– Я сделаю все, Йенс, – прошептал Маркус. – Все что смогу...
Йенс все стоял перед ним на коленях, держа за руку.
Ждал чего-то. Я тоже присел перед ним, заглянул в глаза.
– Йе-нс... вставай, Йенс.
Монах тяжело поднялся, все еще не отрывая глаз от Маркуса.
Сквозь окно донеслось хлопанье кнутов – кучер, перемежая удары руганью, отгонял с дороги дурную собаку, привязавшуюся к дилижансу. Мы въезжали в село.
К полудню следующего дня дилижанс остановился в Крайове.
Спокойнее всего было бы продолжить путь в Иудею вместе с остальными паломниками. Они уже договаривались с местными возчиками, что должны были везти их до самого Стамбула, а уж оттуда, морем, в Иудею.
Но нам надо было ждать товарищей. К тому же без документов ни я, ни Маркус о свободном проезде и мечтать не могли.
Мы постояли во дворе караван-сарая, разглядывая османские дилижансы.
Впечатление странное – никаких закрытых кабинок для уединения, окна незастекленные, так что вся дорожная пыль будет лететь на путешественников, на крыше столько скамеек, что удивительно – как не проламывается.
– Дороги плохие, – предположила Хелен. – Часто приходится толкать дилижанс на подъемах, вот и нужно побольше пассажиров третьего класса.
– Страна беднее, вот и вся разгадка, – скептически заметил лекарь.
Возчики, льстиво улыбаясь, бродили среди паломников. Хватали нас за рукава, заглядывали в глаза, на ломаном державном предлагали довезти быстро и дешево. Дилижансы отсюда шли не только в Стамбул, но и дальше, по всей Империи.
Когда смуглый и юркий кучер начал уговаривать Жана отправиться в Багдад, «большой город, славный город!», я едва удержался от смеха.
Барон Жан Багдадский выдержал напор стоически. Видно, успел привыкнуть к своему насмешливому титулу. В итоге тот же самый кучер, что собирался гнать дилижанс в Багдад, позвал своего приятеля, который на старой двуколке повез нас к отелю «Каддеши», где останавливались в большинстве своем иностранцы.
Крайова – город небольшой, но все-таки город. Козы и коровы по улицам не бродили, и даже дороги в большинстве своем были мощеные и немножко прибранные.
На нас особо не косились – здесь останавливалось много паломников и торговцев – и из Паннонии следующих, и из Хорватии. Говорят, что встречались здесь и самые непримиримые из гайдуков, ушедших после разгрома через границу и нашедших пристанище в Османской империи. Но следили за ними власти строго, и на бывших соотечественников они не покушались, как бы им того ни хотелось.
Возчик все оборачивался, одобрительно цокал языком и улыбался – то ли выражая приязнь, то ли радуясь, что наняли именно его. Каждый раз приходилось одобрительно кивать в ответ, и к концу поездки добродушная физиономия османца опротивела всем.
«Каддеши» был отелем новым, построенным с оглядкой на Державу, поскольку предназначался большей частью для ее подданных. Пять этажей, на каждом большие веранды, в жарком климате незаменимые, и еще шестой этаж – с рестораном.
Несмотря на наплыв посетителей, нам удалось снять два номера, пусть и по цене, заставившей Жана разразиться горестными сетованиями.
Мы с Хелен, переглянувшись, сняли отдельный номер, предоставив Маркуса под патронаж Жана и Йенса. А уже через полчаса, приведя себя в порядок, сидели в ресторане.
Здесь, как уступка туристам, подавали завезенное из Державы вино. Подавали за бешеную цену, с презрительной гримасой и в холстяном пакете, чтобы скрыть бутылку. Но нас порадовало и это. Мы сидели у самого края крыши, под туго натянутым полотняным тентом, защищавшим от солнца. Панорама сверху открывалась замечательная – будь мы шпионами, задавшимися целью срисовать план города, легко бы это сделали. Официант подал шиш-кебаб, клятвенно уверяя, что это лучший шиш-кебаб в городе, печеную айву, жаренные на решетке шампиньоны и айран. На какое-то время на душе стало спокойно, будто мы не спасались от преследований, а подобно обычным туристам или паломникам отдыхали в чужой стране.
– А здесь ничего, – поглощая шиш-кебаб, сказал Жан. – И очень вкусно.
Жалко, жалко, что мои родовые владения не под Державой...
На мой взгляд, руссийский шашлык повкуснее шиш-кебаба, но было так славно, что спорить не хотелось. Я даже кивнул старику. А вот Маркус заговорил:
– Я обещаю, Жан, ты будешь владеть Багдадом, Энергично жевавший лекарь на миг перестал работать челюстями. И я почуял, как между Жаном и Маркусом повисло что-то, несказанное. Лекарь молчал, забыв об остывающем шиш-кебабе, смотрел на Маркуса. Так смотрит на своего сына, вдруг отобравшего тяжелую поклажу, старый отец. Смотрит, впервые понимая, что ребенок вырос.
– Пока ты будешь его возвращать, у меня выпадут последние зубы, – сказал Жан наконец. – Лучше передай мне тот соус, дружок.
И все-таки я понял – он дрогнул. Маркус оправился после того вечера, преодолел растерянность от встречи. Снова стал будущим Искупителем, а не сопливым младшим принцем.
Не только я, все это поняли.
Официант принес нам кофе: вкусный, хотя и слишком уж сдобренный кардамоном по новомодной османской манере. Я спросил сигару и, вспомнив старое, осведомился: нет ли медовых сигар? Официант удивился, но обещал узнать.
– Мы долго будем ждать остальных? – спросил Жан. Поймав мой удивленный взгляд, пояснил:
– Ильмар, ты не хуже меня понимаешь, что в любую минуту...
– Надо ждать, – ответил я. – Вот сколько надо, столько и будем. День, неделю...
Жан, по-птичьи вздернув голову, смотрел на город. Потом вздохнул, сказал:
– Ильмар, велик ли был шанс выжить при обвале? Вы спаслись благодаря способностям Маркуса. – Слова «чудо» он избегал. – Но остальные...
– Они живы, – сказал Маркус. – Я знаю.
– Антуан – мой старый друг. Мой единственный друг, – помолчав, сказал Жан.
– И спасибо тебе за твою уверенность. Не лучшая смерть для летуна – быть погребенным в подземельях.
– Он тоже жив. – Маркус твердо смотрел на него. – Я чувствую это, ле...
Жан.
– Что ж. – Жан кивнул. – Тогда и я паду пред тобой на колени. Признаю, что ты уже не тот мальчик, что прибегал ко мне жаловаться на обиды и просить лечения...
Вернулся официант. С радостным лицом и подносом в руках.
– Господин желал медовой сигары?
На подносе, в ящичке из кедрового дерева, лежали несколько сигар. Я взял одну, понюхал.
Сигара пахла медом. Была она плоховато скручена да и рассохлась немного в ящик сигары переложили только что, в этом у меня никаких сомнений не было.
Но пахла медом!
Я без торга расплатился, откусил кончик сигары, прикурил от услужливо поданной спички.
– Чему ты так радуешься? – удивилась Хелен.
