На следующий день Сабан набрал вайды со склона холма, Орэнна заварила её, и когда краска была готова, она нанесла вторую татуировку убийства на грудь Сабана. Она вбивала её костью, глубоко под кожу внося краску, и Сабан тем временем рассказывал ей о том, что произошло в Сулле, и как он отнёс Дирэввин голову Джегара. Пока кровь высыхала на его груди, он и Орэнна сидели на берегу реки, и она притронулась к скорлупе ореха.
— Расскажи мне о Дирэввин.
— Она стала очень худой и озлобленной.
— Кто может винить её за это? — спросила Орэнна. Она неодобрительно посмотрела на скорлупу ореха. — Мне это не нравится. Проклятие может повредить человеку, посылающему его.
— Оно может сохранить мне жизнь, — сказал Сабан, отнимая у неё амулет. — Я сохраню его до смерти Ленгара, а потом закопаю в землю.
Он повесил амулет на шею. Он не осмелился показать его Камабану, так как опасался, что его брат может воспользоваться амулетом, чтобы навредить Дирэввин, и поэтому скрывал его. Кроме того, он опасался, что Камабан будет расспрашивать его о путешествии в Каталло, и обзовёт его глупцом за то, что он совершил его. Но Камабан был полностью поглощён поисками торговца, который смог бы отвезти его на остров по ту сторону западного моря. В конце концов, он нашёл несколько человек, отплывающих с грузом кремня, и покинул Сэрмэннин.
— Я буду изучать секреты их жрецов, — сказал он Сабану, — и вернусь, когда придёт время.
— Когда?
— Когда вернусь, конечно, — сказал Камабан, ступая в лодку. Один из торговцев подал ему весло, но Камабан высокомерно оттолкнул его в сторону. — Я не буду грести. Я буду сидеть, а вы будете работать вёслами. Везите меня.
Он ухватился за фальшборт лодки, и их понесло вниз по течению к морю.
Десять лодок для перевозки столбов храма были уже готовы, все трёхкорпусные и крепко связанные, и их потащили вверх по течению туда, где высокая трава уже выросла вокруг груд камней храма. Самые маленькие камни, те которые были ростом с человека, можно было загрузить по два на судно, но для больших камней нужны были отдельные лодки, и Сабан начал с них. При высоком приливе одну из лодок подтянули кормой к берегу и крепко привязали. Сабан приподнял рычагом один край валуна, всё ещё лежащий на салазках, и просунул под ним брус. Таким же образом он приподнял другой край камня, и получилось просунуть ещё три бруса под камень. Затем сорок человек взялись за брусья, приподняли камень и, пошатываясь, двинулись к лодке. Нужно было сделать всего несколько шагов, однако, ступив в воду, они зашатались, и ещё дюжина человек понадобилось, чтобы крепко удерживать камень. Мужчины обливались потом, но медленно двигались вперёд, пока камень не навис над широкими прямоугольными балками, перекрывающими три корпуса судна. Они опустили камень, и судно так глубоко погрузилось в воду, что один из корпусов коснулся дна реки. Льюэдд и дюжина мужчин с усилием толкнули лодку, и Сабан увидел, как низко погружена в воду. Но Льюэдд признал, что они выживут по пути в Рэтэррин, только если Мэлкин, бог погоды, будет милостивым. Он и дюжина человек ступили на борт, и пошли на вёслах вниз по реке. Вдоль берега бежала толпа восхищённых людей.
Три дня ушло на загрузку десяти лодок. На пяти из них лежали большие камни, а на каждой из других пяти было по два небольших камня, и когда все камни были прочно привязаны к балкам, все лодки пошли вниз по течению. В двух местах река была мелкой, и людям пришлось перетягивать через них лодки, как на салазках. Тем не менее, через два дня все лодки добрались до селения Орэнны, где были привязаны к деревьям. При низком приливе огромные судна лежали на илистом грунте, а при высоком они плавали по поверхности воды, беспокойно натягивая верёвки.
Все ждали подходящей погоды. Уже было позднее лето, и Льюэдд каждое утро молился в храме Мэлкина, потом поднимался на холмы за селением и вглядывался на запад. Он ждал, когда затихнет ветер и успокоится море. Но ветер в эти поздние летние дни дул неустанно, а волны ревели, бесконечно накатывая с запада, и разбиваясь белыми брызгами о скалистый берег.
Урожай был убран, и начались дожди, налетающие с океана обильными ливнями, так что Сабану приходилось каждый день вычерпывать воду из стоящих на привязи лодок. Небо оставалось тёмным, и Сабан начал отчаиваться, что когда-нибудь удастся перевоз камней. Но Льюэдда не терял надежды, и в один из дней его оптимизм оправдался. Утром Сабан проснулся от непривычной тишины. День был тёплым, ветер успокоился, и рыбаки признали, что установилась хорошая погода. «Так часто происходило, — говорили они, — что в последние годы, как раз перед тем, как осень принесёт завывающие шторма, Мэлкин посылает долгие дни блаженного спокойствия». В десять лодок загрузили кожаные мешки со свежей водой, сумки с сушёной рыбой и корзины лепёшек, испечённых на горячих камнях. Затем Скатэл обрызгал каждое судно кровью принесённого в жертву телёнка, и в полдень с дюжиной гребцов на каждом судне первые камни храма вышли в море.
Многие в племени говорили, что команды никто никогда больше не увидит. В море, заявляли они, лодки захлестнёт, и вес камней утянет их на дно, где их поджидают мрачные глубинные чудовища. Сабан и Орэнна пришли на берег и наблюдали, как десять лодок, сопровождаемые двумя узкими рыбачьими судёнышками, обогнули мыс и пошли на вёслах в открытое море. Пессимисты ошиблись. Десять лодок легко пошли по небольшим волнам, а когда над камнями подняли кожаные паруса, гребцы глубже погрузили вёсла, и маленький флот поплыл на восток с ласковым попутным ветром и приливом.
Теперь всё, что оставалось Сабану, это ждать возвращения Льюэдда. Дни стали совсем короткими, часто дул сильный ветер, и воздух становился ледяным. Иногда Сабан и Орэнна выходили на мыс, откуда могли с вершины скалы вглядываться вдаль, высматривая лодки Льюэдда. Они видели лодки рыбаков со стоящими в них людьми забрасывающими свои небольшие сети, и лодки торговцев, гружённые товарами, но ни одного из тройных корпусов лодок, перевозящих камни. День за днём ветер всё сильнее волновал море, разбивая воду белыми брызгами о скалы и увенчивая гребни волн белой пеной, а Льюэдд всё ещё не вернулся. Бывали дни, когда рыбаки не выходили в море, потому что море и ветер были слишком угрожающими, и в эти дни Сабан сильно опасался за Льюэдда.
Пришёл первый мороз, а затем и снег. Орэнна была снова беременна, и иногда по утрам она просыпалась, рыдая, но всегда отрицала, что плачет о Льюэдде.
— Он жив, — утверждала она, — он жив.
— Тогда почему ты плачешь?
— Потому что наступила зима, — сказала она, — а Эрэк умирает зимой, а я так тесно связана с ним, что чувствую его боль.
