Если мы заберемся достаточно высоко, то килевая обшивка защитит нас от ружейного огня.
Я сделал, как он советовал. Мы видели, как под нами люди сотнями прыгали в воду, направляясь к небольшим крейсерам и одноместным аэропланам, привязанным к большим кораблям, как шлюпки. Несколько крупных судов быстро следовали за нами, но не поднимались с поверхности воды.
– Держи правей! – вскричал вдруг Ксодар.
Адский шум внизу все усиливался. Ружья трещали, начальники отдавали приказания, солдаты перекликались с палуб судов, и все звуки покрывались шипением и треском пропеллеров, прорезавших воду и воздух.
Я не решался развить максимальную скорость, боясь пролететь отверстие, ведущее из подземного царства во внешний мир, но все же мы мчались очень быстро. Маленькие аэропланы уже поднимались с воды, когда Ксодар закричал: «Отверстие, отверстие!» – и я увидел прямо впереди темную зияющую дыру.
Десятиместный крейсер поднимался прямо впереди нас, чтобы отрезать нам путь к спасению. Это было единственное судно на нашем пути, но, судя по скорости, с которой оно летело, оно могло успеть встать между нами и выходом и разрушить наши планы.
Крейсер поднимался под углом в сорок пять градусов, явно намереваясь пролететь над нашей палубой и зацепить большими крюками. Оставалась слабая надежда на один маневр, и я решил применить его. Забираться выше крейсера было бесполезно, он загнал бы нас под самый свод. Опуститься означало отдаться в его власть, то есть поступить как раз так, как хотелось врагам. Со всех сторон сотни судов спешили к нам. Мое решение было рискованным, но ведь и весь план бегства был безумной игрой с судьбой, и надежды на успех было немного.
Когда мы приблизились к крейсеру, я сделал такой маневр, что команда решила, будто я намерен подняться над ним. Тотчас же, как я и рассчитывал, крейсер поднялся под еще более крутым углом, чтобы принудить меня забраться еще выше. Когда мы оказались почти над ним, я посоветовал спутникам как можно крепче держаться, развил максимальную скорость, накренил нос и со страшной силой пустил машину на врага.
Командир понял мои намерения, но ничего уже не смог сделать. За секунду до столкновения я выровнял аппарат. После сильного толчка то, на что я надеялся, случилось: сильно накрененный крейсер перевернулся. Экипаж с криками и воплями упал в воду, а крейсер со все еще вращающимися пропеллерами нырнул на дно Омина.
От столкновения расплющило нос нашего судна и нас чуть не сбросило с палубы. Ксодару и мне удалось ухватиться за перила, но юноша упал бы за борт, если бы я не успел схватить его за ногу.
Аэроплан, никем не управляемый, продолжал с бешеной скоростью подниматься все выше и выше к скалистому своду. Однако через секунду я снова был у руля. До верхних скал оставалось не более пятидесяти футов, когда мне удалось повернуть аппарат и снова направить его к отверстию.
Столкновение задержало нас, и сотни кораблей гнались за нашим судном. Ксодар крикнул, что если мы станем подниматься только при помощи подъемной силы отталкивающих лучей, то ни за что не сможем уйти от преследующих нас аэропланов.
Быстроходные аппараты редко снабжались большими резервуарами подъемной силы, и более крупные суда имели преимущество. Казалось неизбежным, что нас настигнут в проходе и мы будем убиты либо захвачены в плен.
Но я всегда верил, что всегда можно отыскать способ одолеть трудности. Если препятствие нельзя обойти, нужно пройти прямо сквозь него. Я знал теперь, что многие суда поднимаются быстрее нашего из-за большей подъемной силы, но тем не менее твердо решил достигнуть внешнего мира скорее их или, в случае неудачи, умереть.
– Обратный ход! – завопил сзади меня Ксодар. – Из любви к твоему первому предку, дай обратный ход! Мы уже у прохода!
– Держись! – закричал я в ответ. – Хватай юношу и держись! Мы летим в проход!
Едва я успел проговорить эти слова, как мы очутились у черной дыры. Я повернул аппарат носом кверху, сдвинул рычаг скорости на последнюю зарубку и судорожно ухватился руками за штурвал. Ксодар изумился. Юноша засмеялся и проговорил что-то, но ветер с такой силой свистел вокруг меня, что я не смог разобрать его слова.
Я взглянул наверх, надеясь уловить слабый блеск звезд, чтобы руководствоваться ими и удерживать аппарат в самой середине прохода. Если бы мы на нашей скорости ударились о боковые стены, то, без сомнения, немедленно бы разбились.
Но наверху не было видно ни единой звезды. Царил полнейший непроницаемый мрак.
Тогда я посмотрел вниз и увидел быстро уменьшающийся световой круг – отверстие прохода, освещенное фосфорическим светом Омина. Руководствуясь им, я держал путь дальше, стараясь оставаться в середине фосфорического круга. Но должен признаться, что в эту ночь мною больше правили инстинкт и слепая судьба, чем умение и разум.
Мы стрелою пролетели сквозь проход; это-то и спасло нас. Вероятно, нам сразу посчастливилось взять верное направление, и мы не успели даже изменить курс. Омин лежал в двух милях под поверхностью Марса, а мы мчались со скоростью двухсот миль в час – значит, преодолели проход не более чем за сорок секунд.
Прошло еще некоторое время, пока я понял, что мы совершили невозможное. Нас окружала глубокая тьма. Не было видно ни звезд, ни лун. Первый раз приходилось мне наблюдать подобное явление на Марсе, и в первую минуту это поставило меня в тупик. Затем я понял, в чем дело. Мы находились на Южном полюсе, и было летнее время. Льды и снега таяли, и облака заволокли небо над большей частью Барсума.
Это было для нас счастьем, и я сразу воспользовался этим обстоятельством. Я вел аппарат под углом и прорезал непроницаемую завесу облаков, скрываясь за ними от преследования.
Мы пробились сквозь холодный сырой туман, не уменьшая скорости, и через минуту очутились уже за облаками, в ярком свете обеих лун и миллионов звезд. Я придал кораблю горизонтальное положение и взял курс на север. Наши враги остались далеко позади и не имели ни малейшего представления о взятом нами направлении. Мы совершили чудо: спаслись из страны перворожденных и прошли невредимыми через тысячи опасностей. За все века существования Барсума ни одному пленнику не удавалось сделать это, а теперь, когда все позади, мне казалось, что сбежать не так уж и трудно.
Я высказал Ксодару эту мысль.
– Тем не менее это поразительно, – ответил он. – И никто другой не смог бы сделать это, кроме Джона Картера!
При звуке этого имени юноша вскочил.
– Джон Картер! – воскликнул он. – Джон Картер! Но слушай,
