Действительно, великий князь оправдал ожидания своих французских протеже. И надо сказать, что немедленный переход в наступление армий Северо-Западного фронта как нельзя более соответствовал интересам и Российской империи. Ведь в случае разгрома Франции неизбежное поражение ожидало и Россию, после чего установление германской гегемонии в Европе стало бы делом несомненным и неоспариваемым, так как Великобритания одним махом лишалась бы своих континентальных союзников. Граф А. фон Шлиффен прекрасно сознавал это и потому выстраивал свой план войны с ювелирной точностью на лезвии бритвы.
Другое дело, что в ходе кампании 1914 года русская стратегия принципиально зависела от действий во Франции. Русская Ставка трижды пыталась организовать широкомасштабное вторжение в Германию, невзирая на то что после Битвы на Марне русские обязательства были выполнены и было бы вернее перейти к наступлению в Венгрию. Как свидетельствует ближайший сотрудник великого князя ген. Ю.Н. Данилов, «военные интересы Франции и вообще союзников России он трактовал столь же горячо, как и интересы вверенной ему Русской армии»[369]. И, добавим мы от себя, даже более русских интересов. По крайней мере, об этом говорят все те действия, что предпринимал великий князь Николай Николаевич на посту Верховного Главнокомандующего.
Оправдывая деятельность Ставки и, следовательно, свое собственное оперативное творчество, Ю.Н. Данилов считает, что, вступив в альянс с Францией, Российская империя обрекла себя на коалиционную войну, а потому должна была руководствоваться в своей стратегии не столько собственной обстановкой, сколько общей пользой. А потому, мол, вся русская армия горела жертвенным порывом вступиться за Францию. Что ж, все это вполне справедливо, если не считать того, что союзники вовсе не стремились к соблюдению подобного тезиса. Так, 24 июня 1915 года на совещании в Шантильи французский главнокомандующий ген. Ж. Жоффр заявит, что союзники обязаны облегчить положение России, подобно тому как русские помогли союзникам в 1914 году. Казалось бы, все верно: в это время русские откатывались по всему фронту, очищая Галицию, Польшу и Литву. Однако реальная, а не словесная помощь наступлением от французов последовала только в середине сентября. Интересно, задумывался ли генерал Жоффр, что было бы с Францией, начни русские Восточно-Прусскую наступательную операцию не в августе, а, скажем, в октябре 1914 года, все остальное время спокойно отсиживаясь на укрепленных позициях в Польше?
В свое время О. фон Бисмарк говорил, что ни одна нация не обязана приносить себя в жертву ради союзника. В России же считали иначе. Стоит ли удивляться, что вскоре и англо-французы стали считать русскую жертвенность как нечто само собой разумеющееся, а не как акт доброй воли русского руководства. Начало тому было положено Восточно-Прусской наступательной операцией русского Северо-Западного фронта в августе 1914 года, вынудившей немцев перебросить на Восточный фронт два корпуса из ударной группировки правого фланга, заходившей на Париж, в тот миг, когда исход битвы за Францию висел на волоске. Тем самым в какой-то мере была спасена Франция и, соответственно, судьба Первой мировой войны.
Данное поведение русского Верховного Главнокомандующего восторженно трактовалось французами как «рыцарственность» великого князя. Выдающийся отечественный военный ученый ген. А.А. Свечин трактовал политику Николая Николаевича следующей характеристикой: «Русское верховное командование, пропитанное духом военной конвенции, во всех случаях выдвигало на первый план интересы коалиции, а не интересы России и русской армии. Этим оно позволило в окончательном счете англо-французам разгромить Германию, но вызвало крушение русской армии…»[370]. Почему-то забывалось, что русские втянулись в войну как раз из-за чужих интересов, а в итоге на первый план выдвигалось ложное «рыцарство», направленное на подрыв военных усилий собственной страны.
1-я и 2-я русские армии, бросившись в Восточную Пруссию, шли навстречу своему разгрому. Зато был остановлен германский блицкриг. Однако операция трактовалась Ставкой не как прежде всего необходимая интересам Российской империи, что несомненно, а как требующаяся для интересов Франции. Так, 28 июля, когда русские армии еще только подтягивались к границам немецкой Восточной Пруссии и австрийской Галиции, начальник штаба Верховного Главнокомандующего ген. Н.Н. Янушкевич писал главнокомандующему армий Северо-Западного фронта ген. Я.Г. Жилинскому: «Принимая во внимание, что война Германией была объявлена сначала нам и что Франция как союзница наша считала своим долгом немедленно же поддержать нас и выступить против Германии, естественно, необходимо и нам в силу тех же союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев. Поддержка эта должна выразиться в возможно скорейшем нашем наступлении против оставленных в Восточной Пруссии немецких сил»[371].
В 1911 — 1914 гг. генерал Жилинский занимал пост начальника Главного управления Генерального штаба. Именно он от имени России давал французам нереальные обещания выставить в начале войны только против Германии до восьмисот тысяч штыков и сабель. Потому повеления Ставки находили себе благодарного исполнителя.
Безусловно, генерал Янушкевич все правильно сказал насчет союзнических обязательств и необходимости наступления, но к чему же предшествовавшие тезисы о том, что это, оказывается, французы выполнили союзнический долг? Разве генерал Янушкевич не знал, что французы выжидали два дня, пока не выяснилось, что главный удар немцы нанесут все-таки на Западе? Разве в Ставке не предполагали, что поражение России автоматически означало и разгром Франции, при чем здесь «долг»? Или деятели русской Ставки и на самом деле так думали, как писали?
В результате же англо-французы после Марны и осеннего «Бега к морю» дали себе передышку вплоть до Вердена и даже Соммы. Конечно, союзники вели военные действия, проводили наступательные операции, но все это ограничивалось локальными рамками. С окончания Марнского сражения и вплоть до 1916 года англо-французы ни разу не вели боев на всем протяжении Западного фронта. Основные усилия на себе выносила Россия, которая и в 1914-м, ив 1915 году действовала на всех тысяче с лишним верстах Восточного фронта. Это позволило англичанам создать сухопутную армию, а французам — артиллерию. А расплатились за все русские, скованные тем самым «псевдорыцарством» своего Верховного Главнокомандующего, хотя именно французы постоянно уверяли, что это как раз Франция несет на себе основную тяжесть борьбы против центральных держав.
В связи с этим многие участники войны и критиковали впоследствии своего Верховного Главнокомандующего за обескровливание русской Действующей армии во имя союзных интересов, в то время как западные союзники такой жертвенностью не отличались. Например: «В лице великого князя Николая Николаевича главнокомандующий союзных армий заслонил собой русского главнокомандующего»[372]. Или: «Главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич, который, как я считаю, был более французом, чем русским, — потому что он мог пожертвовать русскими войсками совершенно свободно только с той целью, чтобы помочь французам и англичанам»[373].
Как бы то ни было, но вторжение в Восточную Пруссию и Галицию было запрограммировано еще перед войной соответствующим оперативно-стратегическим планированием Генерального штаба (в первую голову — ген. Ю.Н. Даниловым). Поэтому великого князя Николая Николаевича здесь невозможно укорить единолично за организацию немедленного наступления. Первым стратегическим шагом собственно самого Главковерха стало образование третьего стратегического направления, помимо двух уже существующих. Так, находясь под прессингом союзников и в какой-то мере самого царя, к которому со слезными просьбами о помощи обращался французский посол М. Палеолог, великий князь Николай Николаевич решил увеличить мощь удара на Германию.
С этой целью Ставка решила образовать в районе Варшавы две совершенно новые армии, не предусмотренные перед войной, — 9-ю и 10-ю. Очевидно, что великий князь Николай Николаевич, не участвовавший перед войной в совещаниях высшего генералитета и не принимавший участия в составлении планов войны, находился под сильным влиянием своих сотрудников. В конечном счете сомневаться в их компетентности он не мог: особенно это утверждение относится к генералу Данилову, так как о несостоятельности генерала Янушкевича для столь высокого поста было широко известно.
Очевидно, что представления сотрудников Верховного Главнокомандующего идеальным образом совпадали с личными взглядами великого князя Николая Николаевича относительно роли и обязанностей России в союзной коалиции. Именно поэтому великий князь Николай Николаевич и потребовал создания третьей группировки войск в районе Варшавского плацдарма, потому что с этим соглашались и его авторитетные в военном деле помощники.
