— Нет, — сказал Сабан.
— А я буду бороться с ним, — сказала Дирэввин. — Теперь я враг Слаола, Сабан, потому что его жестокость надо обуздать.
— Он не жесток, — настаивал Сабан.
— Скажи это девушкам, которых он каждый год сжигает в Сэрмэннине, — язвительно сказала Дирэввин, — хотя он уберёг твою Орэнну, не так ли? — она улыбнулась. — Да, я знаю её имя. Она хорошая женщина?
— Да.
— Добрая?
— Да.
— И очень красива? — многозначительно спросила Дирэввин.
— Да.
— Но её показали Слаолу, правда? Отдали ему! — она прошипела эти слова. — Ты думаешь, он забудет? Она помечена, Сабан, помечена богом. Камабан помечен! У него знак луны на животе. Нельзя верить людям, помеченным богами.
— Орэнна не помечена, — запротестовал Сабан.
Дирэввин улыбнулась.
— Её красота помечает её, Сабан. Я знаю, потому что когда-то была красивой.
— Ты и сейчас красива, — сказал Сабан, и он говорил искренне, но она только рассмеялась.
— Лучше построй сотню храмов сотне богов, или поставь один храм тысяче богов, но не возводи этот храм? Было бы лучше совсем не строить храмы. Лучше взять камни и бросить их в море, — она покачала головой, как будто понимая, что её совет бесполезен. — Принеси мне ожерелье, что я бросила снаружи, — велела она ему.
Сабан подчинился, подобрав позвякивающие косточки, нанизанные на жилу. Это были, с ужасом понял он, кости маленького ребёнка — крошечные рёбрышки и хрупкие пальчики. Он передал ожерелье через тлеющие остатки костра, и Дирэввин разорвала жилу и сняла с неё один маленький позвонок. Она достала позади себя красный горшок с широким горлом, запечатанным воском. Она сковырнула ножом восковой слой, и сразу же, несмотря на остатки едкого дыма, хижину наполнил отвратительный запах. Но Дирэввин, чья голова склонилась прямо над источником ужасного запаха, казалось, не обращала на него внимания. Она затолкнула маленькую косточку в горшок, затем вытащила её, и Сабан увидел, что она вымазана густой липкой кашицей.
Отложив горшок в сторону, Дрэввин подтянула к себе плоскую корзину и стала рыться в её содержимом, наконец, достав оттуда две половинки скорлупы лесного ореха. Она положила косточку внутрь, и сосредоточенно нахмурившись, закрыла скорлупу и обмотала её длинной жилой. Она несколько раз обмотала нить вокруг ореха, затем взяла кожаный ремешок и сделала амулет из обмотанного сухожилием ореха, который Сабан мог одеть на шею. Она протянула его ему.
— Одень это.
— Что это? — спросил Сабан, взволнованно взяв амулет.
— Амулет, — пренебрежительно сказала она, закрывая пахнущий горшок куском кожи.
— От чего?
— У меня был сын от Ленгара, — спокойно сказал она, — и кость внутри скорлупы — это кость этого ребёнка, а мазь — это то, что осталось от его плоти.
Сабан содрогнулся.
— Кость твоего собственного ребёнка?
— Ребёнка Ленгара, — сказала Дирэввин, — и я убила его, как убила бы вошь. Он родился, Сабан, он кричал, просил молока, и я перерезала ему горло, — она не мигая смотрела на Сабана. Он снова вздрогнул и попытался представить, какая же ненависть была у неё в душе. — Но однажды у меня будет ещё один ребёнок, — продолжила она. — У меня будет дочь, и я выращу из неё колдунью, как я. Я буду ждать, пока Лаханна не скажет мне, что время пришло, а затем я лягу с Раллином, и рожу девочку, которая будет оберегать это племя, когда я умру, — она вздохнула, затем кивнула на амулет из ореха. — Скажи Ленгару, что его жизнь заключена внутри этой скорлупы. А если он будет угрожать тебе, нападёт на тебя, или даже просто оскорбит тебя, разбей амулет. Разбей его камнем, и Ленгар умрёт. Скажи ему об этом.
Сабан повесил ореховую скорлупу на шею рядом с амулетом из янтаря, подаренным его матерью.
— Ты ненавидишь его, — сказал он, — так почему ты не разобьёшь амулет?
Дирэввин улыбнулась.
— Это был и мой ребёнок, Сабан.
— Поэтому … — начал Сабан, но она перебила его.
— Разбив амулет, — сказала она, — ты навредишь и мне тоже. Возможно, и не убьёшь меня, так как это всё-таки моё колдовство, а я могу сотворить заклинания, чтобы противостоять ему, но он причинит боль. Сильную боль. Нет!
Она увидела, что он начал снимать оберег.
— Тебе он понадобится, Сабан. Ты принёс мне подарок, а теперь ты должен принять мой. Ты отдал мне жизнь Джегара, а я дарю тебе жизнь твоего брата, так как, поверь мне, он хочет заполучить твою жизнь.
Она потёрла глаза и поползла мимо него наружу. Сабан последовал за ней.
Дирэввин натянула через голову свою рубаху из оленьей кожи и посмотрела на голову Джегара. Она перевернула её и плюнула в глаза.
— Я насажу её на столб перед этой хижиной, — сказала она, — и когда-нибудь, наверное, голова Ленгара будет рядом с этой.
Сабан оделся.
— Я уйду на рассвете, — сказал он, — с твоего разрешения.
— С моей помощью, — откликнулась Дирэввин. — Я пошлю копьеносцев, чтобы проводить тебя, — она ногой затолкала голову Джегара внутрь хижины. — Мы встретимся снова, Сабан, — сказала она, а затем резко повернулась и крепко обняла его, уткнувшись лицом в его рубаху. Он почувствовал, как она дрожит, и тоже обнял её.
Она сразу же отстранилась.
— Я дам тебе еду, — холодно сказала она, — и место для сна. А утром можешь уходить.
Утром он ушёл.
* * *
Ленгар уже отбыл обратно в Рэтэррин, когда Сабан вернулся.
— Он подумал, что ты сбежал, — сказал Льюэдд.
— Ты не сказал ему, что я вернусь?
— Я ничего не говорил ему. А зачем? Но чем скорее ты будешь дома в Сэрмэннине, тем лучше. Он хочет убить тебя.
Сабан притронулся к ореховой скорлупе под своей рубахой, но не сказал об амулете. Сработает ли он? Понадобится ли когда-нибудь? Если он останется в далёком Сэрмэннине, ему никогда не придётся снова встретиться с Ленгаром. Поэтому он был рад, когда на следующий день после его возвращения из Каталло, Керевал наконец-то оторвался от горячего источника, в котором отмачивался, объявив, что боль в его суставах исчезла. Дорога домой на запад была намного тяжелее. Ветер был встречным, и не смотря на то, что приливы несли лодки половину пути, пришлось чаще идти на вёслах, и возвращение длилось на целый день дольше, чем путь из дома. Наконец, лодки обогнули мыс и команды запели, когда прилив понёс их вверх по реке к селению Керевала.
На следующий день Сабан набрал вайды со склона холма, Орэнна заварила её, и когда краска была готова, она нанесла вторую татуировку убийства на грудь Сабана. Она вбивала её костью, глубоко под кожу внося краску, и Сабан тем временем рассказывал ей о том, что произошло в Сулле, и как он отнёс Дирэввин голову Джегара. Пока кровь высыхала на его груди, он и Орэнна сидели на берегу реки, и она притронулась к скорлупе ореха.
