Вазон с пальмой очень тяжел. Гурьева споткнулась, и вазон с шумом ударился об пол. Девушки затаили дыхание; все было тихо. Тогда они приподняли кадку, уложили под нее тол и установили подготовленную маломагнитку со взрывателем. Затем, сделав последнее усилие, поставили пальму на место. Капитолина зажгла свет и осмотрела зал, все было в порядке.
Утром, уходя на работу, Капитолина обняла мать.
— Мама, ты собери необходимые вещи; вечером, как только приду с работы, мы уйдем. Одень потеплее сестренок.
— Сохрани тебя бог, что случилось? — взволнованно спросила мать.
— Ничего не случилось, но я не могу больше служить фашистам. В лесу проживем до освобождения… Только об этом никому ни слова.
Она поцеловала мать, спящих сестренок и с учащенно бьющимся сердцем вышла в последний раз на работу.
В столовой с утра было все как обычно. Приходили эсэсовцы, завтракали, обменивались сальными остротами, гоготали и уходили. После обеда столовую закрыли. Пришли работники СД и начали проверять помещение. Один из них подошел к пальме. Капитолина вздрогнула, и на какое-то мгновение все поплыло у нее перед глазами; она оперлась о дверной косяк. К счастью, никто не обратил на нее внимания. Работник СД отошел от пальмы, осмотрел все углы, заглянул в печки и, подойдя к старшему, доложил, что все в порядке. Поставив у дверей двух эсэсовцев, они ушли.
После осмотра здания служащие столовой стали готовиться к банкету: через весь зал они установили два ряда столов и накрыли их белыми скатертями. Прибыла машина с ящиками различных вин. Из кухни доносился запах жареного.
Капитолина почти успокоилась и только с тревогой посматривала на пальму: «А что, если раньше взорвется?»
Начали собираться эсэсовцы.
Как только приехал их самый старший, все сели за стол. Выступил какой-то чин. От волнения Капитолина ничего не слышала и, чтобы не навлечь на себя подозрения, старалась как можно лучше обслуживать собравшихся, а украдкой посматривала на часы. До взрыва оставалось три часа. Время тянулось мучительно медленно. Наконец Капитолина услышала условный гудок. Выбежав во двор, она увидела в машине улыбающегося Иванова.
— Кубе там? — шепотом спросил он.
— Нет.
— У тебя все сделано?
Капитолина кивнула головой и прошептала:
— Бегу, а то еще заподозрят…
— Никуда ты не побежишь, садись. — Михаил открыл дверцу машины, за руку втянул девушку и усадил рядом.
Машина остановилась. Капитолина вбежала в дом, увела с собой мать, сестер, захватила немного одежды.
— Скорей, чтобы успеть проехать через контрольный пункт, — торопил Михаил.
Капитолина в одно мгновение усадила сестер и мать, ловко впрыгнула сама и села рядом с шофером. Все это время Капитолина находилась словно во сне. Только когда машина остановилась далеко за городом и Капитолина увидела вышедших из лесу Воронкова и Гуриновича, она пришла в себя. Максим подошел ближе к кустам и спросил кого-то:
— А вы с нами вернетесь в отряд?
Капитолина заметила в кустах двух эсэсовцев.
— Кто это такие? — с недоумением спросила она у Гуриновича.
— Разве не видишь, свои, — улыбнулся Михаил. Это были братья Сенько.
— Нет, мы назад с Ивановым поедем, — ответил Владимир.
Братья попрощались со всеми, и машина уехала обратно. В городе Иванов петлял по улицам, а Владимир и Константин наблюдали из заднего окна машины. Внезапно фары другой машины ослепили братьев. Иванов уменьшил скорость. Машина проехала мимо.
— Следи за ней, на такой машине ездит Кубе, — наклонившись к Иванову, шепнул Владимир.
Иванов, не выпуская из виду эсэсовскую машину, следовал за ней. Вот она свернула в переулок. Иванов дал газ, обогнал ее и поставил свою машину поперек дороги. Из машины выскочили два эсэсовца. В тот же момент выскочили и братья Сенько с пистолетами в руках. Эсэсовцы, увидев людей в своей форме, что-то крикнули, но два выстрела в упор уложили их на месте. Владимир успел убить и третьего эсэсовца, сидевшего за рулем. Кубе в этой машине не было.
— Ну, Миша, теперь жми… Скажешь Кате, где тебя теперь искать, — проговорил Владимир и вместе с Константином исчез в темноте.
Иванов помчался в гараж. А тем временем братья Сенько подбежали к эсэсовской машине, выбросили из нее труп шофера, и Константин сел за руль. Глухими улицами они поехали из города. На одном посту часовой хотел остановить, но Константин дал сигнал и увеличил скорость, часовой едва успел отскочить в сторону. Недалеко от Кайковского леса братья нагнали Воронкова, Гуриновича и Гурьевых. Увидев свет машины, те бросились в кусты.
— Стой, еще гранатой угостят, — сказал Владимир брату, а сам, высунувшись из машины, крикнул: — Эй, не вздумайте стрелять по своим!
Воронков узнал голос Владимира и вышел из кустов.
— Вы их машину захватили… Неужели Кубе? — пробормотал Воронков.
— Сначала понадеялись… Но в ней оказались только эсэсовцы… Машина была похожа, — усмехнулся Владимир. — Садитесь, подвезем.
— Нет, спасибо. Неохота на партизанскую очередь нарваться, — покачал головой подошедший Гуринович.
— Пусть женщины садятся, вы идите впереди и громко разговаривайте, мы тихо поедем следом за вами, — сказал Константин.
Так и сделали.
Когда рассвело, Воронков пристроил красный флажок. Все сели в машину и скоро прибыли в лагерь.
Я крепко пожал руку Капитолине и сказал:
— Народ никогда не забудет вашего подвига.
— Служу Советскому Союзу, — очень тихо проговорила девушка.
Через несколько дней в лагерь пришла Василиса Васильевна Гуринович. Она рассказала о гибели начальника штаба «корпуса самообороны» майора Евгения.
Евгений, поклявшись во что бы то ни стало уничтожить Кубе, ждал его вызова на инструктаж. Вызова не было. Тогда он сам пошел в генеральный комиссариат и попытался попасть на прием к Кубе. Личная охрана Кубе не пропустила Евгения. Он все же упрямо добивался приема.
Охранники заподозрили майора. При выходе его пытались задержать подоспевшие на помощь эсэсовцы. Евгений убил трех из них и выскочил на улицу, но тут же, сраженный пулей, упал замертво.
Нам было жаль Евгения. Он искренне хотел искупить свою вину. Жаль тем более, что погиб он из-за излишней своей горячности, нетерпеливости…
От Анны Воронковой мы узнали, что Матузов с женой продолжают работать, что Ульяну Козлову СД пока не преследует и она на старом месте.
Затем Анна достала из корзинки несколько белорусских националистических газет «Раніца». В них сообщалось, что от руки «бандитов» в столовой СД погибло шестнадцать эсэсовских офицеров и тридцать два ранено. Раньше оккупанты умалчивали про диверсии партизан в Минске, дальше молчать оказалось невозможным.
Я подозвал Капитолину и подал ей газету. Она долго, очень долго читала эти немногие строчки. Потом сурово проговорила:
— Они этого заслужили. Сколько они пролили крови наших людей!
Этот взрыв еще раз показал минскому СД и «Абверу», кто является подлинным хозяином на белорусской земле.
6
Борьбу против гитлеровцев трудящимся Минска, как и других городов, приходилось вести в чрезвычайно трудных и сложных условиях подполья, в обстановке жесткого оккупационного режима. Немецко-фашистские захватчики прилагали все усилия, чтобы сделать прочным свое господство в Минске, которому они придавали важное стратегическое значение. Минск был превращен оккупантами в военно-административный и политический опорный пункт центральной армейской группировки войск.
В городе постоянно находился большой гарнизон. Здесь сосредотачивались армейские резервы, сюда отводились потрепанные на фронте части для пополнения и переформирования. Здесь же располагались управление войск СД, армейские авиационные части, много госпиталей. В сохранившихся крупных зданиях размещался генеральный комиссариат Белоруссии во главе со ставленником Гитлера — гауляйтером фон Вильгельмом Кубе. Генеральный комиссариат был создан немецкими оккупантами для управления захваченной территорией Белоруссии. Он опирался в своей деятельности на ряд подчиненных ему учреждений, в том числе на чудовищно большой аппарат СД и полевой полиции. На охрану военных объектов, расположенных в Минске, было брошено большое количество войск СС.
Передвижение по улицам и за пределы города жителям разрешалось только в строго установленное время и по специальным пропускам. В Минске гитлеровцы особенно широко применяли террор. В городе и его окрестностях гитлеровские палачи истребили десятки тысяч советских граждан. Тысячи минчан были угнаны на каторгу в фашистскую Германию.
По улицам Минска — на столбах, стенах домов, на заборах — висели многочисленные приказы, в них на разные лады повторялось слово «расстрел». За неявку на регистрацию в комендатуру или полицию — расстрел, за нежелание работать на немцев — расстрел, за появление на улице с наступлением темноты — расстрел.
