Раскаленный гвоздь окончательно окреп в его груди.
Люди с повязками, не по-хорошему праздничные, сновали взад-вперед с листовками и без. На двуглавых орлах возникли круги из ватмана со следами ножниц. В верхней части было написано красным карандашом: "Память" и черным по окружности - "Союз русского народа". Чубатый парень - веселый, как перед дракой - лихо торговал еще какими-то листовками. Его окружали подростки в черных косоворотках с какими-то упрощенными лицами - словно у магазинных манекенов. Сабуров заглянул через плечо к соседке, отхватившей ксерокопированный дефицит: "Евреи в течение многих лет и особенно в последние два года вполне выказали непримиримую ненависть к России и ко всему..."
- Вы попросите из-под низу, - посоветовала соседка. - Сверху он для блезиру дает - про культуру, про храмы...
Однако торговец мгновенно раскусил в нем чужака: "Снизу только для своих". - "Но свои и так все знают". - "Вы правы", - усмехнулся парень, но эзотерической листовки так и не дал.
- Но что мне делать, если я люблю эту страну, я за нее воевал? словно у Верховного Судии, допытывался у него пожилой расстроенный еврей - хоть сейчас в антисионистский комитет: простое лицо, трудовые седины, орденские планки.
- Что поделаешь - такова се ля ви! - посмеивался парень. Приятный или неприятный - это был определенно человек. Но окружавшие его чернорубашечники были как будто уже существами иной породы: они были лишены мимики.
- Катись побыстрее в ОВИР, пока черепушку не проломили.
Голос манекена был настолько лишен всякого выражения, что сделалось жутко: тут не убедить и не разжалобить. "Постройте свою улицу и называйте по-своему! - хрипел набрякший водярой страховидный парняга. - А наши, русссские не лапай!" Какая это шелуха - идея - в сравнении с личностью; такой жлоб с любой идеей будет мерзок и ужасен: я-тте, падла, за права человека пасть порву! Вот что вырастает само собой...
Соседка, увидев Сабурова с пустыми руками, пожалела его и уступила свою листовку. Он принялся одним глазом пробегать слеповатый ксеротекст, другим кося на эстраду, куда Корягин - истый купчина, из одного аршина делающий двадцать, - из своей небольшой кучки выделял все новых и новых посланцев.
"...Чтобы евреи не могли быть допускаемы ни в армию, ни во флот", читал Сабуров. (Вот напугали-то...)
- Евреи точат государство, как трухлявую колоду! - подергивался от ненависти изможденный мужчина.
- Почему же они Америку не источили? - выкрикнул слева задорный женский голос, похожий на Натальин.
"...Немедленное восстановление строгой черты оседлости..."
- Потому что мы, русские, чересчур добрые!!!
- А убийств больше, чем во всей Европе!
- Вот она, русофобия в наглядности! - зашелся изможденный.
"...Воспрещение евреям быть судовладельцами..." - владельцами катеров и лодок, что ли? Что-то толкнуло Сабурова взглянуть на верхнюю часть листа: "...1905... СОЮЗ РУССКОГО НАРОДА". Во мудрость - и через восемьдесят лет расхватывают!
А Володя Молотков держится в сторонке, но заодно... Что свело вместе наследников Ленина и Пуришкевича? (Не говоря уже о заплутавшихся в двух этих дубах наследниках Глеба Успенского.) Общая ненависть тупиц к смышленым и красноречивым? Ненависть вождей к непослушным? Ненависть автоматов к сеятелям сомнений? Или общая ненависть к свободе, препятствующей величию Государства?
Микрофоном овладел похоронный конферансье. Он вскинул голову, просветлел ликом и - поплыло над толпой: беззащитная Русь, распродажа, воронье, "Запад не пожалеет никаких долларов и марок, чтобы чистая, гордая Русь пошла к нему в наложницы".
("Они и вправду верят, что кто-то кому-то нарочно вредит? Люди во всем мире такие же, как вы: испражняются где попало не кому-то назло, но лишь для собственного удобства, а эпидемии уже вспыхивают сами собой".)
Несмотря на чудовищную безвкусицу былинного речитатива, звук его голоса казался непритворным, а это единственное, что способно волновать.
- ...навидят Армию... нительницу дисципли...
- Она своей дисциплиной вас накормит? - ну, вылитая Наталья.
- ...родают стратегирье...
- Самое стратегическое сырье для нас говядина! - но ведь Наталья не может покинуть свой трудовой пост.
- ...Видят одно темное царство, тюрьму народов... щик жил в единении с крестья... покуда инородец-управитель - немец, еврей или поляк...
Мужчина с повязкой, чье лицо выражало непреклонную трезвость, вероятно, заметил страдание на лице Сабурова и, кажется, принял его за новообращенного.
- Что, голова? - заранее торжествуя, указал он на проповедника. - Тут у каждого второго гениальные мозги - а все места кем засядены? Или "ман", или "сон". Вас и самого наверняка же жиды затирают? - критически оглядел он, действительно, довольно потертого Сабурова. ("Так Колдунов с Крайним, оказывается, евреи!" - осенило Сабурова).
- ...чное обновле... не дает утвердиться прочным нравст... раются превратить в лишних дей!..
"Стараются"... Зачем же ты, учуяв двух главных китов прочности и счастья - Неизменность и Изоляцию, не брезгуешь стянуть гривенник - свалить мировой прогресс на частную злую волю?" Сабуров никак не мог решить, что ему приятнее: задыхаться или дыханием шевелить раскаленный гвоздь.
- ...Все куда-то вперед... Троцкий-Бронштейн... Яковлев-Эпштейн... Самуил Маршак... Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру... Поворачивают реки... сители прогресса!..
Если не обращать внимания на беспрестанные мошенничества, он снова прав: поклонение Прогрессу - после поклонения Государству - едва ли не самая бесчеловечная религия, она заставляет оправдывать самую чудовищную жестокость и ложь, если только усмотришь в них путь на следующую ступень Прогресса. "Но зачем, к делам такого масштаба, этот хранитель-хоронитель приплетает мелкие разборки с Хаимовичами?.. Единство вместо истины..."
Частицы нечистот, растворенных в искреннем голосе, ударяли по шляпке раскаленного гвоздя больнее, чем кувалды Сидоровых-Хруцких. А пророк уже начинал подергиваться и выкликать.
- Не Мандельштам, не Шнитке!.. Лад народной жизни!.. Что ни день - то обычай... На Еремея-Запрягальника... Ряжения... Колядки... Не дадите пышки, мы свинью за сиськи...
- Объявляется конкурс! - выкрикнула Псевдонаталья. - Кто знает до конца три народных песни? Премия сто рублей!
Премия осталась невостребованной.
Корягинцы чуть ли не обмахивали пророка полотенцами, как боксера-победителя. Но он только устало отмахивался (Сабурову представился мученический лик Достоевского со сталинскими усами, гитлеровской челкой и бегающими глазками старой сплетницы и заполошной дуруши).
История человечества есть история бегства от сомнений. А значит, и от совести. И в результате он, Сабуров, растленный индивидуалист, слушает ее голос честнее вулканических правдолюбцев, ищущих там, где ясно.
- А все валят на ошибки! - потряс кулаком самородок. - Спаивать народ - ошибка?! Реки поворачивать - ошибка?! Выселять села, азиатами заселять сердце русских земель - тоже ошибка?! Нет таких дураков - так ошибаться!!!
Механизмы своим идиотизмом изумляют даже идиотов.
Сменивший самородка русский Гегель - доктор философских наук и кандидат в народные депутаты - на его фоне выглядел уже беспристрастным воплощением Науки. Люди с повязками и белыми кругами с надписью "Память" аплодировали ему с особым почтением. Он пережидал овацию, бережно поправляя то шляпу, то галстук, с достоинством сложив губы вышколенной жабочки.
- Доктор наук, - снова толкнул Сабурова сосед: при всей ненависти к жидовствующей интеллигенции они все же нуждались, чтобы их брехню окропил святой водой Ученый, а вернее, Доктор Наук - звание вместо знания (они продолжают почитать звания, раздаваемые презренным басурманским государством).
В чопорной академической манере, особенно убедительной после предыдущих выкликаний, Гегель говорил о том, что нужно вернуть угнетенному русскому народу достойное его место, восстановив пропорциональное представительство среди поэтов, математиков и скрипачей. Он не сомневался, что их можно изготавливать принудительным путем. Его единомышленники с красной "Памятью" среди белой пустоты завлекательно-восторженно аплодировали, простирая аплодирующие руки к вождю. Но он их не замечал. Во всех своих интервью он неизменно подчеркивал, что об обществе "Память" ему ничего не известно.
Поскольку само же еврейство любит раздувать свои проблемы, он вынужден подвергнуть анализу его цели. Его не смущало, что цели эти исключали друг друга: 1) евреи хотят закрепиться в России у власти; 2) евреи хотят бросить Россию на произвол судьбы; 3) евреи устраиваются получше; 4) евреи устраиваются похуже, чтобы получить повод для отъезда; 5) своим отъездом они хотят укрепить Израиль; 6) они провоцируют погромы, чтобы вместо Израиля попасть в США в качестве беженцев...
И это глумление над логикой никого не приводило в отчаяние - кое-кто оскорблялся лишь за бренные принципы интернационализма. А сибирский Гегель, потрафляя сразу и Молоткову, и Корягину (что за гибрид - социалистический роялизм! - или каждый хочет использовать другого в качестве дубины?), спокойно излагал программу, сшитую из отрицающих друг друга Ленина, Пуришкевича и Глеба Успенского, и снова один лишь Сабуров готов был биться головой о подтаявший лед от издевательства - нет, не над справедливостью, это мелочи, но - над Истиной!
