И это глумление над логикой никого не приводило в отчаяние - кое-кто оскорблялся лишь за бренные принципы интернационализма. А сибирский Гегель, потрафляя сразу и Молоткову, и Корягину (что за гибрид - социалистический роялизм! - или каждый хочет использовать другого в качестве дубины?), спокойно излагал программу, сшитую из отрицающих друг друга Ленина, Пуришкевича и Глеба Успенского, и снова один лишь Сабуров готов был биться головой о подтаявший лед от издевательства - нет, не над справедливостью, это мелочи, но - над Истиной!
Михальский принялся сыпать цифрами, сколько евреев пострадало от революции и репрессий, сколько их было в буржуазно-демократических партиях - получалось вполне неприлично: евреев-шинкарей в таких-то и сяких-то губерниях почти не было, а пили столько-то и столько-то, во времена Разинщины и Пугачевщины о евреях-управляющих и слыхом не слыхивали, - словом, говорил он доказательно, а значит - скучно. Разнообразили его речь только выкрики и свистки людей с белоснежной памятью на месте сердца.
И снова раздался квазинатальин голос.
- Костя, зачем ты рассказываешь, где полтора еврея, а где семнадцать и две десятых?!
Квазинаталья подбежала к микрофону. Это была Наталья.
- Товарищи дорогие! - отчаянно воззвала она, поправляя тесемку от шапки, врезавшуюся между шеей и подбородком. - Да опомнитесь же! Каждому человеку нужно давать столько, сколько он, лично он заслужил! А уж если хотите подсчитывать, так давайте подсчитаем, сколько евреев каждый год попадает в вытрезвитель, сколько еврейских детей стоит на учете в милиции, сколько их брошено матерями в детских домах... Давайте сначала отстанем от них в этих цифрах - может быть, тогда само собой все выровняется!
Пауза. И - аплодисменты. И пара неумелых свистков.
- Она что, жидовка? - настороженно спросил сосед-трезвенник, всматриваясь в сугубо славянскую Натальину физиономию.
- По мужу, - другим причинам они не поверят.
- А-а... - успокоился сосед. - Привыкли толитаризмом заниматься с семнадцатого года... Бухарин, Рыков - это же все были жиды. Четыреста жидов в одном только Совнаркоме!
"И Бухарина с Рыковым в евреи разжаловали... В Совнаркоме всего-то было ли хоть двадцать человек?.. Брехня брехней, но они верят искренне, что убить одного еврея... или поляка... за дела другого, трехсотлетней давности... Принцип кровной мести, за одного отвечает весь род..."
- Человек еще с обезьяньих времен устроен так, - умоляла Наталья, что реагировать он умеет не на класс, не на нацию, а на выражение лица другого человека. Кому не жалко чужих - не будет жалеть и своих!
Наталья чесала прямо по Сабурову, и он съежился, видя не только свою жену, но и полусвои-полустариковские полумечты-полудогадки выставленными на посмеяние. Однако - о чудо! - ее слушали. Страсть, Любовь, а не их хроменькая служанка Логика, готовая угождать любому хозяину!
Наталья с невыразимой нежностью уверяла, что ругательствами любовь к народной культуре создать невозможно, что она жива лишь до тех пор, пока ее любят, а посему следует делиться любовью, а не злобой. Как будто им нужны были кокошники и заплачки, а не священный - неотразимый - повод для вражды - надежнейшего средства сделаться автоматом, ибо Дон Кихотам борьбы живется несравненно легче, чем Дон Кихотам мысли.
- Она же поддерживает Лобачева, одномандатного партократа!..
- А надо снова ставить матроса на место буржуйского инженера?!
Внезапно Наталья встретилась с ним взглядом и сбежала с эстрады. Перед ней расступались. "Все слышали? - обличил ее в спину сибирский Гегель. - Они называют нацистами народ, спасший мир от фашизма!" Но Наталья не слышала.
- Что с тобой, ты бледный как смерть?.. - она была так перепугана, что он почувствовал некоторое удовлетворение.
- Скучна мне оттепель - вонь, грязь... В политических битвах вместо пуль швыряются нечистотами.
Суровый сосед пытался понять, какие узы их связывают.
- Я обрезанный, - с трудом заверил Сабуров. - Могу показать.
Сосед оскорбленно отвернулся и потрясающе национально, как бывает только в операх, сплюнул. Сабурову почему-то вспомнилось не вполне понятно что означающее слово "прасол".
- Ты заметил, какие у них у всех рожи противные? - вполголоса спросила Наталья, приблизив к нему свои отметины.
- Нет, - во имя истины делая над собой усилие, выговорил Сабуров. - К сожалению, я не выделил бы их из толпы. Вот только совсем нет интеллигентных лиц - прямо наш Ученый совет.
Наталья ласково-тревожно поманила Сабурова в свою компанию. Ах, какие дивные люди здесь собрались! Один находился под следствием, другой, наоборот, отказался вести следствие, третий с кандидатским дипломом работал токарем, но кое-какие городские новости в его изложении попали в "Московские", - словом, подвигам их не было числа. И вот такие-то титаны не брезговали черновой работой по устройству - о счастье! - первых свободных выборов. Было слегка завидно, так что он понимал чувства Набыкова, который прямо-таки спал с лица, прослышав, что в городе водятся какие-то честные и не трусливые люди: "Все дерьмо наверх всплывает", - дрожащим голосом повторял он. То-то уютно жилось внизу, когда наверху плавало неизменное дерьмо!
Но если отбросить зависть, Сабурову не понравилась только одна их черта: уж очень они были неуязвимы для тех экскрементов, которыми здесь начинялись патроны. Впрочем, бойцы и не должны быть очень уж ранимыми. Потому-то ему и не найдется места среди них.
Они не в состоянии были даже пересказать речи своих оппонентов - еще вслушиваться во всякие бредовые мерзости! В отличие от их противников, у них не было необходимости лгать, поскольку их эмблемы представлялись им и в самом деле реальными и единственно полезными предметами. Они верили в Приватизацию - общегосударственного бронтозавра можно нарезать на миллион частных коров, они верили в Рынок - миллион болванов с кошельками назначат правильную цену Ван Гогу и Сабурову, они верили в Демократию миллион болванов с избирательными бюллетенями решат то, в чем еще ни разу не сошлись мудрецы, они верили в Гласность, в целебность Правды - хотя человек ничуть не меньше нуждается и в льстящем зеркале... Левые гуманисты были уверены, что все должно служить человеку, не догадываясь, что человек сам нуждается в служении чему-то бесспорному. Зато они не сомневались, что человеку необходима свобода, хотя ему желанна лишь свобода поступков, а свобода желаний для него гибельна. Не потому ли они более снисходительны, чем их противники, что они уже сделались автоматами, а те еще только борются за это? Ведь именно левые чувствуют себя правыми, все им ясно: духовное из материального, доброта из выгоды, щедрость из богатства, храбрость из защищенности... И еще они презирали предрассудки - единственный фундамент, на котором можно строить что-то прочное. Твердость духа и сохранить-то нелегко среди разноголосицы свободомыслия, а передать по наследству так и вовсе невозможно...
В Михальском было столько расположения к публике, что Сабурову казалось: супруга своей соратницы он заласкает до полусмерти. Но, видимо, отдельные лица его не возбуждали - только масса заряжала его энергией и дружелюбием. (Каковы сегодня друг с другом вы, такими завтра станут все, предупреждал революционеров Сабуров-утопист.)
И вдруг первым порывом надвигающейся бури по толпе прошелестело и отозвалось в ротонде: "Седых, Седых..." Головой выше всех, рассекал толпу мужчина в расстегнутом полушубке с грубовато-красивым лицом гидростроителя или геолога, привыкшего иметь под своим началом иной раз и уголовников.
Раскатом грома прокатился неумолимый баритон:
- ...Снова потерпеть!.. Привилегии!.. Пусть побудут в нашей шкуре!.. Постоят в очередях!..
Слова "в едином порыве", оказывается, могут что-то и означать. И означали они, что Седых не человек, а эмблема. Значит, завтра он будет объявлен предателем, когда обнаружится, что он человек, а не символ. Мыслитель, сунувшийся из ясности универсальности в неразбериху неповторимостей, тоже обречен обманываться и обманывать, губить и погибать. "Как я".
- Ну что же это!.. - расстроенно вскрикивала Наталья. - Снова "отнять" вместо "сделать"!.. Костя, ты обязательно должен... - ее, как Франческу да Римини, уже уносила необорная служебная вьюга.
Им пришлось спуститься с задних ступенек.
- Коррупция!.. - накатывалось следом. - Мафия!..
- Ты за кого будешь голосовать? - ждет гласа Истины.
- За военного коммуниста - у него же академия за плечами.
- Я тоже. Я как узнала, что он сирота, воспитывался в детдоме... А кому из сегодняшних лидеров ты по-настоящему веришь?
- Тебе. И папе с мамой. Когда у входа в магазин сразу десять личностей, одна другой благородней, запляшут перед тобой: мне, нет, мне отдай свои деньги, для твоего же блага - ты по диплому или по сиротству будешь определять, кому поверить?
- Ага. Ага. Поняла. Надо верить не в личности, а в...
