Когда после путча я стоял у бесчисленного, как мне показалось, ряда гробов, мною владело одно-единственное чувство — нелепости происшедшего. По-видимому, это чувство разделяли и окружающие меня люди. Даже не было зла на виновников, которые лежали тут же, вместе со своими жертвами. Их должны были похоронить в одной братской могиле. Кому пришла эта мысль? Кажется, Алексею. В таких похоронах был особый смысл. Истинным виновником трагедии было еще не ушедшее в небытие прошлое. Именно оно стало той слепой силой, которая привела к трагедии. Прошлое, которое захотело вернуться.
Среди похороненных в братской могиле не было двух: Беаты, которую похоронили у нашего дома, поставив на ее могиле скромный обелиск, и — Голубева, труп которого вывезли на вертолете и выбросили на съедение псам. Голубев был организатором и главной действующей пружиной в путче офицеров. Он получил то, что заслужил: мучительную смерть и лишение погребения. Пока я был в шоке, вызванном смертью Беаты, всем распоряжался Кандыба. Единственное, во что вмешался Алексей — не дал расправиться с Покровским, которого решили судить. Ждали только заключения Александра Ивановича, который лечил рану генерала. Пуля пробила ему правое легкое и застряла в кости лопатки.
Арестованные офицеры сидели в подвале под замком, и их допрашивала следственная комиссия. Нас интересовало, кто распорядился стрелять из пушки по домам. Как стало известно, захваченные мятежниками танки окружили село с трех сторон, а в само село в сопровождении еще двух танков въехал грузовик с мощным громкоговорителем. Жителей разбудило передаваемое воззвание Покровского, в котором сообщалось о захвате власти Военным Советом и предлагалось немедленно сдать оружие. Иначе, следовала затем угроза, танкам приказано будет стрелять по домам и уничтожить всех, кто попытается уйти, не сдав оружия. Тут же была передана ложная информация, что население Озерска и Острова признало новое правительство.
Алексей успел добраться до Грибовичей минут за пятнадцать до появления в нем танков. Вдвоем с Кандыбой они и организовали оборону. К счастью, склад противотанковых ракет оказался неподалеку. Почти все танки были уничтожены сразу. Последний подбили, когда он отступал к стационару. Возмущение людей было настолько велико, что выскакивающих из горящих машин танкистов тут же приканчивали. Разгоряченные боем люди нестройной толпой кинулись преследовать отступающих. И напоролись на орудия. Наступающие были накрыты первым же залпом и понесли большие потери. Второй залп мог стать роковым, если бы не мое вмешательство.
Среди погибших под снарядами была и Светка — Светлана Шевцова. Она геройски сражалась в этом бою наравне с мужчинами. Взбалмошная, несдержанная, вечно одержимая фантастическими идеями, она второй раз проявила незаурядное мужество. В ее маленьком хрупком тельце билось отважное сердце. В прошлом она чуть было не стала наркоманкой, а возможно, и преступницей. Прошлое… Сможем ли мы, оставшиеся в живых после катастрофы, дать когда-нибудь объективную и всеобъемлющую оценку этому прошлому? В нем было все: и величие могущества человека, могущества, которое в конце концов стало причиной его гибели, и глубина морального падения, бездуховность, отчужденность. Жестокие по своей сути законы, делающие из людей преступников, концлагеря, всесилие чиновничьей бюрократии — все это было в прошлом. Может быть, это прозвучит кощунственно, но иногда многие из нас радовались, что все это, как нам казалось, ушло безвозвратно. Так ли это? Разве мятеж не стал попыткой прошлого вернуться вновь? Мы понимали, что судить нам придется не кучку офицеров во главе со взбесившимся генералом, а Прошлое. Именно его мы должны будем приговорить к смерти, чтобы оно никогда не смогло вернуться.
— А все-таки скажите, генерал, — спросил я Покровского, когда Александр Иванович разрешил приступить к его допросу, — какую конечную цель вы преследовали?
— Видите ли, я считал, да и сейчас считаю, что вы упустили неповторимую возможность осуществить вековую мечту человечества: создать на планете единое государство и окончательно покончить с войнами, социальной несправедливостью, то есть — построить коммунистическое общество.
— Через военную диктатуру?
— Конечно! Иного способа принципиально не могло бы существовать.
— Следовательно, сначала диктатура, а потом всеобщее благо? И сколько бы продолжалась эта диктатура?
— Трудно сказать. Возможно, несколько поколений. Нам надо было бы успеть завоевать мировое пространство, то есть создать мощную армию и подчинить себе все остальные народы, которые еще не успели к этому времени создать военной организации. Затем мы восстановили бы промышленность, сельское хозяйство.
— Какими методами?
— Естественно, не без жертв и принудительного труда. Но поймите, другого пути нет и другого такого шанса никогда больше не будет. Разве не стоит ради этого пожертвовать жизнью нескольких поколений, чтобы в будущем тысячи и тысячи возродившихся поколений наслаждались бы покоем и справедливостью. Разве родители не жертвуют, если надо, жизнью ради своих детей?
— Вы видите в этом аналогию?
— Конечно! Старшие — родители будущих поколений. В этой жертве — великий зов человеческой природы.
— Но вы же создали на своей старой базе фактически крепостное хозяйство.
— А разве не приходится перед прыжком делать два-три шага назад, чтобы разогнаться? Эти меры были временными.
— Из опыта прошлого я знаю, что нет ничего более постоянного, чем такое «временное». Агрессор, когда вводил свои войска на чужую территорию, непременно заверял население оккупированной страны, что это лишь временные меры, которые сразу же прекратятся, как только исчезнут причины, их вызвавшие.
— Вы намекаете на оккупацию Чехословакии? Но мы же вывели оттуда войска.
— Когда? Через сколько лет? За это время сменилось целое поколение. А ведь в Чехословакии начинались как раз те процессы, которые через семнадцать лет «потревожили» и нас. А Афганистан? Это что, также происходило ради блага?
— Но вы не знаете, кто тогда стоял у власти.
— А где гарантия, что при установлении диктатуры у власти не окажутся люди подобного сорта?
— Вы говорите об этом так, как будто сами были участником событий. Сколько вам было лет?
— Немного. Но это не имеет значения. Я сейчас вспомнил сцену, которая, несмотря на трагичность ситуации, может показаться забавной. Отец в эти дни куда-то собирался ехать, и мы с ним отправились на заправочную станцию. Там скопилось много машин. Это чехи срочно возвращались домой. Отец разговорился с одним из них. О чем они говорили, я не помню, но запомнил фразу, которую на прощанье бросил отец: «Я думал, что у вас Гуссы, а оказывается, Гусаки!»
— Ваш отец был, очевидно, антисоветски настроен!
— Отнюдь. Он умер на второй год после нашего вторжения в Афганистан, когда погиб там его старший сын, мой брат.
— Теперь я понимаю!
— Что вы понимаете?
— Ну конечно! Вы озлобились против нашего государства за смерть своего брата, выполнявшего интернациональный долг, и поэтому у вас такое негативное отношение к моим попыткам восстановить государство. Все ясно!
— К сожалению, вы ровным счетом ничего не поняли. Конечно, я тяжело пережил смерть брата, нелепо погибшего в мирное время, когда нашей стране никто не угрожал. Разумеется, я испытывал совсем не добрые чувства к тем, кто начал эту войну в Афганистане, так же как и сотни тысяч других братьев, сестер, матерей и отцов, потерявших своих близких в этой бессмысленной бойне, затеянной выжившими из ума старцами, пропившими на своих банкетах экономику великой страны и спаивавших население. Но это дело прошлого и, надеюсь, прошлого, которое никогда не повторится. Вы же хотели вернуть его. Вы и вам подобные всячески тормозили перестройку нашего общества и, может быть, на вас лежит большая часть вины за все случившееся, за катастрофу, которая обрушилась на человечество, так как именно такие, как вы, стали главным препятствием установления взаимопонимания между народами. А это привело к тому, что общество не успело вовремя отреагировать на надвигающуюся опасность экологической катастрофы. Поэтому на вас лежит вина не только за Афганистан, но и за миллиарды людей, погибших в катастрофе. Вы мешали человечеству объединиться, а если смотреть в корень, то мешали ему просто стать Человечеством. Когда я говорю: вы и вам подобные, то имею в виду не только наших отечественных бюрократов и отечественных солдафонов, простите за грубость, но и те силы, которые были по ту сторону окопов. Окопов, которые вы вместе с этими силами так усиленно рыли, разъединяя человечество на два враждующих лагеря. Сначала я, грешным делом, думал, что причина этому — различие в идеологии, но потом пришел к выводу, что вами руководила не идеология, а самые что ни есть «кухонные» интересы и стремление сохранить привилегии: лучшее жилье, лучшую пищу и тому подобное. И если хотите знать мое мнение, то вы также далеко стояли от идей социализма, как и любая «капиталистическая акула» буржуазного запада, а может быть, еще дальше. Идеология играла роль фигового листка, которым вы прикрывали свою истинную сущность. Принимая вас с Голубевым в нашу общину, мы думали, что вы, наконец, основали свою принадлежность к человечеству, перестали быть «марсианами», но, к сожалению, мы ошиблись. Для вас это было, как признался Голубев, только «жертва фигуры в шахматной игре». Вы подходили к людям, как к шахматным фигурам, и в этом была главная ошибка. Недаром вы были обеспокоены и возмущены правом населения владеть оружием. Вы же не привыкли иметь дело с таким населением, которое имеет средства защищать свою свободу, честь и достоинство. Долгие годы вы управляли людьми, запуганными террором и массовыми репрессиями и, наверное, признайтесь, думали, что этот психологический шок, который вы устроили народу в 30-40-х годах, еще не прошел? Оказалось, что человеческая психика выдержала и восстановилась, как только народ почувствовал свободу. Ваш неудавшийся путч, как ни странно, имел и положительные стороны. Мы вначале думали, что у людей на восстановление чувства собственного достоинства уйдет целое поколение. Оказывается, нет. Это произошло значительно раньше!
