Бориска прослезился.
— Знаю я твоего дедка! — заржал Ленков. — Ну ты, ядрена вошь, Андреич-то! Что твой пострел — везде поспел! — Костя весело глянул на ничего не понимающего Багрова. — Держись, Бориска за меня! Не пропадешь! Мы такую революцию устроим! Не чешись в строю, Маруся! Значит так, боец Багров, беру я тебя к себе, в адъютанты! Наши в городе!
— Не сумлевайся, командир, — посерьезнел, вскочив, Багров. — За все отработаю сполна, за хлеб-соль, за одежу…
— За харчи мне расчета не надобно. Как старого друга угощаю. И по обмундированию тебе решим! Все, двигаем на постой. Пошли!..
На улице уже стояла темнота. Мороз крепчал, белесой дымкой пропитывая воздух.
«Повезло-то как! И сыт, и одежа справная! Такое оно, боевое партизанское братство!» — восторженно думал счастливый Бориска, стараясь не отставать от быстро и размашисто шагавшего Кости.
Они миновали мост, свернули в темный проулок, потом двинули по улице в гору, сопровождаемые беззлобным собачьим переругиванием. Наконец, отмахав довольно приличное расстояние, подошли к добротным воротам, где Костя, протянувшись через ограду, звякнул железной щеколдой на калитке.
В тепло натопленной избе, с порога поразившей Бориску чистотой и богатым убранством, их встретил немолодой мужик сумрачного вида и красивая бабенка, много его младше, брызнувшая на вошедших ярко-синими глазами.
— Намерзлись, Константин Степанович? Ой, да вы не одни!
На Бориску, когда он скинул на вешалку бекешу и предстал перед хозяйкой в грязной и ветхой гимнастерке, посмотрела с плохо скрываемой брезгливостью.
— Дайте-ка нам, хозяюшка, умыться с дороги! — тоже «завыкал» Ленков, проталкивая Бориску вперед. — Пришлось вот моему молодому товарищу добираться издалече, да на перекладных, в том числе и на паровозе. Измазюкался малость!
Ленков врал так уверенно, что Бориска даже ему позавидовал: «Канспиратар Костя!»
Молодая хозяйка поставила на табуретку за занавеской таз, начерпав в него из бачка, гревшегося на печи, горячей воды, церемонно подала полотенце и облатку мыла. Раздевшись до пояса, стыдясь своих шрамов, Бориска быстро вымыл голову и шею, обтер грудь. Появившийся за занавеской Костя подал ему чистую исподнюю рубаху.
Хозяева уже отчаевничали, поэтому за столом Бориска чувствовал себя не столь скованно. После чая они ушли с Костей в его комнату, где на полу было постелено и для Бориски. Сытый и уставший за такой длинный для него первый день свободы, Бориска быстро уснул.
4
На следующий день Бориска встал поздно. В комнате один. Одевшись, вышел на кухню, где хлопотала пригожая молодуха, приветливо ему кивнувшая. Бориска шмыгнул на улицу, по нужде. Вернувшись, поплескался у рукомойника.
— Садитесь, чаю попейте, — церемонно пригласила хозяйка. — Константин Степанович обещался вскорости быть с ночного дежурства… Сказывал, что пока вы поквартируете у нас…
За столом она расспрашивала Бориску о его житье-бытие. Он, сам не зная почему, заосторожничал, скупо рассказывая про былое партизанство. Истории, которая его привела в тюрьму, понятное дело, не касался. Больше нахваливал Костю, расписывая его партизанское геройство.
А вскоре и тот появился, с чернявым и вертким парнем, которого называл Мишкой. Они принесли Бориске полный комплект военного обмундирования — новую диагоналевую гимнастерку, галифе, кожаный ремень. От такого наряда Бориска был на седьмом небе.
Чай пить не стали. Забрав Бориску, вышли за ворота, уселись в легкую и быструю «американку», запряженную пегим коньком, покатили к Московскому тракту.
— Костя, куда мы? — поинтересовался Бориска, кутаясь в уютную бекешу.
— Узна-ашь, — протянул нараспев Ленков, переодетый взамен шинели в полушубок с мохнатым овчинным воротником.
Когда отъехали довольно порядочно от крайних домов, молчаливый Мишка, управлявший «американкой», свернул на полого спускающийся берег Кенона. У гладкого ледяного поля озера остановились. То там, то здесь, на льду чернели небольшие шалашики — рыбаки дергали из лунок карася и окуней со щучками. Мишка убежал к одному из шалашиков, потом перебежал к другому.
Костя повернулся к Бориске.
— Значит, готов к борьбе с буржуями?
— С тобой, Костя, завсегда! — Бориска преданно глянул Косте в глаза. После утрешних подарков он вообще для него поднялся на небывалую высоту.
— Но учти, паря, буржуев я бью из-за угла. Нонешняя власть для них защита, так што с милицией не дружу, усек?
— Вона как… — Бориска был несколько разочарован. Ему думалось, что все-таки Костя служит, а оказалось…
— А ты чево хотел? В госполитохрану записаться? После тюрьмы отовсюду поганой метлой шуганут!
— Так разобрались же, был на меня оговор…
— Ну а как, дружок, тебя на бирже встретили?! Сам же вчера рассказывал.
— Да уж, накося…
— А я тебя позвал в свой боевой отряд партизанской армии анархистов! В адъютанты!
Бориска молчал. Подошедший с охапкой щучек Мишка недобро поглядел на него, вскинул глаза на Костю, но тот успокаивающе качнул головой.
Они снова уселись в свою легкую повозку и вскоре вернулись на тракт. Поехали от Читы еще дальше на запад, в сторону деревни Кадалы.
Там свернули на первую улочку, и вскоре Мишка затарабанил в невысокие ворота, за которыми кривился на один бок большой, но запущенный дом.
В доме только и обнаружились, что старая бабка и простоволосая девчонка годков десяти, которой Мишка отдал рыбу.
Девчонка стащила с плиты законченный полуведерный чайник, расставила на колченогом столе щербатые чашки. Мишка сходил во двор, принес из повозки два свертка. Один сунул скрюченной бабке, которая как сидела на лежанке за печкой, так из-за грязной от сажи занавески и не вышла. Чего-то буркнула Мишке — вот и все.
Другой сверток Мишка развернул на столе. Тут оказалось сало, жестяная банка с заваркой, коврига черного хлеба, а в отдельной бумажке слипшиеся леденцы-монпансье. Девчонка получила сладости и забилась в угол.
А Мишка выволок из-за пазухи паянную из жести плоскую флягу, отвинтил пробку и набулькал всем в чашки разведенного спирта. Выпили, заели салом с хлебом, пока чай напревал, еще налили и выпили. Бориске снова стало весело.
Отобедав таким способом, снова погрузились на «американку» и двинули назад, к тракту, который в подступавших морозных сумерках был пуст в обозрении на обе стороны. Таращившему глаза Бориске Мишка все объяснил коротко: «Мамка с сеструхой».
Со стороны кирпичных сараев — нависшего на крутом берегу Ингоды заводика по производству кирпичей и других изделий из глины, показалась одинокая подвода.
— Костя, тряхнем? — встрепенулся Мишка. И, завернув, понесся, подстегивая лошадь, навстречу. Не доезжая до подводы нескольких сажен, осадил конька так, что вся «американка» сотряслась со скрипом, ловко спрыгнул.
— Эй, дядя, куда путь держишь?
— Куды надо, туды и еду! — неприветливо ответил озябший мужик на телеге, на которой что-то бугрилось под парусиновым пологом.
— Что за груз? — повелительно окрикнул возчика, привстав с сиденья, Ленков.
— Отвяжитесь, а то у меня палка крепка! — крикнул мужик.
— Ты кого, паскуда, пугашь?! — рявкнул Мишка, выхватывая «наган». — Слазь! Щас мы к тебе революционный суд применим!
— Осподи помилуй! Да у меня окромя горшков никакой поживы! — возница сразу понял, что за «революционеры» его остановили.
— А нам с тебя пожива и не требуется! — весело крикнул Ленков, спрыгнул с «американки», быстро подошел к телеге. — Ну-ка, покажь!
Мужик обреченно приподнял парусину — под ней ровными рядами лежали аккуратные глиняные горшки, вдетые друг в друга донышками, блестящие после обжига. Были тут и кринки, и бочаги, и кувшины с широким горлом и аккуратными сливами.
Ленков обернулся, внимательно посмотрел на Бориску, угрюмо взирающего на все это с ходка. Мишка стоял рядом с Костей, постукивая по глиняным бокам наганным стволом, несколько недоуменный.
— И чо с ними делать?
— Бориска! Иди сюда! — веселый Костя поманил Багрова рукой и обернулся назад к мужику. — А ну-ка, ставь свои кувшины и горшки в ряд! Вот тут, по кромке!
Возница, испуганно озираясь на Мишку с «наганом», выстроил свой товар по обочине дороги. Костя отошел в поле и достал револьвер.
— Отойди в сторону, глиномес!
Ленков поднял револьвер и несколько раз бабахнул по горшкам на обочине — только черепки полетели!
Испуганный хозяин кринок и кувшинов, зажав при выстрелах голову руками, на четвереньках полз в сторону, бормоча «Отче наш».
— Ну чо, Бориска, сможешь так? Давай! — Ленков открыл щечки барабана, вытряхнул на чахлый снежный покров горячие гильзы, протянул «кольт» подошедшему Багрову. — На, покажь навык!
