Я перевернулся на живот и посмотрел на него сбоку.
— О.
— Поспеши, о почтенный Секенр. Царицу нельзя заставлять ждать!
Я сел и принялся собирать вещи, в то время как евнухи шумно галдели, что-то обсуждая между собой. Я тщательно закрыл все баночки на спине змеи из слоновой кости пробками, которые специально выстругал для этой цели. Я вытер кисточку тряпкой и положил ее в деревянный футляр, а затем закрепил еще не высохшую страницу рукописи в держателе — плоском четырехугольном ящичке с планкой внутри, чтобы плотно закрепить бумагу по краям, и крышкой, чтобы ничего не упало на нее сверху.
Покончив со всем этим, я натянул на себя длинную по колено, тунику без рукавов — скорее всего, она служила моему предшественнику майкой, — которую всегда носил в жару.
Я сполз с деревянной лежанки и встал во весь свой далеко не великанский рост, в упор глядя на Такпектора и сопровождающих его лиц. На миг он, казалось, замешкался, не зная, что делать дальше. Затем небрежно махнул рукой, и кто-то из его свиты забрал у меня коробку с рукописью, кисти и краски. Два евнуха почтительно, но твердо взяли меня под руки и повели из садов, но не в палаты царицы, а в мои собственные апартаменты.
Представьте, как смешно было видеть их искреннее разочарование, когда они обнаружили, что мне ничего не подходит. Вся одежда принадлежала Луне, а он был почти на два фута выше меня. Так что евнухи остановились на черной шелковой тунике с золотыми змеями. Она свисала у меня значительно ниже коленей, но с этим-то уже ничего поделать было нельзя. Голубые штаны они подкололи булавками у меня над лодыжками. Нога у Луны была раза в два побольше моей, так что простые туфли, купленные Тикой для меня в Тадистафоне, по-прежнему оставались моей единственной парой. Впрочем, носил я их не слишком часто.
Затем началась сумасшедшая свистопляска с массой драгоценностей: колец, ожерелий, браслетов — они додумались даже воткнуть мне в волосы серебряные булавки — и наконец пришел черед длинной мантии чародея с луной и звездами, подобной настоящему куску ночного неба. Я не мог сделать ни единого шага без того, чтобы не запутаться в ней, а они не удосужились ни укоротить, ни просто подколоть ее. Это представляло определенную проблему, пока Такпетор не додумался перекинуть полы мантии через левую руку и не напомнил необходимости двигаться медленно и важно, с достоинством, чтобы создать атмосферу таинственности.
Попрактиковавшись в этой области, я смог только ухмыльнуться:
— Надеюсь, во дворце не случится пожара. Мне бы очень не хотелось пытаться бежать во всем этом.
— Пожалуйста, господин, — пропищал какой-то другой евнух, — ваш талисман. Где он?
Он имел в виду тяжеленное золотое ожерелье, которое царица даровала мне, когда мы въезжали в город, то самое, что отличало меня как одного из важнейших сановников двора. Я не видел его с тех самых пор и не имел ни малейшего понятия, где оно находится. Так что, преодолевая страх, который они, скорее всего, питали ко всему, связанному с магией, их банда принялась исступленно перерывать сундуки, комоды, полки — как же один евнух завизжал, когда дотронулся до бутылки, и оттуда кто-то закричал на него! — вынимая все до последней крошки и аккуратно складывая на место и расставляя, как было; они трудились не покладая рук, пока наконец не отыскали то, что хотели.
Затем меня подтолкнули к магическому зеркалу, которое Такпетор, скорее всего, принял за обычное, и я узрел себя во всем этом великолепии — по-моему, я выглядел ужасно глупо, как девчонка. В Стране Тростников мальчишки не носят серебряных булавок в волосах и колец с драгоценными камнями.
Я подумал, что выгляжу воплощением того Секенра, которого представляла себе Тика.
Подумав о ней, я почувствовал боль — вернее, какую-то странную смесь отвращения, тоски и страсти. Я не забыл Тику. Она была моим другом, а у меня за всю мою жизнь было не так уж и много друзей. Теперь же, я подозревал, их вообще не осталось.
По правде говоря, исследования занимали большую часть моего времени, но, сколько я ни пытался, я так и не смог больше встретиться с Тикой с тех пор, как она стала Высокородной Канратикой, наследной принцессой, я даже отправлял ей письма, но ни разу не получил ответа.
Что ж, если мне надо сейчас предстать перед королевой, я даже рад этому, так как и Тика должна быть рядом с ней.
Лекканут-На, продолжавшая бодрствовать в моем разуме, криво усмехнулась в зеркале.
— Это любовь, Секенр, — сказала она приглушенным голосом, вновь воспользовавшись моим ртом. — Хоть прошло и много веков, но я еще помню это.
Один из евнухов в изумлении глянул на меня. Я отвернулся, прикрыв рот рукой.
Минуту-другую я учился прогуливаться взад-вперед перед зеркалом, пряча свои скромные туфли под роскошной мантией Луны.
— Вот теперь я готов, — сообщил я Такпетору.
Лекканут-На наконец-то оставила в покое мое тело и удалилась на покой.
Я частенько ломал голову, каким образом дворец мог оказаться не творением магии, не воплощенным в жизнь сном и не трюком со множеством кривых зеркал, которые могут до бесконечности создавать все новые и новые формы, ни разу не повторив того, что уже было.
Либо так оно и было, либо я просто не привык к громадным зданиям со множеством помещений, где запросто мог заблудиться.
Евнухи повели меня по совершенно новому маршруту. Наша весьма впечатляющая процессия, которую возглавлял один из приближенных Такпетора, звонивший в крошечный золотой колокольчик, вначале прошла по садам. Зачем? Чтобы заставить всех расступиться и дать дорогу фавориту царицы или предупредить людей о приближении печально известного чародея? Я не стал мучиться в догадках.
Мы петляли между живыми изгородями и цветочными бордюрами, затем по парку, где росли деревья, с виду сильно напоминавшие камни и образующие стены, двери и парапеты с бойницами, которые подходили к самому дворцу, сливаясь с ним. Переход с улицы в помещение был задуман настолько тонко, что я даже не заметил его. В громадном зале, где каменные львы кольцом возлежали вокруг фонтана, к нам присоединилась группа вооруженных гвардейцев, маршировавших в такт колокольчику евнуха: по пять гвардейцев шли слева и справа от нас, пятеро двигались впереди, и еще пятеро замыкали процессию.
Солнечные лучи заставили маленькие стеклянные окошечки наверху загореться каким-то таинственным огнем, словно громадная змея свилась кольцами под потолком и ее чешуя ярко светилась на солнце.
Затем мы снова вышли наружу. Дневной свет ослепил меня. За стеной прижимались друг к другу крытые черепицей крыши, за ними возвышались черные четырехугольные башни. Между башнями поднималась в небо массивная струя белого дыма. Вдали кричала толпа, и били барабаны. Что-то определенно происходило. У меня не было ни малейшего представления что. Я столько времени провел в изоляции в своих апартаментах и в садах, что боги вполне могли переделать весь мир по своему усмотрению, а я стал бы последним, кто узнал об этом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
