прогнившего режима и захват власти, – а уж потом только переходит к осуществлению своих демократических и конституционных задач. Перескакивание через первый этап возможно только в головах очень добрых и романтически настроенных граждан, но не на практике.
И тут мы подходим к очень щепетильному вопросу. Посткоммунистическая оппозиция сегодня во главу угла ставит общедемократические лозунги, стыдливо обходя вопрос о необходимости завоевания власти. При этом практически все отдают себе отчет в том, что ее завоевание демократическим путем при существующих политических условиях невозможно. Нельзя убедить в преимуществах демократии народ, который при ней никогда не жил и ассоциирует демократию только с анархией 1990-х. Как писал Троцкий, нельзя научиться ездить на лошади, не сев на нее. Дайте сначала народу лошадь – порядок и законность, а потом учите его демократической выездке. Речь идет не об умалении или отрицании демократии, а лишь о приоритезации лозунгов. Демократические лозунги являются сегодня стратегически правильными, но тактически преждевременными.
Возможно, для России в данный исторический момент актуально не демократическое, а национально-освободительное движение. Непосредственной целью сегодня является не демократизация, а деколонизация и декриминализация. Народ входит в революцию, движимый ненавистью к старому строю, а выходит из нее охваченный новыми идеями. Это не власть, а оппозиция должна использовать сегодня тактику народного фронта. В повестке дня должен стоять один вопрос – борьба с криминалом и мафиозным государством. Все, для кого эта повестка дня актуальна, должны получить входной билет вне зависимости от идеологических предпочтений.
Перед национально-освободительным движением стоят иные задачи, чем перед демократическим: подавление криминальных элементов и их агентов в государственных органах; восстановление дисциплины и общественного порядка; возвращение работоспособности государственных институтов, прежде всего правоохранительных органов и судебной системы. Прежде чем строить демократию, необходимо освободить Россию от того внутреннего ига, которое душит ее производительные силы и расшатывает нравственные устои.
Сначала надо вырезать опухоль, а потом заниматься оздоровительными процедурами. Прежде всего нужно расчистить (или зачистить) ту площадку, на которой будет возводиться здание демократии. И лишь потом, когда эта задача будет решена, конституционной элите придется в жесткой конкурентной борьбе доказывать преимущества демократического пути развития. Демократия – это не плод разовых усилий, который можно сорвать как джекпот и жевать всю оставшуюся жизнь. Постоянное напряжение здоровых сил общества, заинтересованных в том, чтобы Россия снова не скатилась в криминальную яму, является единственной гарантией для демократии. Никаких других гарантий не существует. Если сто лет назад общество с этой задачей не справилось, это не повод полагать, что оно с ней не справится никогда.
Как это ни тяжело осознавать, но надо быть готовыми к тому, что путь к демократии лежит через еще одну диктатуру. Нет никаких сомнений в том, что «мафиозное государство», защищая себя, будет впредь только усиливать репрессии, у него просто нет другого выхода. Ответом на криминальный террор могут быть только меры чрезвычайного характера. Обществу придется пройти через чистилище, соскребая с себя «татей» и их приспешников. Это будет малоприятный, но необходимый этап, у которого, безусловно, будут свои издержки. Их и будут в последующем лечить при помощи демократии.
Часть III
Очерки русской революции
История России с конца XIX века и до наших дней – это история русской революции, ее волн, то накатывающих, то откатывающих, ее взлетов и падений, зачастую – в пропасть, ее чудесного возрождения из пепла, словно она птица феникс, и почти неминуемого последующего обращения в прах. Революционное движение – скрытый драйвер в том числе и нашей, посткоммунистической эпохи, не всегда очевидный и тем более не всегда понятный. Но без того, чтобы принять его во внимание как некую точку отсчета, осмыслить эту эпоху практически невозможно. Революция – это тот путь, которым Россия пытается выйти из своего статуса имперской политической народности в статус постимперской нации-государства.
Очерк 24
Революция и контрреволюция в России
На протяжении XX века история России была свидетелем нескольких немотивированных самоликвидаций авторитарных режимов, которым, несмотря на наличие определенного внешнего и внутреннего давления, ничего серьезно не угрожало. Самыми яркими примерами такой самоликвидации являются революция 1917 года и горбачевская перестройка. И в том и в другом случаях подавляющая часть населения до самого последнего момента не допускала и мысли о том, что режим может рухнуть.
Российский авторитаризм «атипичен» и по своей природе внутренне нестабилен. С одной стороны, Россия выглядит как классическое «недоразвитое государство» с характерными для него слабостью институтов, господством патерналистских отношений между властью и обществом, коррупцией, протекционизмом и приоритетом обычного права перед писаным. С другой стороны, в исторический код России встроен уникальный «ген развития», который в критических ситуациях, в отличие от типичных «недоразвитых государств» Африки или Латинской Америки, включает механизм самообновления системы.
На протяжении последних ста пятидесяти лет Россия была одним из самых значимых полигонов мировой истории. Великая революция, Большой террор, оттепель, перестройка – все это круто меняло не только жизнь в России, но и влияло на политический климат на всей планете. Не исключено, что новый поворот русской истории окажется не менее радикальным, чем предыдущие, и Россия вновь подтвердит репутацию самого большого в мире «политического коллайдера».
Перестройки в России возникают не на пустом месте и вовсе не из «любви к свободе». Они всегда являются не столько следствием активности определенных личностей, сколько итогом развития определенных процессов. Они, как правило, ставят точку в очередной главе российской истории. Поэтому, чтобы всерьез судить о перспективах новой перестройки, необходимо прежде всего понять, итогом какого именно исторического процесса она должна стать и какую именно страницу русской истории ей предстоит перевернуть.
Ответить на этот вопрос непросто. Для этого надо вписать современные российские политические реалии в общий российский исторический контекст, а значит, надо найти методологию, позволяющую связать воедино и описать в едином ключе все многообразные российские «великие потрясения».
Полагаю, что все многообразие «судьбоносных поворотов» российской истории в XX веке может быть интерпретировано, в частности, и как последовательность различных стадий растянувшегося более чем на полтора столетия, внутренне единого революционного процесса, представляющего собой череду «революций» и «контрреволюций», перемежаемых достаточно длительными «плато стабильности».
В связи с этим позволю себе очень кратко обозначить несколько существенных для меня моментов в понимании «революции» и «контрреволюции».
Во-первых, я разделяю взгляд на революцию как на проявление социальной энтропии и разрушение естественного социального порядка. В этом смысле революция есть явление противоестественное, ибо именно социальный порядок представляет собою нормальное, здоровое состояние общества. Этот порядок поддерживается не только работой социальных институтов, но и опирается на действие врожденных социальных инстинктов. Поэтому революция, при всей ее значимости для истории, есть скорее патология, чем норма. Затяжная революция – это тяжелая хроническая социальная болезнь.
Во-вторых, я считаю, что контрреволюция есть внутренний момент революции, а не ее внешняя противоположность. Контрреволюция – это завершающая стадия революции. Она является не столько восстановлением порядка, существовавшего до революции, сколько восстановлением порядка как такового. Новый порядок может выглядеть внешне как старый порядок, и поэтому кажется, что смысл контрреволюции в возврате к прошлому. В действительности смысл контрреволюции в обуздании хаоса. При этом контрреволюция зачастую имеет более ярко выраженный насильственный характер, чем революция. Больше всего жертв революция оставляет не на входе, а на выходе, когда затвердевают новые общественные отношения.
В-третьих, я думаю, что не каждая социальная энтропия, не каждое разрушение социального порядка есть революция. Всякая революция есть бунт, но
