— Может быть, тогда напрасно я сейчас вызвал?
— Ничего страшного, — махнул рукой Мурашко, — я и сам собирался прийти, чтобы получить еще мин.
— Уже израсходованы?
— Осталось несколько, но ведь удары надо наносить непрерывно. Эти мины приклеивали только к цистернам. Олег Фолитар заминировал восемь цистерн, Игнат Чирко — шесть, но не удалось узнать результатов взрывов. Мины устанавливаются с двенадцатичасовым расчетом. Кое-как выяснили только о пяти взрывах: сгорели восемь цистерн; остальные маломагнитки взорвались в пути следования уже за Борисовом. Чирко познакомился со служащим станции Минск-пассажирская Гавриловым. Гаврилов тоже помогает нам.
Потом Мурашко рассказал про аэродром, где вместе с Зоей Василевской с недавнего времени начала работать и Александра Никитина. Она немного моложе Зои, работает под ее руководством. Александра владеет немецким языком. Василевская и Никитина выяснили, сколько на аэродроме и каких самолетов, какой запас горючего.
— Значит, пополняется ваша группа?
— Да. Но я не тороплюсь ее расширять, — сказал Мурашко, — подолгу присматриваюсь к людям… На аэродроме работают и двое наших военнопленных: Василий Оперенко и Борис Капустин. Они также подробно информируют меня и просят, чтобы мы им дали возможность заминировать самолеты. Как вы на это смотрите?
— Пока не стоит. Пусть продолжают собирать сведения.
Мы условились с Мурашко, что в районе совхоза «Сеница» он или Исаев будут ежедневно класть в тайник записку с новыми сообщениями об аэродроме. Я отдал Мурашко последние шесть маломагнитных мин, имевшихся на контрольном пункте, и попрощался.
В лагере я застал большое оживление.
— Наша армия освободила Орел и Белгород, на, читай, — и Кусков подал мне сообщение Совинформбюро от 7 августа 1943 года.
«В результате упорных наступательных боев войска Брянского фронта, при содействии с флангов войск Западного и Центрального фронтов, разгромили отборные части немецкой армии, сосредоточенные германским командованием в районе Орла, ликвидировали Орловский плацдарм врага и 5 августа заняли город Орел, в течение почти двух лог находившийся в руках немецких оккупантов».
— Эту сводку населению уже отправили?
— Только что приняли, размножаем.
Листовки, содержащие сообщения с Родины и сводки Совинформбюро, мы доносили до самых отдаленных деревень. Весть об освобождении Орла нужно было немедленно послать в Минск. На этот раз в Минск пошла Анна Воронкова.
В лагерь Анна возвратилась на машине, нагруженной продуктами. Из кабины выскочил Владимир Сенько, за ним следом выпрыгнул его брат Константин. Я отвел в сторону Владимира:
— Я уже запретил вам заниматься добыванием продуктов.
Братья, опустив головы, молчали. Потом Владимир проговорил:
— Товарищ командир! Здесь ничего опасного не было. Я устроился работать в гараже, и эту машину закрепили за мной. Наряд на продукты организовал Михаил Иванов; погрузили законно среди белого дня, взяли пассажира и… приехали.
— А теперь как будете?
— Машину оставим вам. Служба в гараже закончена. Меня уже нацелились проверять… Домой возвратимся пешком…
Владимир достал из-под сиденья машины кожаный портфель и принес его мне. В портфеле были немецкие пистолеты и эсэсовские документы.
Уже в палатке я стал расспрашивать братьев, как обстоят дела с Клумовым.
Дело в том, что немецко-фашистские оккупанты старались привлечь на свою сторону белорусскую интеллигенцию и даже заигрывали с известными учеными, популярными артистами и педагогами, не успевшими эвакуироваться из города. Немцы рассчитывали авторитетом таких людей прикрыть и приукрасить гнусности своего «нового порядка», а также получить поддержку буржуазных националистов. Под предлогом «спасения» художественных и научных ценностей оккупанты давно грабили музеи, картинные галереи, театральные и банковские склады и все ценности вывозили в Германию.
Чтобы помешать дальнейшему грабежу и предупредить население о необходимости прятать от врага народное добро, уникальные картины и другие национальные богатства, мы составили обращение к интеллигенции, надеясь распространить его через известного врача — профессора Евгения Владимировича Клумова. В подполье профессора знали под кличкой «Самарин».
Владимир Сенько подробно рассказал о своих встречах с «Самариным».
— Сначала я один пошел к профессору прямо на работу, в его клинику. Встретил он меня не очень любезно, даже хотел выпроводить и пригрозил позвонить в СД. А потом смягчился и спросил меня: «Что вы хотите?» Я ответил, что есть разговор по поручению партизанского командования. Коротко объяснил ему, что к чему. Профессор внимательно вгляделся в меня и уже совсем спокойно сказал: «Глаза у вас честные… Пожалуй, я вам поверю. Вечером приходите ко мне домой и принесите воззвания. Если есть, прихватите с собой побольше листовок».
Этим же вечером Владимир в сопровождении Константина пришел на квартиру Клумова. Он встретил партизана очень радушно, прочитал текст обращения к интеллигенции и так разволновался, что чуть не заплакал. Обращение и пачку листовок спрятал во дворе.
Перед уходом Владимир спросил профессора, не хочет ли он уйти к партизанам, там безопаснее. Однако Клумов твердо заявил:
— Я здесь нужнее. Врачи у вас есть?
— Есть.
— Тогда мне нечего там делать. А если понадобятся медикаменты, я всегда достану.
— На том мы и распрощались, — закончил Владимир.
Профессор Клумов нас не подвел, воззвания неведомыми путями быстро распространял среди минской интеллигенции, что сыграло свою роль в борьбе против оккупантов и их буржуазно-националистических прихвостней. Многие государственные ценности были спрятаны и спасены.
Никогда не будет забыто светлое имя Евгения Владимировича Клумова. Во время оккупации Минска гитлеровцами он сразу же включился в борьбу с захватчиками. Многих раненых подпольщиков и партизан профессор вернул в строй, многим помог бежать из города. Но осенью 1943 года гитлеровцы неожиданно арестовали Е. В. Клумова. Угрозами, пытками и заманчивыми обещаниями они стремились склонить его на свою сторону. Все домогательства фашистов он отверг. В марте 1944 года профессор Е. В. Клумов и его жена Г. Н. Клумова были казнены гитлеровцами.
Мы с Родиным принялись разбирать принесенные братьями Сенько эсэсовские документы, подробно выясняя, когда и при каких обстоятельствах они были захвачены.
— За вами в городе не следят? — озабоченно спросил я.
— Следят за всеми. А специально за нами — пока нет. По ночам выходим на охоту, сейчас трудновато, меньше чем впятером эсэсовцы не разгуливают, да и то по центральным улицам.
— Вы, друзья, больше с машинами не возитесь, — положив руки братьям на плечи, сказал я.
— Обещаем, — в один голос ответили они.
Они остались в лагере и стали готовиться к тому, чтобы вместе с подрывниками идти на железную дорогу подрывать эшелоны.
5
Борьба на железных дорогах все усиливалась. Теперь из нашего отряда каждый месяц выходило на задания по пятнадцать групп. В отряде, исключая хозяйственный взвод, не было партизана, который бы не участвовал в подрыве вражеских эшелонов.
Некоторые новые партизаны из бывших военнопленных также стали подрывниками. Но большинство из них были еще больны и не могли принимать участия в боевых операциях.
С каждым днем становилось яснее, какой провал потерпел новый маневр Кубе с созданием «Союза белорусской молодежи». Ганько и Абрамовой не удалось втянуть в эту организацию белорусскую молодежь. Благодаря усиленной работе подпольных партийных и комсомольских организаций вся молодежь отвернулась от предателей-националистов. Она живо откликнулась на призыв Коммунистической партии и широким потоком вступала в партизанские отряды. В течение только одного месяца в наш отряд пришло около двухсот человек. Большое пополнение получили 2-я и 3-я Минские партизанские бригады.
Теперь в нашем отряде было около восьмисот партизан. В августе по решению Минского подпольного обкома партии отряд Кускова «Непобедимый» выделился из нашего отряда и влился в 3-ю Минскую партизанскую бригаду. Тех партизан, которые имели связи с минскими подпольщиками, обком партии предложил оставить в моем отряде.
— Значит, расстаемся, Тимофей Иванович, — сказал я Кускову, — выбирай себе партизан.
После отделения отряда Кускова у нас осталось около трехсот партизан.
Родин, Луньков и я начали перестраивать структуру отряда. Так как большинство партизан являлись военнослужащими, решили создать в отряде три роты. Командиром первой роты назначался Малев, а его заместителем по политической части — Мацкевич; командиром второй роты — Усольцев, заместителем — Михайловский, командиром третьей роты — Сидоров, заместителем — Маурин. Командиром хозяйственного взвода оставался Коско, его заместителем — Вербицкий.
