сидели в креслах у очага. Если Балин заметил, что жилетка у Хоббита стала обширнее (и украшена настоящими золотыми пуговицами), то Бильбо тоже заметил, что борода у Балина стала на несколько дюймов длиннее, а нарядный пояс сверкает самоцветами.
Разговор пошел, конечно, о пережитых совместно событиях, и Бильбо спросил о новостях из стран вокруг Одинокой Горы. Там, по-видимому, все шло хорошо. Барду удалось восстановить Дол, и к нему собралось множество Людей с Озера, с юга и с запада, и долина теперь распахана и снова стала плодородной, и пустыня наполнилась цветами и птицами — весной, плодами и весельем — осенью. Озерный город тоже восстановлен и процветает еще больше, чем прежде, и по Быстрой реке, вверх и вниз, идет множество всяких товаров; и в этих краях Люди, Эльфы и Карлики живут в дружбе между собою.
Старшина Озерного города кончил плохо. Бард дал ему много золота для помощи Озерным людям; но он был из тех людей, какие легко поддаются Драконовой заразе, так что он присвоил себе большую часть золота, убежал с ним и умер от голода в пустыне, покинутый своими спутниками.
— Новый старшина умнее, — сказал Балин, — и его очень любят и приписывают ему все нынешнее процветание. И уже сочиняются песни о том, что в его время реки потекли золотом.
— Значит, предсказания старых песен все-таки сбылись, — заметил Бильбо.
— Ну, разумеется! — произнес Гандальф. — А почему бы им не исполниться? Не станете же вы сомневаться в старых предсказаниях только потому, что сами участвовали в их осуществлении? И не думаете ли вы, что все ваши приключения, опасности и спасения были делом только вашей удачи, только ради вас самого? Вы превосходная личность, Бильбо Баггинс, и я вас очень люблю; но мир велик, и вы, в конечном счете, занимаете в нем лишь очень скромное место.
— Что ж, это и к лучшему! — ответил, смеясь, Бильбо и пододвинул к нему фарфоровую банку с табаком.
Приложение
В прах тарелки искроши!
Вилки гни! Тупи ножи!
Вот что славный Бильбо Баггинс
Ненавидит от души!
Погаси огонь в печи!
Бей стекло о кирпичи!
Брось объедки на пол в спальне,
Жир ногою растопчи!
Высыпь в ступку черепки
И пестом их истолки;
Расшвыряй потом их всюду
И изрежь половики!
Вот что Баггинс ненавидит.
Эй! Посуду береги!
К хребтам, далеким и крутым,
К пещерам, мрачным и пустым,
Рассветный час уводит нас
За древним кладом золотым.
В былые годы под Горой
Сиял огней веселый рой,—
Где ныне лишь и мрак, и тишь,
И воздух затхлый и сырой.
Прилежный Карликов народ
Трудился там из года в год:
Он плавил сталь, гранил хрусталь,
Долбил в скале за ходом ход.
Там в золото искусный труд,
Вправлял алмаз и изумруд,
Из серебра там мастера
Отлили много чаш и блюд.
Вперед, вперед, к вершине той,
К Горе, далекой и крутой!
Мы в путь идем, и мы найдем
Наш клад забытый золотой!
Когда хор Карликов звучал —
Гудел, звенел, подземный зал;
Но тех баллад, их строй и лад,
Ни Эльф, ни смертный не слыхал,
Лес таял грудою углей,
И ветер плакал меж ветвей;
Играл огонь, как дикий конь,
Багровой гривою своей,
Звонили все колокола
В Долине: к Людям смерть пришла,
И с неба пал, свиреп и ал,
Дракон — и Город сжег дотла!
Хоть были топоры остры,
Хоть были Карлики храбры,—
Огонь и дым отрезал им
Пути к спасению Горы!
Туда, где спит глубоким сном
Дракон на ложе золотом,—
В заветный час, в рассветный час
За нашим кладом мы уйдем!
Вы куда это собрались!
Вас какие ждут дела?
Ваши пони расковались,
А река быстра, светла!
О! Тра-ла-ла-лэлли!
Спуститесь в ущелье!
Где и что вы потеряли?
Что несете и куда?
Угли тлеют в поддувале,
На огне кипит вода.
О! Тра-ла-ла-лэлли!
В ущелье веселье!
Лихо бороды свисают,
Пони гривами трясут;
И никто-никто не знает,
Что же все-таки несут
Мистер Баггинс, Балин, Двалин,—
Груши? Яблоки? Едва ли! —
Вниз, в долину!
Ха-ха!
Вы останетесь на ужин
Или план у вас другой?
Вашим пони отдых нужен,
Угасает свет дневной.
Так не лучше ль вам остаться,
Чем тащиться в мрак ночной?
Лучше с нами петь, смеяться,
Попытаться разобраться
В нашей песенке смешной!
Ха-ха!
Колоти, круши, избей!
В кровь лупи их, не жалей!
В город Гоблинов, живей,
Иди, мой мальчик!
Жми, кусай, секи, пинай!
Молоти, хлещи, толкай!
Вниз, под землю загоняй!
Хо-хо, мой мальчик!
Бей, швыряй, хватай и взгрей!
Вой, рычи, мяукай, блей!
Мрачный ход, подземный ход
В город Гоблинов ведет,—
Так гони же их скорей
Вниз, мой мальчик!
Пятнадцать птичек на пяти смолистых елках прыгают,
Трясут печально хвостиками, жалобно чирикают!
Какие птички странные! Они совсем бескрылые!
О, как же с вами поступить? Скажите, птички милые!
Поджарить вас, испечь ли вас, иль просто вас сварить?
О птички, помогите нам, скажите, как нам быть!
Пылайте, дрова, и мох, и трава!
Пусть жарким огнем все вспыхнет кругом!
Чем пламя сильней, тем нам веселей! —
Я — хей!
Подпаливай их, поджаривай их!
Пусть бороды враз вдруг вспыхнут у вас,
От сморщенной кожи поднимется чад,
И черные кости в золе затрещат,—
В черной золе,
На черной земле,—
И Карликов души отправятся в ад!
Чем пламя сильней, тем нам веселей!
Я — хей!
Как будто легкий ветерок
Колышет вереск, чахлый дрок,
Но там, в тиши лесной глуши,
Не шевельнется ни листок.
Но вот уж ветер наяву
Примял безжалостно траву,
Стволы качнул, и лес вздохнул,
Роняя желтую листву.
Все резче ветер, все сильней
Шумел, свистел среди ветвей,
И все, кто мог, не чуя ног,
Спешили спрятаться скорей.
Сгибались прутья ивняка,
Вздувалась волнами река,
А в небесах, как паруса,
Неслись к востоку облака.
Над той Горой промчался он,
Где в подземелье спит Дракон,
И черный дым, клубясь над ним,
Пятнает серый небосклон.
Потом, земной покинув круг
Над нею ветер взвился вдруг
Туда, где синяя звезда
Плывет в толпе своих подруг.
Старый, толстый паук, подлая скотина!
Не страшна мне твоя злая паутина!
Остолоп! Остолоп!
Толстый зад, дурацкий лоб!
Не боюсь я тебя, глупого кретина!
Толстопузый дурак, зря ты время тратишь!
Толстопузый дурак, ты меня не
