– У вас есть багаж, месье? – спросила девушка у стойки.
– Только сумка.
– Вы возьмете ее с собой в салон?
– Да, это избавит меня от долгого ожидания после прилета.
– Вы правы, – ответила она, возвращая мне паспорт. – Вот ваш посадочный талон. Посадка начинается в 9 часов 15 минут, выход 14.
Часы на руке показывали 8 часов 22 минуты. Я пригласил Мишеля и Гюстава выпить по чашечке кофе. Мы уселись за стол. Гюстав попытался рассказать что-то интересное, но безуспешно. Мы молча допили кофе, рассеянно глядя в пустоту. Я думал о Жан-Кристофе Лами. Вчера я чуть было не спросил Фабриса, почему не приехал наш старший, но язык не пожелал мне повиноваться, и я отказался от этого на мерения. От Андре я узнал, что Жан-Кристоф приезжал на похороны Эмили вместе с Изабель, что та чувствует себя превосходно и что они оба знали о моем приезде в Экс-ан-Прованс… От всего этого мне было грустно.
Громкоговоритель объявил посадку на рейс AH 1069 по маршруту Марсель – Оран. Мой рейс. Гюстав обнял меня, Мишель поцеловал в щеку и невнятно что-то сказал. Я поблагодарил его за гостеприимство, и они ушли.
К выходу на посадку я не пошел, а заказал себе второй кофе.
Я ждал…
Интуиция подсказывала, что сейчас должно что-то произойти, что нужно набраться терпения и не вставать со стула, на котором я сидел.
Голос из громкоговорителя объявил, что посадка на рейс AH 1069 до Орана заканчивается и пассажиров в последний раз просят подойти к выходу.
Чашка с кофе опустела. Голова опустела. Все мое естество представляло собой пустоту. Да еще эта интуиция, подначивавшая сидеть и ждать дальше. Минуты молотили по плечам, как ноги слона. У меня болела спина, болели колени, болел живот. Голос из громкоговорителя вгрызался в мозг и яростно буравил виски. Теперь уже меня лично пригласили к выходу 14. «Месье Юнеса Махиеддина просят срочно пройти к выходу 14. Посадка заканчивается…»
«Что-то моя интуиция постарела, – сказал я себе. – Вставай, старина, ждать больше нечего. Поторопись, если не хочешь опоздать на самолет. Через три дня свадьба твоего внука».
Я взял сумку и двинулся к выходу на посадку. Но не успел занять очередь, как меня окликнул донесшийся непонятно откуда голос:
– Жонас!
Это был Жан-Кристоф.
Он стоял у желтой линии, в пальто, сгорбившись и опустив плечи. С убеленной сединой головой, старый как мир.
– Я уже начал было отчаиваться, – сказал я, подходя к нему.
– Что ни говори, а я сделал все, чтобы сюда не приезжать.
– Это лишь доказательство того, что ты остался все таким же упрямым ослом. Но в нашем возрасте мелкое высокомерие уже непозволительно, ты не находишь? Вскоре перед нами откроются врата вечности. На закате дней приятного у каждого из нас осталось мало, а в этой жизни нет большей радости, чем вновь увидеть перед собой лицо, которое ты потерял из виду сорок пять лет назад.
Мы бросились друг другу в объятия, будто притянутые мощным магнитом. Как две реки, которые берут начало из противоборствующих друг другу источников, катят на своих волнах эмоции всего мира, расталкивают горы и долины и вдруг сливаются в одно целое в вихре пены и брызг. Я ощутил взаимное проникновение наших старых тел, шорох одежды смешался с шелестом дряхлой плоти. Время взяло паузу. Мы остались одни на всем белом свете, крепко сжали друг друга в объятиях – с той же силой, с какой когда-то держались за свои мечты, убежденные в том, что стоит хоть немного ослабить хватку – и они тут же развеются как дым. И пока нас захватил ураган охов и вздохов, наши изношенные скелеты опирались друг на друга, чтобы не упасть. Мы превратились в живые нервы, в два оголенных электрических провода, в любое мгновение грозившие коротким замыканием, в двух постаревших мальчишек, неожиданно предоставленных самим себе и всхлипывавших на глазах у толпы незнакомцев.
«Месье Юнеса Махиеддина просят срочно пройти на посадку к выходу 14», – вернул нас к действительности женский голос из громкоговорителя.
– Куда ты пропал? – спросил я, отступая на шаг, чтобы лучше его разглядеть.
– Я же здесь, все остальное не важно.
– Согласен.
Мы вновь обнялись.
– Как же я рад!
– Я тоже, Жонас.
– Вчера и позавчера ты болтался где-то поблизости?
– Нет, я был в Ницце. Сначала позвонил Фабрис, костерил меня последними словами, потом Деде. Я сказал, что никуда не поеду. А утром Изабель чуть не пинками выставила меня за дверь. В пять часов утра. Я гнал как сумасшедший. В моем-то возрасте.
– Как она?
– Все такая же, какой ты ее когда-то знал. Неутомимая и неисправимая… А ты?
– Не жалуюсь.
– Выглядишь неплохо… Деде видел? Знаешь, он очень болен. И приехал только ради тебя… Встреча прошла хорошо?
– Сначала хохотали до слез, потом плакали.
– Представляю.
«Месье Юнеса Махиеддина просят срочно пройти на посадку к выходу 14».
– А Рио? Как там Рио?
– Приезжай и сам все увидишь.
– Меня простили?
– А ты? Ты сам простил?
– Я слишком стар, Жонас, и больше не имею возможности гневаться. Малейший намек на злобу меня буквально убивает.
– Послушай… Я живу в том же доме, окна которого выходят на виноградники. Теперь живу один, вдовствую, жена умерла больше десяти лет назад. Сын женился и переехал в Таманрассет, дочь преподает в университете Конкордиа в Монреале. В месте недостатка не будет. Выбирай комнату по вкусу, они все в твоем распоряжении. Деревянная лошадка, которую ты мне подарил, прося прощения за выволочку, устроенную мне из-за Изабель, стоит на том же месте на каминной полке.
Ко мне подошел немного смущенный служащий «Алжирских авиалиний»:
– Вы улетаете в Оран?
– Да.
– Вы Юнес Махиеддин?
– Да, это я.
– Пожалуйста, поторопитесь, до взлета осталось всего несколько минут, все ждут только вас.
Жан-Кристоф подмигнул и сказал:
– Табка ала хир, Жонас. Ступай с миром.
Он заключил меня в объятия. Я почувствовал, как дрожит в моих руках его тело. Мы стояли так целую вечность, к большому огорчению служащего. Жан-Кристоф выпустил меня первым. Глаза его покраснели. Превозмогая застрявший в горле комок, он сказал:
– А теперь беги.
– Буду тебя ждать, – ответил я.
– Я приеду, обещаю.
Жан-Кристоф улыбнулся.
Я торопливо зашагал, наверстывая упущенное время. Служащий «Алжирских авиалиний» прокладывал мне в толпе дорогу. Я прошел через рамку металлоискателя и миновал пограничный контроль. Уже собираясь переступить порог транзитной зоны, я поднял голову, чтобы последний раз взглянуть на то, что собирался оставить навсегда, и увидел их всех, всех до единого, мертвых и живых. Они прильнули к огромному стеклу и на прощание махали мне руками.
Примечания
1
Гандура – шелковая или шерстяная туника, которую алжирские арабы носят под бурнусом. (Здесь и далее примеч. пер.)
2
Каид – правитель округа в Северной Африке.
3
Чачван – прямоугольная густая сетка, закрывающая лицо женщины.
4
Кинкет – масляная лампа.
5
Иоха – библейский персонаж, один из сыновей Берии (Первая книга Паралипоменон, 8: 16).
6
Карику – грубо сделанная доска с колесиками.
7
Шорт Шортер – бумажный доллар, на котором расписываются все участники трансокеанского перелета и который впоследствии хранится как сувенир.
8
«Старз энд Стройпс» («Звезды и полосы») – официальное издание американских вооруженных сил.
9
«Хоумонзе Рейндж» («Домик в степи») – популярная американская песня, которую многие считали гимном штата Канзас. Исполнялась Фрэнком Синатрой.
10
«Ю’д би соу найс ту кам хоум ту» («Хорошо бы тебе вернуться домой») – американская песня, написанная в 1943 г. Коулом Портером для художественного фильма «О чем кричат на всех перекрестках». Впоследствии исполнялась и в других фильмах.
11
Организасьон секрет – молодежное крыло алжирского Движения за триумф демократических свобод. Создано в 1947 г. В переводе с французского означает «тайная организация».
12
Фидаин – термин, обозначающий членов ряда революционных боевых партий, участников национально-освободительных движений, террористических организаций и групп.
13
Харки – так называли алжирских мусульман, поступивших на службу во французскую армию в 1957–1962 гг. во время Алжирской войны.
14
ТЖВ (TGV) – аббревиатура от Train de Grande Vitesse, так во Франции называют высокоскоростные поезда.
