Руки.
Теперь у него снова были руки.
Ноги.
Ирграм попытался шевельнуться. Вышло далеко не сразу. Первые движения были неловкими, но да, чем дальше, тем… подаливее? Послушнее? Роднее становилось тело? Пожалуй, что так. Оно все еще воспринималось не так, но разум гибок, это Ирграму еще когда говорили. А теперь он получил возможность удостовериться, сколь верно это изречение.
Он некоторое время постоял на четвереньках. Затем медленно изменил позу, встав на корточки. Распрямился. Потянулся.
И рухнул, утратив равновесие. Удар прошел сквозь плоть, едва не разрушив столь старательно воссоздаваемую оболочку. Впрочем, с возмущением её Ирграм справился довольно быстро. И повторил упражнение.
Встать на ноги получилось раза с седьмого. Он уже почти даже решился передвигаться на четвереньках, но все же попробовал снова.
И удалось.
Правда, Ирграм опять ударился, на сей раз затылком, что разрушило голову, поскольку новое тело явно не было приспособлено к стабильной форме. Впрочем, сейчас оно восстановилось уже без усилий, словно поняв, что требуется.
Ирграм вытянул руку и ладонь, упершись в свод, пошла рябью. Впрочем, может, не так и плохо. Если он верно интерпретировал произошедшее, ранить его стало куда сложнее. А уничтожить…
Губы растянулись в улыбке. Наверняка, это выглядело жутко, ибо память памятью, но её недостаточно, чтобы адекватно воссоздать работу лицевых мышц.
Плевать.
Главное, он действительно жив.
Ирграм осмотрелся.
От прежнего вместилища остались клочки ткани и знакомая пластина. Он наклонился, чтобы поднять её. И снова получилось далеко не с первого раза. Пальцам не хватало плотности, и пластина проскальзывала. Впрочем, тело вновь подстроилось под потребности.
Холодная.
И пустая.
Что бы в ней ни было, оно ушло. Впрочем, Ирграм все одно не стал выбрасывать. Покопавшись в обрывках ткани, он отыскал и вторую. Подержал в руках. Задумался.
А потом прижал ладони к животу. К тому, что было животом. Пластины провалились под кожу, но остальное, более плотное тело, удержало их. Ирграм ощутил, как возникают внутри него те самые тончайшие нити, как опутывают эти пластины, а потом, повинуясь его воле, расползаются, создавая такой знакомый, изученный узор костей.
Хорошо.
Очень хорошо.
Нити всяко лучше, чем пыль.
А дальше что?
Оглядевшись, Ирграм понял, что находится не в пещере, как ему показалось, но в глубоком тоннеле с гладкими стенами.
Очередное произведение Древних?
Пускай.
Главное, что он ощущал и этот тоннель, и другой, расположенный дальше, и кажется, источник силы там, далеко впереди. Отлично.
Он сделал шаг.
Второй.
К десятому Ирграм почти научился идти без риска рассыпаться, а на сотом все-таки устал, а потом позволил телу измениться. Внутренняя часть его оставалась плотной, сохраняя нити-связи, в центре которых таились пластины, а вот наружная расползлась облаком. И это облако оказалось куда более подвижным.
Ирграм не знал, сколько времени минуло, прежде чем он добрался до места, где нынешний тоннель врезался в другой. Этот был много больше. Потолок его вовсе скрывался в сумраке, хотя новое зрение Ирграма странным образом позволяло оценить и высоту, и гладкость стен. Впрочем, интересны были не стены. Дорога.
Широкие борта из того же гладкого, не поддающегося времени металла. Узкая колея. И металлическая струна, толщиной в человеческую руку, протянутая над ней. Облако пыли, созданное Ирграмом, спустилось, но коснуться этой колеи он не рискнул.
То, чем он был сейчас, явно чувствовало силу, скрытую внутри. И пусть сама по себе сила не была бы лишней, но… нет.
Опасно.
Ирграм с сожалением вернул облако и задумался.
Отступить?
Он не чувствовал больше обязательств, словно бы клятвы, связавшие его с мелкой мешекской пакостницей, ушли. Может, так оно и было. А значит, ничто не держало Ирграма здесь.
Он вполне может оставить высокую честь спасения мира людям.
Уйти.
Выбраться.
И затеряться. С его новым телом, с новыми способностями затеряться будет легко. А там, во внешнем мире, ему хватит еды. И силы… другой. Безопасной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но все же…
Там, впереди, ощущалось нечто, что манило Ирграма. И пластины внутри него, почувствовав близость к источнику, задрожали, завибрировали.
А значит…
Он вдохнул воздух. И выдохнул, приняв решение. В конце концов, почему бы и нет?
Глава 41
Глава 41
Верховный
Атли лежал у кресла, свернувшись клубком. И в первое мгновенье Верховный даже огорчился, что мальчишка все-таки умер, не выдержав испытаний. Но Маска сказала:
— Жив. Спит. Он тебе больше не нужен.
Верно.
Новое тело… или не новое, но старое, изменилось. Верховный сделал вдох, глубокий, наслаждаясь самой возможностью дышать вот так, полной грудью, не опасаясь боли в подреберье. Он вытянул левую руку.
Золотую.
Правую.
Та тоже отливала золотом. И обе они не болели, да и выглядели одинаково. Затянулись трещины, исчезли язвы, впрочем, как и тонкие волоски, которые когда-то соскабливали, когда эта процедура еще не была мучительна.
Он провел пальцами по лицу.
Потрогал глаза, удивляясь тому, что исчезла блеклая пелена перед ними. Мир стал ярче.
— Регенерация еще продолжится некоторое время. Как и тонкая настройка, — Маска никуда не исчезла, но теперь Верховный ощущал её отдельно от собственного тела. И она, уцепившись за эту мысль, пояснила. — Так и должно быть.
— Благодарю, — Верховный наклонился и коснулся мальчишки, который продолжил спать. Сон этот был слишком глубок для естественного. — Зачем?
— Я все же счел нужным запереть дверь. Людей снаружи стало больше. Люди непредсказуемы в такой массе. Первичный анализ показывает высокий уровень скрытой агрессии.
— Это страх, — заверил Верховный. — Разбуди его.
— Сам попробуй.
— Каким образом?
— Сосредоточься на ощущениях. К слову, твой нервная система сохранилась в неплохом состоянии, что и облегчило вопрос трансформации физического носителя.
На пальцах вспыхивали и гасли золотые искры.
— А вот пересадка сердца была проведена совершенно варварским образом. Никакого учета гистосовместимости. И процесс дегенерации в тканях уже начался. Тебе оставалось недолго, человек.
— Я и так живу куда дольше, чем предполагали боги, — Верховный позволил искрам коснуться кожи. И сказал. — Просыпайся.
Акти немедленно распахнул глаза и, охнув, поспешил распластаться ниц.
— Господин! — в голосе его слышалась искренняя радость. — Вы живы, господин… я волновался… я не хотел спать, господин.
— Тебе велели.
— Здесь никого не было!
— А вот его нервная система дестабилизирована. Глубокое сканирование дало бы больше, но я уже сейчас могу сказать, что у данной особи имеются серьезные проблемы с психикой.
— Людей, чья душа здорова, не так и много — возразил Верховный. — Давно я здесь?
— Тебе в какой метрической системе ответ дать?
— А они разные?
— Не особо. Кое-что изменилось. Ваши приборы несовершенны, но в целом ты прав, системы совпадают. Тридцать шесть часов.
Долго.
Очень.
— Господин? — мальчишка решился оторвать голову. — Вы…
— Изменился?
— Д-да.
— Ничего. Это нормально. Встань.
Тридцать шесть часов…
— И сорок две минуты.
— Ты становишься брюзглив.
— Система позволила провести сканирование встроенных программ, активировав резервные. Откат до последнего сохранения личностных характеристик не представляется возможным вследствие утраты девяносто двух целых и трех десятых совокупного массива личностных данных. Однако возможно частичное воссоздание профиля развития согласно заданным векторам.
— А если проще, — Верховный протянул руку, которую раб поцеловал.
— Я меняюсь, ибо программа полагает, что людям более понятно иметь дело с конкретной личностью. Примитивная психика и без того склонна очеловечивать субъекты, в том числе и меня.
