Быстро теряя высоту, мы приближались к сплошной облачности. Она закрывала горы, и только отдельные вершины, словно призраки, вырастали из этой серой мглы. На подходе к посадочному курсу нас вновь окутали мрачные дождевые облака. Диспетчер Аликанте взял нас под свой контроль, подсказал наше удаление, уточнил курс следования и подвёл к посадочному курсу. Погода, которую он зачитал нам, оказалась хуже прогноза и наших ожиданий. Высота облачности была в этот момент 50 метров, видимость 1000 метров, ветер западный 5–7 м/сек.
Зная, что нижний слой облаков не ровный, может быть 50 метров, через некоторое время выше, а может и ниже. Принимаю решение заходить на посадку, хотя нам нужна высота облачности не ниже чем 60 метров.
Хочется пояснить читателям значение слов, часто звучащие в СМИ, «командиры сами принимали решение на посадку». Как сказано выше облачность по высоте неравномерно распределяется. Поэтому если командир допущен производить посадку при высоте облачности 60 метров и выше, он снижается до 60 метров, если вышел из облаков то производит посадку, если не вышел, только одно решение уход на второй круг. Может быть и так, квалификация командира позволяет ему снижаться в облаках до высоты 30 метров, но на аэродроме нет точной посадочной системы и минимум аэродрома по высоте облачности 100 метров. Экипаж, получив сообщение, например, высота облачности 80 метров, решает выполнить заход на посадку и так же если на высоте 100 метров он не увидел землю, он обязан уйти на второй круг и следовать на запасной аэродром. Это НЕУКОСНИТЕЛЬНЫЙ закон для лётного состава во всём мире. Этот закон написан КРОВЬЮ.
Тем временем мы уже следуем с посадочным курсом, аэродром рядом, до бетона всего 25 км. Но эти километры будут самыми трудными и сложными для нас. Летим в горизонтальном полёте, под нами склоны местных Кордильер. По показанию приборов подошли к точке входа в глиссаду, и самолёт автоматически переходит на снижение. Выпущены шасси, закрылки на 28°, включены посадочные фары. Трудятся два двигателя, третий только мешает, создаёт сопротивление, его турбина вращается от встречного потока. За стёклами кабины облачная мгла и дождь. Умеренная болтанка. В кабине тишина. Периодически звучат чёткие доклады моих помощников. Главный из них сейчас штурман.
— Пролетаем внешний маркер, удаление семь километров, доложил Владимир Сергеевич. В подтверждение его слов загорелось табло «Пролёт внешнего маркера» и прозвенел звонок.
Стрелки высотомеров всё ближе смещаются в сторону нулевой отметки. Напряжение нарастает. Штурман своими докладами как бы успокаивает, «На курсе, на глиссаде, скорость в норме, высота 70 метров, вижу полосу». Камень с плеч. Облачность уже выше нас. «Вижу ваши огни, полоса свободна, посадку подтверждаю» — сообщает диспетчер. На 60 метрах отключаю автопилот. Контуры посадочной полосы в поле зрения. Теперь наша задача рассчитать приземление по центру полосы и удержаться на ней. Летим как бы правым боком, нос самолёта смотрит левее бетона, этим мы компенсируем боковой ветер и сопротивление неработающего двигателя.
Главное — вектор движения совпадает с направлением полосы и наша задача сохранить его до касания с бетоном. После касания самолёт сам развернётся в створ полосы и будет бежать по оси полосы. Затем, это направление будем сохранять рулём поворота и тормозами, противодействуя разворачивающему моменту от реверса левого двигателя. Такое положение самолёта усложняет пилотирование, к тому же дождь заливает стёкла кабины. Стеклоочистители не успевают сбрасывать воду.
Посадка это венец полёта и считается самым сложным элементом техники пилотирования в обычных условиях. К этим обычным условиям нам добавились: попутный ветер, болтанка, дождь, неработающий двигатель и полоса покрытая водой. И мы с Ваней в поединке с этими явлениями. Штурман помогает, информирует о высоте вертикальной и поступательной скорости. Лететь осталось секунды, но они как бы замедлили свой ход.
Попутный ветер, закрылки выпущены не на 45*, а на 28*, и как результат — увеличенная скорость подхода к полосе. Полоса уже под нами, и реверс включён, но мы ещё сотни метров несёмся над полосой. Наконец касание, угол упреждения убран, реверсивная тяга только первого двигателя создаёт торможение, одновременно затрудняет выдерживать направление. Самолёт как бы плывёт, плохо реагирует на тормоза, скорость уменьшается медленно. По команде, инженер выключает второй двигатель. Только после пробега половины полосы стал ощущаться эффект торможения. Бег стал замедляться, а конец полосы быстро приближаться. До конца бетона сотня метров, самолёт послушный моей воле остановился. Выключили реверс, срулили на рулёжную дорожку и медленно, словно уставший путник, порулили на перрон аэровокзала. По сигналам встречающего автомобиля выключили двигатель. Полёт окончен.
Через открытые форточки кабину заполнял влажный морской воздух. Было не жарко, но крупные капли пота катились по лицу, как результат максимального сосредоточения сил, которые мы истратили несколько минут назад. Сняты наушники с микрофоном, отодвинуто кресло, отстёгнуты привязные ремни, но не хочется, и как бы нет сил, покинуть своё рабочее место. Внутреннее состояние такое, что вроде всё ещё летишь. Усталость охватывает всего тебя. Но это была приятная усталость, похожая на усталость, приносящая удовлетворение творцу, создавшему что-то новое и неповторимое.
В тесной кабине, плечом к плечу, находились утомлённые люди, но их лица выражали состояние высшего удовлетворения от результатов своего труда. Теперь, каждый из нас, ожидал оценки его действий. Так уж принято в авиации, каждый полёт разбирается.
— Коллеги, обратился я к ним, мы с честью выдержали неожиданный, трудный, и не один экзамен. Такие полёты редко бывают и вряд ли повторятся когда — либо. Отмечаю, бортинженер отлично сработал, и ещё он удачно сегодня выбрал песню. Как там, в конце поётся?
«И она ответила…, я сделал паузу, и все дружно дополнили меня, Победа!». С чем вас и поздравляю!
— Командир! — Обратился второй пилот.
— Ваня, что ты хочешь сказать?
— Простите меня, командир, но у меня закралось сомнение в то, что всё так хорошо получится на посадке. И всё ли мы выполнили согласно руководству по лётной эксплуатации самолёта?
— Пойми, мой юный коллега, лётчик, подобно художнику, который кистью и своим воображением творит неповторимый шедевр, представляет себе мысленно несколько раз, как будет проходить полёт, и с верой в свои крылья выполняет его. Без веры и Любви к нашей неземной профессии летать нельзя. И ещё необходимо знать и уметь использовать все возможности самолёта. Запомни Иван, нет такого лётного документа, где есть ответы на все вопросы. На то и командир, что бы принимать верные решения в любой нестандартной ситуации, что бы так, как ты говорил: — всё так хорошо получилось на посадке.
Пока в нашем управлении лётчик, в частности командир корабля, является главной фигурой. И это правильно, не будет лётчиков, не будет лётного предприятия, как это случилось во многих аэропортах России.
Мы летаем в дальние страны, где нередко выполняем посадки на примитивные аэродромы, где плохое руководство полётами и нам приходиться многое делать на свой страх и риск. Случаются отказы и поломки, экипажи своими силами ремонтируют, заменяют агрегаты. Порой командир принимает решение и летит с какой-то неисправностью. Не редко приходится работать по 20 часов, не вылезая из кабины, из них 12 часов в воздухе, при норме не более 8 часов. В таких условиях командир корабля сам себе начальник, оценивает состояние экипажа, и летит, неся при этом ответственность за свои действия.
— Да командир, я заметил, что у вас лётчики смело, принимают решения на вылет, не оглядываясь на вышестоящих начальников.
— Всё верно Иван, потому — что у нас командиру доверяют. Командиры и их экипажи чувствуют ответственность и высочайшие требования к ним. У нас, это касается и тебя, лётным составом дорожат. Все лётные начальники, вплоть до начальника управления, вникают в суть лётной работы и не рубят с плеча, если даже в чём-то командир допустил оплошность. Однако время, когда случайные люди, по знакомству, блату не занимали командирские кресла и командно-лётные должности постепенно уходит. И это не к лучшему.
— Теперь я в каждом полёте открываю всё новое для себя. Вот и сегодня я наяву увидел и почувствовал всё то, что раньше видел в кино и читал в книгах.
— Ваня, всё так и есть, кино и книги — зеркало нашей жизни. А ты, как мы заметили, стараешься и вникаешь во все детали полёта и это хорошо. Учись у старых опытных капитанов, набирайся опыта, «мотай себе на ус», вмешался в наш разговор Владимир Сергеевич Ложников, великолепный штурман и мастер своего дела. И он продолжал ещё что-то рассказывать и внушать Ивану, который слушал и молча, соглашался.
