Некоторое время Дрона наблюдал за поединком. Удостоверясь, что все удары наносятся согласно канону, выше пояса и не в полную силу, Брахман-из-Ларца кивнул в ответ на вопросительный взгляд деверя-наставника и отправился дальше.
Конфликт между Страшным и Бойцом сам по себе не имел большого значения. Дети есть дети, особенно дети царей, избалованные повышенным вниманием к своей персоне. Суть крылась в другом: вот уже два года, как вражда между двоюродными братьями ширилась, грозя превратиться в непреодолимую пропасть.
С точки зрения Дроны, тон здесь задавала пятерка сыновей Альбиноса, но высказать свое мнение вслух Брахман-из-Ларца не спешил. Мальчишки остались сиротами — их отец умер при странных обстоятельствах, в объятиях своей второй жены, именно два года назад.
Сиротство — плохое средство для улучшения характера.
Тем паче сиротство царевичей.
Но почти сразу, едва отпылал погребальный костер несчастного Альбиноса, его дети стали демонстративно называть себя Пандавами, всячески подчеркивая, кто их отец! Это смотрелось бы безобидно — мало ли чего учудят мальчишки, потеряв любимого родителя! — да и пятеро огольцов действительно имели полное право звать себя общим отчеством вместо имен, данных при рождении…
Увы, только не в Лунной династии.
Наследственное, племенное имя играло в семействе любого раджи весьма важную роль. Все правители Панчалы испокон веку звались Панчалийцами, все владыки Шальвапура были Шальвами, все вожди рода Вришни (тотем Мужественного Барана) отроду считались Вришнийцами, эстафета преемственности передавалась из рук в руки.
Представители Лунной династии, правители Города Слона и их потомки, носили единое имя — Кауравы.
По общему предку, легендарному царю Куру, именем которого также нарекли знаменитейшее во Втором Мире поле.
И вот пятеро братцев, пятеро недорослей, публично объявляют себя Пандавами, Сыновьями Панду, словно пытаясь отвергнуть свою связь с родичами-Кауравами, словно собираясь основать новую династию.
Согласитесь, это дурной тон… весьма дурной.
Особенно если учесть, что подлинными отцами парней считались боги. Петлерукий Яма, Ваю-Ветер, Стогневный Индра и братья Ашвины, владыки рассветных и закатных сумерек. Подтверждений тому не было, сами небожители по сей день ни разу не удосужились явиться, дабы удостоверить свое отцовство, но языки доброхотов уже реяли штандартами над Вторым Миром.
До полного объединения Великой Бхараты оставались считанные годы, и хастинапурские дети играли немалую роль в приближении светлого будущего.
Грозный скромно помалкивал, но Дрона уже знал: престарелый регент принял решение. Трон сейчас формально занимал старший из внуков регента, безобидный и тишайший калека-Слепец — значит, следом за ним престол унаследует первенец Слепца, Боец-Дурьодхана, что бы ни говорили по этому поводу остальные!
Под остальными подразумевались неугомонные Пандавы. Но пять их голосов звучали не так громко, как им хотелось бы, Слепец оказался гораздо плодовитей своего младшего брата-неудачника, настрогав помимо Бойца еще девяносто девять законных сыновей и одну девочку.
Видимо, на ощупь детей строгать легче.
А вдобавок во время беременности супруги, длившейся ни мало ни много два года, любвеобильный Слепец прожил еще одного сынка от прислужницы-вайшьи — ребенок рос во дворце, принадлежа к смешанной касте "карана".
Такое немереное количество детишек могло привести в замешательство кого угодно, кроме Дроны. Он слышал от сплетников, что здесь приложил руку Черный Островитянин, взращивая потомство Слепца в неких "сосудах с топленым маслом". А вместительность и производительность подобных сосудов была прекрасно известна Брахману-из-Ларца.
Уж кому-кому…
Возможно, именно поэтому он не расстраивался, что решительно не в силах отличить сотню наследников Слепца друг от друга, за исключением старшего Бойца и второго по старшинству, Духшасаны-Бешеного.
Где тут отличить, если все похожи как две капли. воды?
Зато и поддержка Бойцу, когда он воссядет на трон, была обеспечена. Сто голосов против пяти! Ну-ка, бейтесь об заклад, почтенные, кто кого переорет?
Пандавы или Кауравы?
Грозный ведь — чистопородный Каурав, да и насчет богов-родителей тоже не мочалом шит…
* * *
Предаваясь размышлениям такого рода, Дрона миновал рощу, напился по дороге из родника и выбрался на широкий луг, приспособленный под колесничное ристалище.
Странно: ежедневно копыта и колеса превращали травяной покров в резко пахнущее месиво! Казалось бы, за две недели от луга должна была остаться утрамбованная площадка, но… Но каждое утро метелки дикого овса вновь тянулись вверх, нагло топорщился молочай, смеялся остролистый мятлик, а бессмертная трава-эрака сплошным ковром устилала землю.
И цветы, цветы: багрец, лазурь, яичный желток, сиреневые сумерки, пурпур, синева…
Луг вызывал у Дроны в памяти Начало Безначалья с его вечными армиями на одно лицо, и почему-то Брахману-из-Ларца были неприятны подобные намеки.
Сейчас на импровизированном ристалище находились всего две колесницы. Обе отчаянно маневрировали, стараясь зайти противнику в тыл, потом (видимо, по команде) упряжки были на миг остановлены, и начался ритуальный объезд друга-соперника посолонь, традиционным кругом уважения и почета.
В реальном бою после такого объезда зачастую вскипала схватка не на жизнь, а на смерть, но и жизнь и смерть без чести — что они для кшатрия?
Грязь, пыль, волоски на ладони — дунь, улетят без цели и смысла!..
Дрона пригляделся и улыбнулся.
Улыбаться он научился шесть лет тому назад, вскоре после разгрома панчалов. День первой улыбки запомнился ему навсегда: измученная Крипи лежала в одеялах, блестящими глазами следя за суровым мужем, а рядом с ней истошно пищал крохотный комочек. Сын, которого попросту не могло быть на свете, которого никто не ждал, в которого никто не верил… Сын. Плоть от плоти, кровь от крови, Жар от Жара — в прямом смысле слова, потому что обряд моления о потомстве стоил Дроне изрядного количества накопленного тапаса.
Новорожденный Жеребец, маленький Ашватхаман, лучший из пачкающих пеленки, бык среди молокососов, изобильный подвигами на поприще воплей, настойчиво требовал тепла и еды — грудастая кормилица уже истомилась под дверью! — а Дрона все не находил в себе силы отвернуться и уйти.
Что-то творилось с его лицом — что-то страшное. Губы самовольно растянуло волчьим оскалом, скулы бесстыже выпятились, резче проступили "гусиные лапки" в уголках глаз, а в горле глухо заклокотало, словно кашель пытался вырваться наружу, но его не пускала тайная преграда.
"Заболел?" — отстраненно подумал Дрона, никогда раньше не болевший.
И увидел счастье во взоре жены.
Счастье большее, чем сияло до сих пор.
— Хвала богам… — одними губами прошептала Крипи, комкая одеяло. — Ты улыбаешься…
Пальцы женщины судорожно сжались ястребиными когтями, ткань одеяла треснула, и Крипи закричала во весь голос, ничего не стыдясь и никого не стесняясь:
— Дрона, муж мой, ты улыбаешься!
Дверь распахнулась, и вбежала испуганная кормилица.
…Ближней колесницей правил шестилетний Ашватхаман. Сзади, в "гнезде", стоял опытный сута-воз-ница, готовый в случае чего мгновенно перехватить поводья, но этого не требовалось. Сын Дроны правил ловко и умело, упряжка повиновалась ему, что называется, с полувзмаха, и ритуальный объезд Жеребец, оправдывая свое имя, сумел завершить раньше противника, выиграв "ось и чеку".
Теперь солнце за спиной Ашватхамана било сопернику в глаза.
Дрона еле сдержался, чтобы не помахать сыну рукой. И машинально отметил уже в который раз: желая не причинить Жеребцу вреда излишней любовью или опекой, он относится к собственному ребенку гораздо более сурово и пристрастно, чем к любому другому из учеников. На то были причины и помимо отцовских чувств. Чистокровный Брахман-из-Ларца во втором колене, маленький Ашватхаман с рождения обладал всеми способностями отца и матери. Сейчас Дрона отлично понимал своих собственных учителей: их шепоток за спиной, их сияющие взгляды, их желание оставить Дрону при себе, оставить, не пустить дальше, отдать себя всего, до последней капли…
Одно смущало Дрону — то, о чем недавно в конфиденциальном разговоре с глазу на глаз сказал ему Грозный.
— Полагаю, твой сын в зрелом возрасте превзойдет нас всех. Однако есть у него большой недостаток, способный помешать Жеребцу стать истинным великоко-лесничным бойцом. Этот дваждырожденный, этот мальчик слишком любит жизнь, и жизнь ему очень дорога. Ты понял, что я хочу сказать, Наставник?
Дрона понял.
