Я помог тиррену и рулевому установить весла и спустился вниз посмотреть, что делает Арсиноя. Там, среди тюков с товарами и засаленных тюфяков, я увидел гладкий камушек, который случайно принесли сюда с берега вместе со связками шкур. Мгновенно позабыв обо всем, я наклонился, поднял его и положил на ладонь. На нем были серые и белые пятна, и он напоминал голубя. Значит, он предназначался именно мне, и я спрятал его в кожаный кошелек — подарок Ларса Альсира.
Больше у меня с собой ничего не было — я покидал Сицилию с пустыми руками. Я помнил, конечно, что Арсиноя хитростью выманила все мои ценные вещи, но меня это нимало не беспокоило.
Больше я не оглядывался и не искал взглядом Эрикс. Покидая Сицилию, я смотрел только вперед, на север.
Книга VIII
Знамения
1
С жесткими от соленых брызг волосами, с серыми от усталости лицами, с мозолями от канатов на ладонях подошли мы к италийскому побережью. Заметив опознавательные знаки на берегу, рулевой громко вскрикнул от удивления и возвестил, что до устья реки у города Рима остался всего один день пути. Тиррен захлопал в ладоши и заявил, что никогда в жизни не плавал он так быстро и что его изумляет постоянство южного ветра, который после шторма так и не переменил направления.
На следующий день в устье реки нам стали встречаться корабли, большие и маленькие, которые прибыли из разных стран и направлялись вверх или вниз по течению. Уже издалека увидел я знаменитые римские соляные копи — на сияющих белизной кучах соли стояли, погрузившись в нее по колено, рабы с лопатами и мешками.
Тиррен не стал задерживаться в устье, а нанял волов и рабов, велел привязать их к изогнутому носу судна и сам взялся за канат, чтобы помочь людям тащить корабль вверх по быстрой реке. Была она такой широкой и полноводной, что даже морские суда могли доплыть до самого Рима, где причаливали у скотного рынка рядом с речными кораблями, прибывшими по реке с севера страны.
Наконец нам открылись римские холмы, деревеньки, расположившиеся на их вершинах, городская стена, мост и немногочисленные храмы. Деревянный искусно построенный мост был самым длинным из тех, что мне доводилось видеть; своей серединой он опирался на небольшой островок. Его построили этруски, чтобы соединить свои многочисленные города по обоим берегам. Римляне очень гордились этим сооружением и со времен этрусков называли главного жреца «величайшим строителем мостов» и поручали ему заботиться о его целости и сохранности. Впрочем, я уверен, что этруски, доверяя жрецу мост, имели в виду совсем не то, что римляне, — не починку и замену его подгнивших свай, а постоянное и неустанное торение пути между богами и человеком.
Величественный деревянный мост был не только самой заметной достопримечательностью Рима, которая бросалась в глаза сразу после въезда в город, но еще и способствовал его процветанию. Далеко по округе разносились громкий топот и рев скота; бесконечные вереницы телег и повозок въезжали в Рим и выезжали оттуда через мост.
Портовые стражники указали нам место рядом с другими морскими и речными судами у болотистого берега, укрепленного бревнами, после чего на корабль поднялся таможенник. Тиррен даже не попытался вручить ему какой-нибудь подарок и не пригласил принять участие в жертвоприношении богам. Он давно уже объяснил нам, что римские служащие неподкупны из-за местных суровых законов.
На краю скотного рынка стоял у столба палач, готовый в любое мгновение исполнить свой долг. В руках он сжимал топор с длинной рукоятью и пучок розог. Тиррен пояснил, что эти предметы являются символами его профессии еще с этрусских времен. Римляне называли палачей ликторами. Вместо царя в городе правили два консула, которых выбирали ежегодно. В свите каждого из них находилось двенадцать ликторов, которые были наделены большими полномочиями. Если совершение преступления было доказано, ликтор имел право задержать виновного прямо на людной улице, высечь его, а в случае кражи отрубить ему правую руку. Поэтому в здешнем порту царил образцовый порядок и никто не боялся воров — бича других портовых городов.
Тиррен попросил квесторов [39] досмотреть для начала наши с Арсиноей вещи. Они поверили нам, когда мы представились как сицилийские сиканы. Это были не слишком-то образованные люди, они мало знали о мире, но очень блюли обычаи своего города, так что тиррен посоветовал ничего не скрывать от них. Квесторы пересчитали золотые монеты Арсинои и тщательно взвесили золотые изделия, подаренные нам на прощанье сиканами. Нам пришлось заплатить большую сумму в качестве налога, чтобы ввезти вещи в город, так как в Риме вместо монет имели хождение медные пластинки. Что касается Анны, то они спросили, рабыня ли она или свободная. Арсиноя поспешила ответить, что рабыня, а я сказал, что свободная. Послушав нас, римляне переглянулись и позвали переводчика, так как не очень хорошо понимали по-гречески. Анна, разумеется, не сумела за себя постоять, поэтому ее записали как рабыню, и квесторы были уверены что я назвал ее вольной только потому, что не хотел платить налога, который назначался на ввоз рабов.
Таможенники вежливо попросили переводчика объяснить мне, что если Анну записать как свободную, она получит право немедленно оставить нас и сможет прибегнуть к защите римского законодательства. В общем, солгав, я мог бы потерять часть своей собственности. Они смеялись, считая, что я сыграл бы с самим собой хорошую шутку, и щипали девушку, пытаясь понять, сколько она может стоить. Ко мне же и к Арсиное они относились с уважением — из-за нашего золота. Римляне от природы люди весьма алчные. Все граждане города разделены на сословия не только по принадлежности к тому или иному роду, но и по размеру состояния. Бедняки долго боролись и в конце концов добились-таки незначительных политических прав, но к военной службе по-прежнему имели доступ только богатые граждане. Римляне считали бедноту обузой для армии и неимущим не давали в руки оружие.
Тиррен пригласил нас в новый храм Турна, чтобы совершить там жертвоприношение. Римляне называли этого бога Меркурием, а римские греки поклонялись ему в этом же храме как Гермесу, вот почему я считаю, что это был один и тот же бог. Римляне построили храм, чтобы в их городе процветала торговля; в целле [40] храма стояла большая и красивая, ярко раскрашенная статуя бога из обожженной глины. Сделали ее мастера этрусского города Вейи. Римляне не умели создавать таких красивых скульптур, ваятели же из Вейи славились своим искусством.
В храме толпилось много разноязычных купцов, которые договаривались о ценах на медь, шкуры волов, шерсть и дерево; именно в храме Меркурия в Риме каждый день устанавливались новые цены, которые росли или падали в зависимости от спроса и предложения.
Когда мы совершили обряд жертвоприношения и оставили в храме наши дары, тиррен обернулся ко мне и сказал:
— Спасибо тебе за приятное путешествие, но теперь нам пора расставаться. Купец должен полагаться на свой собственный разум и не слишком-то рассчитывать на потусторонние силы или на дружбу с людьми, которые вовсе не те, за кого себя выдают. Забудь же мое имя и нигде не упоминай его — особенно если тебе будет трудно. А теперь благослови меня на прощание. Этого будет довольно, чтобы заплатить за дорогу.
Я положил ему руку на плечо, а другой рукой закрыл свой левый глаз, чтобы совершить обряд благословения, но почему я сделал именно этот священный жест, я объяснить не могу. Тиррен так перепугался, что шарахнулся в сторону и больше уже к нам не приближался.
И вот мы стояли перед храмом Меркурия в Риме — Арсиноя, Анна с Мисме на руках и я. Ни город, ни его обычаи не были мне знакомы, я не знал даже языка и поэтому решил пока не трогаться с места и подождать знамения, которое бы указало мне, куда идти.
Арсиноя не торопила меня. Она с интересом разглядывала людей, собравшихся у храма; среди них было много мужчин, которые с любопытством посматривали на нее. Время от времени она отпускала замечания, говорившие о ее наблюдательности; в частности, она обратила мое внимание на то, что все римляне носят сандалии и только рабы ходят босые, а также на кислые и мрачные лица женщин, на их полноту и безвкусные наряды. Едва она умолкла, чтобы перевести дыхание, как к нам подошел старец с кривым пастушеским посохом в руке; его плащ был весь в жирных пятнах, глаза покраснели и сузились, а седые волосы свалялись.
— Ты чего-то ждешь здесь, чужестранец? — спросил он.
Вид старика не внушал особого доверия, но он был первым из жителей города, заговорившим со мной, и я вежливо ответил:
— Я только что прибыл сюда и жду благоприятного знамения.
Он сразу же оживился, так что посох задрожал в его руке, и сказал:
— И я не ошибся, когда решил, что ты грек. Правда, внешность твоя обманчива, но стоит присмотреться к твоей жене, чтобы понять, откуда ты родом. Если хочешь, я могу погадать тебе по полетам птиц или же отвести тебя к одному из моих собратьев, который также занимается предсказаниями. Он принесет в жертву овцу и прочтет твою судьбу по ее печени. Но это будет стоить дороже, чем гадание по птицам.
