Написано во вторник, 2 января 1945 года
<…> Вчера ходил к причастию, сегодня – на мессу во францисканскую церковь. Очень холодно и ветрено. Хлопот никаких. Почты из Бари нет. Доминиканцы утверждают, что партизаны расстреляли здесь четырнадцать священников.
День как день. Некий субъект, называющий себя Претичичем и утверждающим, что он президент то ли Черногории, то ли Южной Герцеговины, уже давно и настойчиво требует, чтобы ему выдали автомобильные покрышки. Звоню Тони установить его личность. Тони навел справки и сообщил, что личность установить не удалось. «Но ведь у него есть машина, верно? А раз так – значит, он большая шишка».
Суббота, 6 января 1945 года
<…> День сильных гроз и полной неразберихи. <…> В 12.30 встреча коменданта Дубровника Богдана и бригадира О’Брайена Твойга, а также нескольких бессловесных личностей. С обеих сторон демонстрация солдатской солидарности: «За нас всё наверху решают, а нам, простым воякам, только и остается, что по уши в дерьме сидеть». Пьянка, волчий аппетит – удовлетворить его удалось только после двух. Рассматриваю эту встречу, как очередной шаг на пути к полному разрыву англо-партизанских отношений. Жалобы на английских солдат; будто бы из кафе раздавались их крики: «Долой Тито!» Не слишком правдоподобные истории о том, как английские солдаты выпрыгивают из джипа и избивают югославских офицеров. А также требования: 1) чтобы все английские военнослужащие предъявляли документы «специально назначенным» партизанам; 2) чтобы в городе англичане находились не чаще трех дней в неделю. Бриг. О’Твойг с присущей истинному воину терпимостью согласился на оба требования. Процесс разрыва отношений, таким образом, близится к завершению. Сначала нас просят снять патрули и тем самым отказаться от права осуществлять надзор над собственными людьми на том основании, что в этом нет больше необходимости, да и партизаны также отказываются от патрулирования. Затем поступают сообщения об инцидентах (очень может быть, сфабрикованных). И наконец, нам отказывают в праве вообще находиться в городе. Сегодня нам, в виде большого одолжения, разрешают бывать в Дубровнике всего три раза в неделю, а завтра, воспользовавшись ловко подстроенными инцидентами, этот срок наверняка сократится еще на день; город же тем временем окажется под неусыпным контролем тайной полиции. Наши умиротворенные воины не задали ни одного вопроса, Твойг же излучал самодовольство, пребывая в уверенности, что отношения с партизанами заметно улучшились.
Забавно проследить, как устроены генеральские мозги. В час дня бриг. О’Твойг попросил Богдана предоставить нам помещение под столовую. В три часа из штаба позвонили узнать, можно ли будет открыть столовую уже завтра во второй половине дня.
Звонки продолжались с небольшими интервалами весь вечер, а потом прекратились – в результате никакого помещения нам так и не дали.
Воскресенье, 7 января 1945 года Православное Рождество: выстрелы, гроза. Мой телефон щелкает, хрипит и после каждой вспышки молнии освещает комнату голубым огнем. Пришел корабль, привез мыло, унылое письмо от Лоры и оживленное – от Нэнси Родд; в нем, впервые, про «Возвращение в Брайдсхед». Позвали на чай в воинскую часть в три часа дня. Никогда не знаешь, чего ожидать от этой страны. Думал, будет много людей, сцена, концерт. Вместо всего этого тесная комнатушка, столы по стенам, в общей сложности человек сорок, не больше, из них тридцать пять гостей – англичан и американцев, все в штатском. Начали с зеленого шартреза и бутербродов с вечтиной, потом – чай с пирожными, потом шерри бренди и сигареты, потом два выступления о свободе Черногории и томительное ожидание скорого конца «чаепития». Но чаепитие продолжалось. После речей подали холодную баранину и красное вино; досидели, разговаривая, о чем придется, до половины седьмого.
Вторник, 9 января 1945 года
Получив запрос из Бари, отправился на поиски некоей голландки, жившей на самом краю полуострова Лапад в доме с характерным названием «Solitudine» [374] . При доме имелись навес для лодок и пристань. Но вместо дороги – узкая тропинка, вьющаяся между пальм. Дом старый, красивый, мебель тоже старая – и тот и другая во время оккупации сильно пострадали. Живут в доме две дамы средних лет, немка и голландка, а с ними маленькая девочка без родителей. Голландка, которой надо было продлить паспорт, имела право на выезд, но не хотела расставаться с немкой. Еды им, в общем, хватало, но жили они в одиночестве и постоянной тревоге. Немка сказала, что лучше окажется в английском концентрационном лагере, чем в «свободной стране», как называли Югославию партизаны. «Два года мы твердили: “Поскорей бы пришли англичане!” А теперь, когда они наконец пришли, нам не дают с ними поговорить». Ничем помочь им я не мог; дамам пообещал пересылать корреспонденцию, а девочке посулил шоколадных конфет. Во второй половине дня отнес продуктовую посылку голодающему старику священнику. Две пачки книг от Нэнси (Митфорд. – А. Л. ), среди них «Беспокойная могила» Коннолли, от которой пахнуло истинным Блумсбери. В своем письме Нэнси пишет, что «Возвращение в Брайдсхед» – шедевр.
Вот лозунг, под которым я готов подписаться: «Свобода. Досуг. Приватность».
Вторник, 9 января – среда, 10 января 1945 года Два дня гро́зы; вчера ночью бессонница; гром напоминал бомбежку, а град – рассыпающееся разбитое стекло; казалось, дождь барабанит по полу. Читал «Беспокойную могилу» Конноли: наполовину книга избитых французских изречений, наполовину жалобы на жизнь. <…> Временами написано неряшливо, рассуждая на теологические темы, автор сбивается на труднодоступный психологический жаргон. Читал также скучнейший американский триллер: садистические подробности, герои только и делают, что «косятся», героини «стреляют глазами», и те и другие ни на минуту не забывают о «достатке». Грустно, что порнография в последнее десятилетие перестала доставлять удовольствие, теперь детородный орган возбуждается только от проявления жестокости.
Четверг, 11 января 1945 года Весь день живу, вдыхая запах масляного радиатора и вслушиваясь в шум грозы.
Суббота, 13 января 1945 года Приходил вместе с сыном гражданин Южной Африки; уже здесь бывал и получал продовольствие. Был с ним резок, отправил обоих прочь и, не прошло и десяти минут после их ухода, как раскаялся. Следом явилась перепуганная югославка; вежливо ее выпроводил. Потом – полковник партизанских войск; излучал партизанскую доброжелательность. Последнее время плохо сплю; пошел после обеда гулять в Лапад и эту ночь спал лучше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
