И «уазик», натужно кряхтя, тронулся в путь — до Москвы далеко.
* * *
Катя добралась до Раздольска только к половине двенадцатого. Зачем приехала? Что ей тут снова понадобилось?
Сама себе подобных вопросов она не задавала. Ее гнала вперед жажда действия — может быть, это было чувство вины перед Лизой, а может…
До отдела от станции было рукой подать, но ноги понесли Катю в противоположную сторону — к автобусной остановке до Уваровки. Доехала она, правда, на автобусе не до самой Уваровки, а вышла остановкой раньше — на лесном дачном шоссе. Медленно побрела по бетонке. Этим путем на дачу Базаровых приезжали они с Мещерским на девять дней, здесь вез ее и Дмитрий после той ночи в школе…
Солнце припекало, после дождей снова, кажется, погода налаживалась, над цветущим шиповником по обочинам дороги гудели пчелы. В траве тут и там желтели какие-то махонькие цветики-семицветики — Катя вспомнила, что отец Кравченко называет их отчего-то любки, — их было пропасть и в саду кравченковской дачи в Жаворонках… Она сошла с бетонки на утоптанную тропинку, углубилась в лес: нагретые солнцем стволы елок, душистая янтарная смола, трава, правда, еще сырая, но капли влаги на ней сверкают так, что даже глазам больно…
Катя спустилась с невысокого пригорка, а вот и первые дачи Уваровки. Мимо, по заросшей травой дачной улице, выводившей прямо к хвойному бору на берегу Клязьмы, со звоном и гиканьем промчалась на велосипедах ватага мальчишек. А потом Катя увидела перед собой знакомую сгорбленную фигуру в спортивных брюках и старой футболке, более похожей на мешковатое мини-платье, — домработница Базаровых! Катя бегом догнала старуху. Маруся узнала ее сразу: к нам приехали, деточка? К Димочке? Так ж он на работе, дня два назад приезжал — продукты привозил. Редко бывает, мотается все, хлопочет, такое ведь горе… Степа-то наш, деточка, соколик мой… Старуха заплакала.
Катя предложила проводить ее: а куда же вы? Маруся затрясла головой нет, что вы, деточка. Пояснила, что молочная лавка на Мебельный сегодня вот приехала. «Всегда хожу, Аня-то наша покупного молока не признает, да и вредно ей, этот холестерин… Творог я ей сама делаю, кефир… Да тут недалеко, я привыкла… А вы, деточка, ступайте к нам — там в доме открыто, а вот вам ключ от калиточки… Отдохнете с дороги. Аня-то спит, не вставала еще… А, вам позвонить, так звоните, там у нас и телефон…»
Собиралась ли Катя снова на дачу? Возможно бы, и зашла, придумав какой-то благовидный предлог. А так выходило еще лучше — никто не помешает ей теперь самой еще раз осмотреть дом и участок. Зачем? Ведь там делали обыски, обшаривали все неоднократно и нашли важные улики, но…
Катя взяла ключ, поблагодарила: конечно, она дождется возвращения, конечно….
Дом и сад встретили ее тишиной: ни мебели, ни тентов от солнца, ни иномарок у ворот. Катя сначала долго бродила по участку. Вроде бы бесцельно, но совала нос во все углы.
Иногда она останавливалась у клумб, трогала землю, помнится, в одном из фильмов Хичкока труп спрятали в свежевскопанной клумбе. Но земля была везде сухой, ее давно не рыхлили.
Обошла и весь забор по периметру, заглянула в сарай — садовый инвентарь, лопаты, грабли… Подергала запертые двери гаража. Нет, все напрасно: до нее тут искали другие. Да и вообще, кто сказал, что ОН УБИЛ ЕЕ ЗДЕСЬ?
Катя поднялась по ступенькам на веранду: стол накрыт к завтраку, а за столом никого. Анна Павловна Мансурова еще не вставала — старуха девяностолетняя, им бы все спать…
Катя прошла в гостиную — сумрак задернутых штор, фотографии и… чего-то не хватает. Медвежья шкура отсутствует.
Колосов забрал ее на экспертизу в качестве исходного образца для Новогорского. Она раздвинула шторы, впуская в комнату солнце, начала разглядывать фотографии на стенах: а вот и старинные, двадцатых годов. Съемочная площадка «Медвежьей свадьбы» — нэпмановские дамочки-актрисы с прическами бубикопфами, импозантные мужчины-актеры, явно из бывших, недобитых революцией… И сама Мансурова — почти девочка, очаровательный беби с кудряшками…
Катя вздрогнула: часы бьют. Видело бы ее тут начальство, и это называется сбор материала для криминального репортажа, самостоятельное журналистское расследование!
— Кто здесь? — сзади послышался скрипучий старческий голос. — Маруся, подай мне радиоприемник. Дима, это ты приехал?
* * *
Степана Базарова доставили в Институт биологических экспертиз без приключений. Сама донорская процедура заняла от силы четверть часа — из вены подозреваемого в качестве образца для сравнения взяли кровь. Дальнейшее его присутствие в стенах института не требовалось. По дороге конвойные завезли следователя Касьянова в прокуратуру. А раньше он встретил раздольский этап в вестибюле института.
— У меня сегодня на допросе будет ваш младший брат, — сказал следователь Базарову. — Не хотите что-нибудь передать Ивану?
Степан покачал головой. Казалось, все его внимание поглощает марлевая повязка на сгибе локтя, прикрывавшая ранку от иглы. Едва Касьянов вышел, конвойные «перековали» Базарова по-своему: травмированную левую руку, он держал ее согнутой, не тронули, а правую снова приковали к металлической планке «уазика».
— Что-то больно бледный ты, парень, — усмехнулся конвойный. — Кровь, что ли, свою не переносишь? Только чужую, значит… Ну, вот экспертиза и покажет, что к чему…
Ехали домой на полной скорости, водитель торопился к обеду. Базаров молчал, смотрел в окно на мелькавшие мимо улицы Москвы. Иногда шевелился: осторожно сгибал и разгибал правую руку. На марлевой повязке выступили алые капли крови.
— Ты чего ерзаешь? — спросил один из конвоиров. — Сиди, не рыпайся, ну!
Проехали Кольцевую, шоссе отмеряло километр за километром, миновали Павлово-Посад. Дорога свернула на Дорохове, а там поворот к Клязьме и родимый Раздольск не за горами. День был жаркий, в «уазике» противно пахло нагретой резиной и бензином. Шоссе пустынное — лес да лес по сторонам, точно гвардия — елки-березы…
— Ты чего, а? — конвоир покосился на Базарова — тот хрипло вздохнул, словно ему не хватало воздуха.
— Рука затекла.
— Терпи, скоро приедем.
— Да? Неужели скоро? — Базаров улыбнулся, медленно провел кончиком языка по пересохшим губам и…
Никто из сидевших в машине не ожидал такого: переход от затишья к буйству был так внезапен, что… Тело Базарова выгнулось дугой, он издал хриплый вопль, с остервенением ударил правой рукой по спинке переднего сиденья — почти сразу брызнула кровь, повязка съехала… -.
— Руку ему держи… Кровищи-то… Отстегни, отстегни наручник, надо ему руки спереди сковать… Это припадок у него! Ну успокойся ты, успокойся, кому говорят!
.
«Уазик» затормозил — пустая дорога, четверо людей в кабине как селедки в банке… Базаров впился зубами себе в руку, конвоир справа тщетно пытался оторвать его, ухватив за волосы.
— Обе, обе руки надо сковать было! Я ж говорил! — закричал он. Отстегивай наручник быстро, не то он себя покалечит! Держи его, крепче, отстегивай, заводи сюда руку, ну Держи ему руку!
Замок наручников щелкнул, но завести руку конвойные так и не успели, потому что…
* * *
… - Да кто же тут? — в гостиную въехала на инвалидном кресле Мансурова — в пестрой байковой пижаме, седая, нечесаная. — Дима… а вы кто, девушка? А, знаю, он сиделку обещал… А вы сиделка?
— Я не сидел…
— Подайте мне радио, там сзади вас, сейчас новости по «Эху Москвы» должны…
Катя обернулась — на камине позади нее лежал маленький японский приемник с наушниками. Мансурова, видимо, напрочь забыла, что некогда ей представляли Катю как «жену Вадика, сына Андрея Константиновича» и ту их беседу о «Медвежьей свадьбе». Что ж, возраст…
— А Дима с вами приехал? Нет? А когда же он приедет? — Старуха капризно тряхнула головой.
На террасе послышались шаги — вернулась Маруся Потом Катя слушала, как домработница долго и нудно втолковывала Мансуровой, что девушка — не новая сиделка, а…
— Сейчас чайку попьете, — сказала она Кате, махнув рукой на старуху. И вареньичка свеженького съешьте, деточка. Вы потом-то назад в Москву?
— Увидите в Москве Диму, скажите, чтоб он эту штуку жуткую с телефона убрал. Мы с Маруськой днями дозвониться ему не можем, — заскрипела Мансурова. Катя догадалась, что старуха имеет в виду автоответчик на мобильном телефоне Базарова — помнится, и Мещерский на него не раз жаловался. — И еще скажите непременно, звонила Долорес, волнуется, что с дачей, не забудьте только, девушка…
Катя вопросительно взглянула на домработницу, та снова лишь рукой махнула.
— Подруга ейная, Долорес-то, за границей сейчас у сынка, а насчет дачи, ишь ты, сердце болит, — пояснила она, когда они пошли на террасу пить чай.
