Ближе к центру деревни, а может быть, и городка дома расходились, открывая небольшую площадь, на которой возвышались по одну сторону – церковь с колокольней в старом колониальном стиле, по другую – большой по местным меркам и очень внушительный, аж трехэтажный дом, тоже, судя по стилю колониального испанского барокко, простоявший не один век. Тяжелая медная вывеска извещала, что в доме напротив церкви располагается муниципалитет. А на белом линованном листке, вырванном из ученической тетради, было написано, что вход в школу временно, в связи с ремонтом центральной части муниципалитета, находится сзади, а самого алькальда, ежели он кому вдруг потребуется, можно застать дома. Планшет Орсона с переводом надписи не справился, потому что англичанин постоянно путал буквы. Зато на планшете Камохина была установлена программа распознания рукописного текста, справившаяся с переводом на раз.
В тени одной из колонн у входа в муниципалитет, привалившись спиной к камню стены и поджав ноги, сидел мужчина лет сорока пяти, в серых полотняных штанах и такой же серой рубахе с расшитым воротом. На голове у него была маленькая круглая шапочка, похожая на тюбетейку, в расцветке которой преобладали оттенки красного. В углу рта у него дымилась огромная сигара. А в руках местный житель держал ярко-красный айпод. На незнакомцев, явившихся к зданию муниципалитета, местный меломан внимания не обратил. В ушах у него звучала музыка, а глаза, видимо от наслаждения, были закрыты.
– Как ты думаешь, что он слушает? – спросил у Брейгеля Орсон.
– Хулио Иглесиаса, – не задумываясь, ответил фламандец.
– Почему? – удивленно посмотрел него англичанин.
– А кого же еще ему слушать? Не Боба же Марли?
Орсон сосредоточенно поджал губы, сдвинул брови, приложил указательный палец к виску и посмотрел на аборигена так, будто пытался проникнуть в его мысли. Но ему не удалось услышать даже слабого отзвука той музыки, что слушал человек в тюбетейке.
– Он не слышит наши мысли?
– Ему не до того – он слушает музыку.
– А что бы ты слушал на его месте, Док?
– Конечно же, Брамса!
– Почему?
– Это же очевидно!
– Для меня – нет.
Орсон пальцем поманил фламандца поближе к себе, и, когда тот приблизился, мысленно произнес:
– Запомни, друг мой, имя Брамса производит на собеседника магическое действие. С чем именно это связано, я точно не знаю, но это абсолютно достоверный факт! Как ты знаешь, по натуре своей я нелюдим. Мизантропом себя я не считаю, но то, что любому другому обществу я предпочитаю свое собственное – это факт. Однако научное сообщество так уж устроено, что, занимая в нем определенное место, приходится выполнять ряд действий, абсолютно не связанных с самой работой, но при этом совершенно необходимых. Так, например, приходится бывать на различных неофициальных встречах, званых вечерах и банкетах. Ну, а уж без шведских столов не обходится ни одна приличная конференция. Как правило, малознакомые, а то и вовсе незнакомые люди, собирающиеся там, отчаянно ищут темы для разговоров. Поскольку в неофициальной обстановке говорить о науке никто не желает, остается не так уж много вариантов. Глупость политиков, грозящий всем нам финансовый кризис, литературные новинки, которые, по определению, все абсолютно ничего не стоят, поскольку созданы не классиками, а какой-то молодой шпаной, нашими, с позволения сказать, современниками, и классическая музыка, знатоками каковой мнят себя все снобы…
– А как же футбол? – перебил Брейгель. – Разве англичане не любят футбол?
– Любовь англичан к футболу – это, друг мой, тоже стереотип. Говорить о футболе в приличном обществе – моветон. Даже если вокруг тебя одни англичане. Да, это наш национальный вид спорта, но любовь англичан к футболу сильно переоценивается. Футбол – это фэн-культура. Вот крикет – это другое дело. Крикет – это игра джентльменов. Но говорить о крикете, не находясь на поле для игры, истинный джентльмен не станет.
– Почему?
– Ты видел когда-нибудь игру в крикет?
– В каком-то кино.
– А матч целиком?
– Нет.
– Тогда тебе этого не понять. Так о чем мы? – О Брамсе.
– Да! Так вот, когда к тебе на приеме подходит какой-то разодетый щеголь и с надменной улыбочкой, делая глоток из бокала, интересуется, какую музыку вы предпочитаете, следует, не задумываясь, отвечать – Брамс! Мерзкого типа сразу же не то что ветром сдует, а ураганом унесет. Хочешь отделаться от надоедливого собеседника – начни говорить с ним о Брамсе. И он сам воспользуется первой же подвернувшейся возможностью, чтобы улизнуть от тебя поскорее. Когда же в обществе пойдет слух, что ты всем остальным светским темам предпочитаешь разговоры о Брамсе, все станут тебя сторониться. Будто чумного или прокаженного. Не знаю, в чем тут дело, лучше и не спрашивай. Честное слово. Но Брамс – это сила!
Мысленный диалог протекал гораздо быстрее вербального. За то время, что Орсон и Брейгель обсуждали удивительное, не поддающееся рациональному объяснению свойство имени Брамса, произнесенного в светском обществе, Камохин успел лишь сделать два шага в сторону сидевшего на каменном полу индейца и присесть перед ним на корточки.
– Уважаемый, – произнес он в полный голос.
Индеец с наушниками даже бровью не повел.
Камохин заглянул в планшет.
– Respetado, – он коснулся плеча меломана.
Тот вздрогнул и открыл глаза.
– Quien aquí?
– Черт возьми, да он же слепой, – произнес негромко Орсон.
Биолог был прав – оба глаза индейца были затянуты мутными бельмами.
– Quien aquí? – повторил индеец.
В его глосе не было испуга. Он был у себя дома и знал, что здесь ему нечего бояться.
– Вынь у него наушники из ушей, – посоветовал стрелку Осипов. – А то получается, что ты говоришь не только со слепым, но еще и с глухим.
– Может быть, лучше ты, – Камохин протянул планшет Брейгелю. – У тебя все же есть хоть какой-то опыт.
– Ну, давай попробую.
Фламандец взял планшет, составил требуемую фразу, прочитал ее беззвучно, одними губами, удовлетворенно кивнул и присел на корточки рядом с индейцем. Осторожно, чтобы не напугать, он вытащил один из наушников из уха слепца.
– Buenos días, el señor. Somos a los turistas. Nos gusta mucho su ciudad. Digan, donde podemos encontrar Esteban?
Явление туристов в городке, затерянном в аномальной зоне, ничуть не удивило слепого индейца. Он только спросил:
– De que Esteban?
– Что он спрашивает?
– Он хочет знать, какой именно Эстебан нам нужен?
– Что значит какой? У них здесь что, каждый третий – Эстебан?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
