– Этайн…
– Прости меня… Прости. Я не могу по-другому…
Эльфка упала на колени.
Крот завыл, закричал, понимая, что ничего не может сделать. Закричал, осознавая собственное бессилие.
Он нашел ее руку и сжал.
Возможно, так оно и есть. Этайн – смерть. Она поведет его прочь отсюда по тропе, которая известна лишь ей одной…
* * *
– Подорвать храм… ты знаешь где… Этайн…
– Нет.
Она стоит возле него на коленях, а он держит ее руку.
– Нет. Прости меня… Я не могу по-другому!
Короткий бой на площадке перед храмом. Те, кто выжил после обстрела, кто мог держать оружие в руках, сопротивлялись до последнего. Этайн вытирает со щек слезы и смотрит на свою окровавленную ладонь.
Наступающие кричат, они сломили сопротивление последних защитников Бастиона и должны были ворваться в храм Творга с минуты на минуту. Подмога так и не пришла. Здесь завершается путь. Этайн знала об этом давно.
Ей потребовалась какая-то минута. Этайн закрыла глаза и склонилась над Кротом.
Сила, бьющая тугими потоками из недр холма, наконец подчинилась ей. Этайн схватила ее и уже не отпускала, собирала в пучок, удерживая каким-то невероятным усилием. Из ее горла вырвался пронзительный крик.
Она нашла способ сломать блокаду, и он оказался до смешного простым. Стоит лишь направить внешнюю Силу в нужное русло, и тогда препоны рухнут.
Еще несколько мгновений.
– Я говорила тебе, помнишь? Смерть не найдет тебя. Не сейчас. Не бойся. Я позабочусь об этом… Не смотри на меня так… Прости. По-другому я не могу. Живи дальше и помни меня. Это все, о чем я тебя прошу. Мне надо заплатить по счету… С этим ничего не поделаешь!..
Крот кричал.
– Ты не хотел знать, что будет. Я знала. Наверное, это к лучшему. Прости.
Подпех попробовал встать, но не смог, тело не слушалось, снова превратившись в камень.
Эльфы были уже внутри храма. Искали выживших.
Этайн подняла голову и увидела их, входящих в разрушенное святилище. Они что-то кричали, размахивали руками.
– Живи и помни меня, – прошептала Этайн. – Все, о чем я прошу.
* * *
Крот задыхался. Боль затопила его, и он искал силы для ее преодоления. Напрасно.
Пальцы Этайн, всегда холодные, вдруг потеплели, а потом сделались горячими. Крот посмотрел в ее громадные зеленые глаза, и заметил, что она улыбается.
Тепло захлестнуло его, поднимая куда-то, точно морская волна.
– Я сделала это. Для тебя. Я не жалею, – услышал Крот у себя в голове. – Помни меня.
Этайн протянула руку и накрыла ладошкой его глаза, направив всю Силу, которую удалось собрать здесь, внутрь себя.
Огонь, пламя, всепожирающая стихия. Громадная вспышка, затмившая яркий день. Мир, сдвинувшийся с места, дрожащий в агонии.
Крот ощутил, как его пронзают бушующие потоки Силы, что они закручиваются вокруг него по спирали, а потом вырываются во все стороны, выплескиваясь с гулом, которому позавидовала бы любая канонада.
Этот пламень уничтожал все, что попадалось у него на пути, превращал в пепел. В воспоминание.
Но он жил. Единственный солдат из взвода лейтенанта Ржавого.
Этайн по-прежнему держала его руку, но вскоре Крот понял, что ему чудится. Никакой руки не было. Этайн исчезла, а вместе с ней и храм, и эльфы, и мертвые гоблины. И Бастион.
На холме, где когда-то стоял храм Бога Войны, Крот остался один.
* * *
В ночь перед отъездом из дома Этайн не спала. Сидела у себя на кровати и писала письмо родителям. Точнее, пыталась написать, но слишком много теснилось в ее голове противоречивых мыслей, которые не желали ладить друг с другом. Иногда она плакала от отчаяния и обиды, но понимала, что, приняв решение, не может повернуть назад.
За окном спал Виатрейн. Пока еще мирный, пока не тронутый бомбами самолетов Армии Освобождения. Этайн знала, что когда-нибудь этому придет конец, поэтому не имела права остаться дома.
Письмо она закончила к рассвету, когда на город опустился туман. Хотела оставить в таком месте, чтобы родители нашли послание не сразу, а спустя время. Чтобы потом прочли и все поняли, чтобы осознали свою ошибку.
Письмо она не оставила. В последний момент испугалась написанного, этого вороха банальностей и глупого максимализма. Живо представила себе, как читает эти напыщенные фразы мать, как молча дает прочесть это отцу… И ощутила сильный страх и стыд.
«Нет, пусть пройдет время, – подумала она. – Я соберусь с мыслями и, может, отыщу другие слова…»
Этайн разорвала бумагу на мелкие кусочки и выбросила их из окна в сад.
«Когда-нибудь потом. Когда-нибудь. Когда мы все будем готовы».
Она вышла из дома, не попрощавшись.
15
18 июня 1549 года. Злоговар
– Как ты сказал?
Капитан Жгут, командующий первого батальона Третьего Воздушно-Десантного Полка, обернулся к солдату.
– Нашли живого. Единственного! Нашего. – Гоблин козырнул.
– Где?
Жгут шел стремительным шагом. Вокруг кипело. Подкрепление Отдельной Моркарской Бригаде подошло пятнадцать минут назад, но до сих пор было неясно, что делать. Города не было. На его месте находилось громадное выжженное пятно примерно полтора километра в диаметре. И ничего больше. Ни руин, ни тел, ни техники. Словно какая-то жуткая сила смела Бастион и воюющие стороны с лица земли, смела походя, вволю налюбовавшись кровавыми играми.
Капитан приказал располагаться и искать следы, хотя чувствовал, что это бесполезно. Надо было что-то доложить командованию, но Жгут, хоть тресни, не знал, что именно. Ни с чем подобным он не встречался.
Жгут подумал, что ослышался, но оказалось, правда. Возможно, этот последний объяснит, что здесь произошло.
Гоблин сидел на обожженном камне в окружении молчаливых десантников, увешанных оружием. Санитар опустился рядом с ним на корточки и пытался задавать вопросы. Зеленый, явно подпех, покрытый кровью, грязью и копотью, сидел и молча смотрел перед собой.
Жгут остановился. Он видел такие взгляды. Ничего хорошего они не сулили. Возможно, парень сошел с ума.
– Я капитан Жгут, – представился командир, приблизившись. – Как тебя зовут? Из какой ты части?
Санитар поднялся и посмотрел на капитана.
– Не пойму. То ли контузия, то ли еще что. Явных повреждений нет. Кровь на нем – не его.
Десантники молчали. Жгут откашлялся, посмотрел по сторонам. Не было города. Ни единого воспоминания. И холм лысый, что твоя коленка. А ведь там, говорили, какой-то храм должен был стоять.
– Где нашли?
– На холме.
– Понятно…
«Ни хрена непонятно, – подумал тут же капитан. – Что-то здесь произошло… хоть убейте, не знаю, к чему приписать… Ежели колдовство какое-то мощное бабахнуло, то почему он жив?»
Он подошел к подпеху.
– Парень, ты слышишь? Можешь говорить?
Крот медленно повернул голову, мигнул.
– Дайте закурить.
Капитан дал ему сигарету из своего портсигара, поднес спичку. Подпех затянулся несколько раз.
– Что тут случилось? Где остальные? Куда подевались? Мы опоздали… но спешили как могли… Но… ведь должен же быть кто-нибудь? Хотя бы тела!
Крот покачал головой, раздвигая в улыбке потрескавшиеся, покрытые коркой губы.
– Нет больше никого.
– А что тут было? – сердито тряхнул головой Жгут. – Помнишь? Почему ты выжил, если…
Капитан замолчал, заметив в глазах гоблина такое, чему не смог найти названия.
– Огонь, – сказал подпех, – просто огонь. Большой огонь.
– Думаю, контузило его, – вмешался санитар. – В госпиталь надо, к спецам. Они разберутся. Бредит он. Ничего больше.
– Ласточка, – сказал Крот, выпустив дым. – Айлеа.
Жгут посмотрел вверх. Никаких птиц тут не было. Ни ласточек, ни других.
– И огонь, – добавил подпех.
Капитан вздохнул.
– Ладно. Накормите его, дайте умыться, привести себя в порядок. Если какая медицинская помощь, оказать в полной мере. А потом расспросить еще раз. Если не поможет – отправим в тыл, в госпиталь.
Жгут посмотрел на Крота в последний раз.
«Точно бредит. Наверное, такое увидел, что мозги набекрень съехали! Но что?»
Встал с камня, впрочем, подпех без труда, пошел, куда его повели. Твердо, как контуженые не ходят.
«А может, не моего ума дело… – подумал Жгут. – На этой войне много всего было, чего никогда и нигде. Нет города. Даже развалин. А этот – живой».
Гоблин посмотрел на пустой холм, вытер вспотевшее лицо, отпил из фляжки.
– Зря шли на подмогу, с боями пробивались, – прошептал он, ни к кому не обращаясь. – Но… если надо было попасть сюда ради него одного, то, пожалуй, игра стоила свеч. Может, так?
Капитан обернулся.
Десантники, бывалые, закаленные, покрытые шрамами ветераны, прошедшие сотни кампаний на разных континентах, молчали. Наверное, угадывали его мысли, сознавая, что слова ничего не значат.
Бывает и так.
Сбросив минутное наваждение, Жгут вздохнул. Работы здесь было много, и от него требовалось снова стать самим собой. Избавиться от странных мыслей. Почтить павших и шагать дальше…
