ничего сделать и заплакал. И я знаю, что не должен плакаты я так стар и это неуместно, но разве всегда надо быть уместным?»
Я сказал: «Нет, по крайней мере, когда я здесь». Он начал смеяться, и слезы на его глазах, и улыбка на его лице… и то, и другое было такой радостью.
Масто привел меня к нему. Почему? Я скажу еще кое-что, прежде чем отвечу на этот вопрос…
Я слышал Вилаят Хана, другого великого исполнителя на ситаре — возможно, немного более великого, чем Рави Шанкар, но он не новатор. Он совершенно классический, но слушая его, даже я полюбил классическую музыку. Обычно, я не люблю ничего классического, но он играет так совершенно, что ничего нельзя поделать. Вам приходится любить это, это не в ваших силах. Как только ситара оказывается в его руках, вы больше не владеете собой. Вилаят Хан — это чистая классическая музыка. Он не позволит никакого загрязнения, он не допустит ничего популярного. Я имею в виду «поп», потому что на Западе, пока вы не скажете «поп», никто не поймет, что это популярно. Это просто укороченное слово «популярный» - плохо укороченное, истекающее кровью.
