После целого ряда оханьев и аханьев духовных лиц Путилин с своей мягкой улыбкой приступил к допросу:
¾ Скажите, пожалуйста, в ту достопримечательную ночь, когда было совершено дерзостное святотатство, икона не получила никаких даров-приношений?
На лицах духовенства отразилось недоумение.
¾ Простите, Иван Дмитриевич, мы не совсем ясно понимаем. О каких дарах-приношениях изволите вы говорить?
¾ Я не говорю о деньгах, которые платятся за посещение, я говорю вот о чем: сколько мне известно, религиозные богомольцы имеют обыкновение благоговейно возлагать на икону — по обещанию или просто по порыву души — различные предметы, большинство которых плоды трудов их рук. Воздухи, пелена, полотенца и т. п. Так, ведь, это?
¾ Совершенно верно. Многие жертвуют. Случалось, кольца, серьги приносили в дар, дабы камни с них шли на украшение ризы или на благолепие часовни.
Путилин наклонил голову.
¾ Об этом я и говорю. Так вот, спрашиваю я, не было ли какого-нибудь приношения святой иконе в ту ночь, когда произошло исчезновение драгоценностей с ее венчика?
Ответить сразу на этот вопрос не могли.
Решили обратиться к тем лицам, которые сопровождали икону и которые, по их личной просьбе, впредь до выяснения загадочного случая, были отстранены от обязанностей.
Когда они, смущенные и понурые, предстали, Путилин мягко обратился к ним с этим же вопросом.
¾ Как же, как же... Полотенце, вышитое шелком, на икону одели, — уверенно произнес старый священник.
¾ А кто одел, батюшка? Где? Помните?
Старый иерей сокрушенно посмотрел на всех.
¾ А как, что, не помню. С такого происшествия память всю отшибло.
¾ Э-эх! Как же это вы так, отец Валентин? — укоризненно покачали головами духовные лица.
¾ А вы не помните? — обратился Путилин к монаху.
¾ Я помню, что это полотенце было положено на киот иконы или на предпоследнем, или на последнем месте, — твердо проговорил монах.
¾ Почему вы упираете на эти два последние места?
¾ Потому что до посещения их на иконе ничего не было.
¾ Скажите теперь: молебны везде протекали быстро, без всяких инцидентов?
¾ А именно?
¾ Не было ли больных, которых бы подводили или подносили к иконе?..
¾ Как сказать? Плакали... жарко молились... Прикладывались многие... Особенного ничего не происходило.
¾ А могу я осмотреть последние приношения чудотворной иконе? — вдруг быстро задал вопрос Путилин.
¾ О, конечно, конечно, достоуважаемый Иван Дмитриевич! — хором последовал ответ.
Но я ясно видел, что почтенное духовенство немало удивлено расспросами и желанием моего талантливого друга. Им ли, впрочем, было не удивляться, когда Путилин ставил, порой, в тупик искушенных деятелей на почве преступления или сыска?
...И вот пред ним целая гора всевозможных доброхотных даров святой иконе.
Чего тут только не было!
Рядом с бархатными, шитыми золотом, пеленами, находились скромные дешевенькие полотенца из грубого холста; там — жемчугом унизанная сумочка для святой ваты — лежала бок об бок с дешевеньким ситцевым платочком.
Путилин продолжал внимательно разглядывать приношения.
«Что может найти он здесь, в этих предметах? Какое они могут иметь отношение к возмутительному злодеянию?» — копошилась в голове мысль-догадка.
Вдруг я заметил, что он взял в руки широкое белое шелковое полотенце, расшитое цветными шелками, стал особенно пристально рассматривать его.
Все, в том числе и я, выжидательно и недоумевающе уставились на него.
¾ Помилуй Бог, какое странное полотенце! — громко произнес он.
¾ Чем? — быстро спросил я.
¾ В самом деле, что такое? — ближе придвинулись к Путилину духовные лица.
¾ Да... да так... рисунок узора занятный, — бесстрастно ответил он. И повернулся к духовным властям: ¾ Вы позволите мне оставить его у себя на некоторое время? Заинтересовался я им, очень уж небрежно и спешно заканчивали вышивание на нем. Смотрите, какие несуразно большие, неправильно кривые крестики выводили по канве на нем!
¾ Сделайте милость... хотя это и чужое приношение, но ради пользы дела...
¾ Да, да. Я вам верну его скоро, если... если оно...
И, распрощавшись, Путилин уехал со мной в гостиницу.
Там, в номере, он опять принялся за осмотр полотенца.
¾ Как хорошо начато. Удивительно искусная работа! И вдруг, такие скачки, прыжки, — бормотал он в полголоса.
¾ Скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, что ты так пристал к этой вещи?
¾ Пристал? Браво, доктор, первый раз в своей жизни ты угадал, изрек истину! К этому полотенцу я действительно пристал, как муха к клею. И для того, чтобы отстать, мне надо даже вымыть руки.
И к моему изумлению, Путилин стал мыть руки у мраморного умывальника.
Когда в два часа я проснулся, номер был пуст. Путилина не было.
¾ Началось! — вырвалось у меня.
ЗОЛОТОЕ ЦАРСТВО МОСКВЫ
Если еще и теперь Замоскворечье полно самобытного уклада жизни, являя собою как бы городок в огромном городе-столице, то в те, сравнительно отдаленные, годы оно было, поистине, особым царством.
И имя этому царству было — «заповедное», «золотое», «темно-купецкое».
Здесь все, начиная от высоких богатых домов еще старинной, теремной архитектуры, окруженных высокими-высокими заборами, с садами, с голубятнями, с дубовыми амбарами и кончая запахом постного масла, чудовищно-толстыми рысаками, длиннополыми сюртуками «самих», несуразно-огромными бриллиантами и «соболиными» ротондами-шубами «супружеских жен и дочерей», — все говорило о глубоко своеобразном укладе.
Здесь было гнездо величайшего благочестия и величайшего самодурства, суровой скромности и дикого загула, когда ничем не сдерживаемая широкая душа-натура именитого купца прорывалась во всей своей, порой, неприглядной дикости.
Здесь жизнь начиналась и оканчивалась рано.
Когда еще «другая» Москва сладко почивала на белых пуховых перинах, Москва Замоскворецкая уже скрипела высокими, дубовыми воротами, говором приказчиков-молодцов, покрикиванием «самих», торопившихся на открытие своих складов — торговых заведений. Но зато и вечер наступал рано. Еще «та» Москва была полна движения, суеты, а тут уже наступало царство сна. Лишь порой из-за высоких заборов доносился злобный лай-вой цепных собак, да раздавался подавленный шепот в перемешку с поцелуями у ворот, куда тайком удирали от хозяев молодцы и молодицы, горячая кровь которых бурлила, тосковала в суровых купецких домах-монастырях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
