l:href="#n795" type="note">[795].
Принц Чарльз вспоминал, как она «стояла одна, хрупкая, крошечная, черная фигурка, пристально смотрела на гроб и, наконец, коротко поклонилась… Пока мы стояли, она продолжала говорить: «Он так много отдал за такую малость», – указывая на себя со странной усмешкой»[796]. Это была ее тридцать пятая годовщина свадьбы.
Похороны, продолжавшиеся в течение часа, состоялись в понедельник в часовне Святого Георгия. На церемонии присутствовали королева и герцог Эдинбургский, а Уоллис была одета в простое черное платье и пальто, наскоро сшитые «Живанши». Несколько раз во время службы Уоллис казалась растерянной, и королеве пришлось помочь ей найти свое место в порядке службы. Кларисса Эйвон рассказала Сесилу Битону, одному из гостей, как «королева проявляла материнскую нежность и заботу и постоянно клала руку на руку герцогини в перчатке»[797].
«Какой бы замечательной ни была служба, я не был тронут смертью этого человека, который меньше года был нашим королем», – написал Битон в своем дневнике. И продолжил:
«История превратит его любовь в роман. На самом деле, для нас, находящихся так близко, это трудно увидеть. Уоллис была мне хорошим другом, она мне нравится. Она хороший друг для всех своих друзей. В ней нет злобы. Нет ничего неприятного. Она просто не в том статусе, чтобы иметь основания находиться рядом с Троном…»[798]
После службы в государственной столовой был накрыт обед на 40 персон. «Я сидела, и солнце светило мне в глаза, – сказала Уоллис своей подруге графине Романонес, не всегда надежному источнику. – Мне было больно от этого. Я сидела рядом с герцогом Эдинбургским, которого я всегда представляла себе лучше, добрее, возможно, более человечным, чем другие, но ты знаешь, Алина, он просто пускает пыль в глаза. Ни он, ни кто-либо другой не проявили ко мне ни малейшей заботы или сочувствия»[799].
После обеда группа отправилась на похороны во Фрогмор и погребение на месте, выбранном герцогом, недалеко от той площадки, где он играл в детстве. Как было решено, там будет похоронена и Уоллис. Герцогиня была шокирована тем, как мало места осталось для нее: «всего лишь щепка, прислоненная к живой изгороди. Я посмотрела на архиепископа и сказала: «Я понимаю, что я очень худая, маленькая женщина, но я не думаю, что даже я смогла бы поместиться на этом жалком маленьком узком клочке земли рядом с местом захоронения Его Королевского Высочества».
«Я не вижу, что с этим можно что-то сделать. Все будет в порядке», – ответил он[800].
Затем лорд-камергер сопроводил ее группу обратно в аэропорт. Выходя из самолета, она поблагодарила пилота. «Вы должны прийти и навестить нас, когда будете здесь в следующий раз. Герцог был бы так рад познакомиться с вами!»[801]
Глава 23. Одинокая герцогиня
Уоллис вернулась в дом, наполненный воспоминаниями об их совместной жизни. Возможно, ее утомляла его преданность и отсутствие свободы, но он придал цель и структуру ее жизни. Теперь, в 76 лет, она была вдовой без близких родственников и с сужающимся кругом друзей. «Я думаю, что герцог был больше влюблен в герцогиню, чем герцогиня в него, – позже утверждала графиня Романонес, – но к тому времени, когда он умирал, она начала понимать, насколько сильно влюблена в него. Он значил для нее больше, чем кто-либо другой»[802].
Дом превратился в святилище, где все осталось по-прежнему. «Его костюмы до сих пор висят в шкафах гардеробной. Его рубашки сложены в ящиках, туалетные принадлежности разложены в ванной, стол готов к немедленному использованию, с запасами ершиков для трубки и различных канцелярских принадлежностей, все как при жизни»[803].
Она была в ужасе от того, что у нее не хватит денег и что французское правительство расторгнет соглашение по поводу дома. Мельница была продана швейцарскому миллионеру за 350 000 фунтов стерлингов вместе с 1,4 гектара земли в Марбелье за 82 000 фунтов стерлингов[804].
Фактически Уоллис унаследовала все – ничего не осталось благотворительным организациям, друзьям, крестникам или персоналу[805]. Она получила 19 500 долларов из Соединенного Королевства и 2,5 миллиона долларов из французских активов, продолжала получать ежегодное пособие, теперь уменьшенное до 5000 фунтов стерлингов. Французы не налагали пошлины на смерть, и она оставалась застрахованной от налогов при жизни, но штат парижской прислуги все равно сократился с 25 до 14 человек[806].
Одним из тех, кто должен был уйти, стал Сидни, дворецкий, который был с Виндзорами еще с Багамских островов. Его жена только что умерла, и ему пришлось успокаивать троих маленьких детей. Не сумев нанять сиделку или домработницу, он спросил, может ли начать собираться домой в пять. Уоллис ответила: «Если ты уйдешь в пять, не возвращайся». Он ушел и не вернулся[807].
Позже, в июне, историк искусства Рой Стронг обедал с друзьями Виндзоров Чарльзом и Джейн Райтсман, среди гостей был Сесил Битон. Стронг вспомнил, как Чарльз Райтсман сказал ему:
«Однако герцогиня была «плохим человеком», страдала хронической бессонницей, довольствовалась всего тремя часами сна, и требовала, чтобы люди разговаривали с ней до четырех утра. Она обирала всех подряд, и у нее были бойфренды, в частности Джимми Донахью, с которым она встречалась наедине в Палм-Бич. Чарли Райтсман классифицировал ее как «медсестру». Он был похож на десятилетнего ребенка. Герцогиня руководила всем шоу, начав писать мемуары и сниматься на телевидении за деньги. Она вложила деньги в ювелирные изделия, что было ошибкой, потому что после его смерти доход рухнул. Уоллис практически накачали наркотиками на похоронах герцога, и было сочтено более безопасным отвезти ее во дворец, чем заставлять сходить с ума в «Кларидже»[808].
На обеде после похорон Уоллис намеренно посадили между Маунтбеттеном и принцем Филиппом, задачей которого было убедить ее расстаться с секретными бумагами и королевскими реликвиями. «Через день
