Очевидно, что представления сотрудников Верховного Главнокомандующего идеальным образом совпадали с личными взглядами великого князя Николая Николаевича относительно роли и обязанностей России в союзной коалиции. Именно поэтому великий князь Николай Николаевич и потребовал создания третьей группировки войск в районе Варшавского плацдарма, потому что с этим соглашались и его авторитетные в военном деле помощники.
Образование 9-й армии предусматривалось из двух корпусов 1-й армии (которая взамен получала один корпус из 4-й армии) и двух корпусов 6-й армии, которой, как говорилось выше, великий князь Николай Николаевич должен был командовать по расписанию 1912 года, действовавшему до назначения 20 июля. Войска 10-й армии — это корпуса второго стратегического эшелона, прибывавшие из глубины империи с запозданием (Сибирские и Кавказские корпуса). Ослабление двух армий — 1-й из состава Северо-Западного фронта и 4-й из состава Юго-Западного фронта — на один корпус каждую представлялось несущественным. Однако же именно это обстоятельство привело к поражению 4-й армии под Люблином, что едва не стало причиной прорыва австро-венгров в русскую Польшу. Точно так же нехватка пехоты в 1-й армии не позволила командарму-1 своевременно оказать поддержку 2-й армии, потерпевшей разгром под Танненбергом.
Как предполагалось, 9-я армия, создаваемая великим князем Николаем Николаевичем в районе Варшавы, должна была сыграть роль своеобразного стратегического резерва, призванного развить успех армий Северо-Западного фронта в Восточной Пруссии, но не в собственно самой Пруссии, а непосредственно посредством вторжения в Германию на берлинском направлении. Предполагалось в лучшем случае, что 9-я армия будет наступать по левому берегу Вислы по направлению к ее устью, сбивая германские крепостные гарнизоны и помогая 1-й и 2-й армиям форсировать Вислу. В худшем — Ставка собиралась бросить 9-ю армию сразу в немецкую Познань, что в любом случае было просто не по силам одной армии, отчего и предполагалось подтянуть к Варшаве корпуса, необходимые для образования 10-й армии.
Вдобавок великий князь Николай Николаевич в данном случае не пожелал прислушаться к мнению осторожничавшего генерал-квартирмейстера Ставки. По утверждению А.А. Керсновского, великий князь Николай Николаевич «не разделял идей навязанного ему в сотрудники Данилова. Он был сторонником наступательных действий на левом берегу Вислы «в сердце Германии». Верховный Главнокомандующий, бывший под влиянием мнения ген. М.В. Алексеева о развертывании наступления с левобережного плацдарма, как видим, жаждал ударить по противнику по кратчайшей операционной линии. Так что и он также желал реализовать данную идею на практике. Удар малыми силами в глубь Германии был невозможен, поэтому ставка делалась на операцию на левом берегу линии Нижней Вислы, находившейся в германском владении.
Допустив стратегическую ошибку — сосредоточение групп корпусов на трех направлениях, — штаб Ставки сделал и оперативную ошибку, которая стала роковой. А именно — внушил и себе самому, и высшему политическому руководству, и командованию Северо-Западного фронта взгляд, что победный исход Восточно-Прусской наступательной операции является предрешенным. Именно поэтому Ставка ослабила Северо-Западный фронт фактически на два корпуса: Гвардейский корпус находился под Варшавой, а 1-й армейский корпус был выдвинут на левый фланг 2-й армии с запретом командарму-2 распоряжаться им в полной мере. С отступления 1-го армейского корпуса и началось окружение немцами центра 2-й русской армии.
Тем не менее Н.Н. Головин считает, что это именно Ставка намеревалась наступать в Познань, а великий князь, дескать, сосредоточивал 9-ю армию именно как стратегический резерв для удара по австрийцам на левом берегу Вислы. И именно он настоял на том, чтобы впоследствии перебросить эту армию на Юго-Западный фронт. «Устраненный с 1908 года от участия в составлении плана войны, великий князь Николай Николаевич был назначен Верховным Главнокомандующим на второй день войны. Он вынужден был не только принять план войны таким, каким он был составлен нашим ГУГШ, но и вынужден был также принять уже сформированную Ставку, в состав которой вошли как раз те высшие чины ГУГШ, которые и являлись авторами ошибок этого плана войны. Психологически совершенно естественно, что для них их собственные ошибки были менее видны, чем кому-либо другому. К этой слепоте присоединялось еще самолюбие, которое толкало на упорствование продолжать идти по неправильному пути даже тогда, когда события уже подсказывали ошибочность прежних мыслей… При таких условиях личное воздействие великого князя на ход первой операции было до чрезвычайности затруднено. Аппарат Ставки, заблаговременно настроенный в определенном тоне, продолжал в этом же тоне работать, и всякое проявление воли великого князя, проходя через сложный аппарат чуждой ему Ставки, преломлялось как луч в призме»[374].
Как бы то ни было, переброска корпусов Варшавской группировки под Люблин позволила создать предпосылки для победы в Галицийской битве. Характерно, что это фактически стало единственным глубоко позитивным мероприятием Ставки, возглавляемой великим князем Николаем Николаевичем. Исследователи указывают: «О деятельности великого князя в качестве Верховного Главнокомандующего можно судить по тем событиям и делам, которые имели место на фронте в период с августа 1914 года по август 1915 года, когда фактически ни одна из проведенных операций, кроме наступления войск Юго-Западного фронта в 1914 году в Галиции, не достигла намеченных целей. Но результат Галицийской операции был получен благодаря не военному таланту и организаторским способностям великого князя, а только потому, что войска четко выполняли планы, разработанные накануне войны без его участия… Он ежедневно докладывал в Петроград сводки по результатам боев отдельных соединений и частей, не обобщая их не то что до стратегического, но и до оперативного масштаба. В результате постепенно складывалась практика оценивать войну не по действиям всех или отдельных фронтов, а по армейским операциям, боям корпусов и дивизий. Это резко снижало роль верховного Главнокомандующего и Ставки в управлении войсками, выдвигая на первый план фронтовые и армейские звенья управления»[375].
Невзирая на все это, Верховный Главнокомандующий пользовался такой популярностью, какой до него в девятнадцатом веке обладали разве что М.И. Кутузов и М.Д. Скобелев. Уже с начала войны авторитет великого князя Николая Николаевича в Вооруженных Силах и в России вообще вырос до гигантской величине. До войны великого князя в стране знали мало, даже в обществе. Но, как вспоминает минский губернатор, с началом войны «этот доселе, безусловно, неизвестный, незнакомый, неиспытанный человек делается вдруг популярнейшим и именно политическим вождем. Великий князь вдруг вырастает в политическую величину всероссийского масштаба, становится центром всех чаяний, является всеобщей надеждой, единственным упованием и даже вероятным спасителем!». Причина этого не в военной сфере, так как он «военного гения не проявил», а в том, что «беспримерная популярность великого князя Николая Николаевича, достигнутая им после первых же месяцев войны, явилась исключительно результатом занятой им по отношению к Государю, Его семье и возглавляемого Им правительства определенной позиции, насыщенной бесцеремонной и суровой критикой, снисходительной насмешкой и высокомерным пренебрежением»[376].
Что касается политики, то Положение о полевом управлении войск в военное время, составленное в расчете на императора, и впрямь передавало в руки Верховного Главнокомандующего немалую долю политической власти, вплоть до сношения Ставки с правительством и ведения переговоров с иностранными державами. На фоне развернутой оппозицией антиправительственной пропаганды, пока еще направленной против императрицы Александры Федоровны и Г.Е. Распутина, великий князь Николай Николаевич вскоре почувствовал себя настоящим «спасителем России». Если же вспомнить, что отношения между императрицей и великим князем были более чем недружелюбны, а затем и открыто враждебны, то уровень взаимоотношений между Ставкой и Царским Селом будет более понятен. К этому следует добавить, что в свое время именно супруга великого князя Николая Николаевича черногорская принцесса Анастасия Николаевна представила императрице Александре Федоровне Г. Е. Распутина, рассчитывая через него иметь определяющее влияние на царскую семью. Распутин обманул ожидания своих прежних покровителей, после чего также стал личным врагом семьи великого князя Николая Николаевича. В результате ни императрица, ни наследник цесаревич Алексей, не говоря уже о Г.Е. Распутине, во время пребывания в должности Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича Ставки не посещали.
