Разложив на коленях белый тонкий войлок, Агнесса принялась обшивать его красной тесьмой.
– Понимаете, Фред, как счастливо всё сложилось! Позавчера Пепита поймала у наших ворот этого мулёнка, он уже и на ногах не держался. Потом выяснилось, что рядом паслись мулы и малыш отбился от стада… Видели бы вы, как обрадовалась Иренэ. И вдруг через час, а может, и больше – приходит Педро. Это тот мальчик, которого вы видели. На щеках – дорожки от слёз. «К вам в сад не забежал мулёнок? Я недалеко пас стадо, и он вдруг исчез!» Ну, дело ясное, надо отдать… А с Иренэ чуть ли не истерика! «Чьё, – спрашиваю, – стадо?» Он сказал. Я – на Рамиро и в таверну…
– В какую таверну?
– Ну, в нашу, что стоит на развилке дорог… Хозяин таверны меня хорошо знает и охотно согласился продать мулёнка, а вот мальчика…
– Что? Вы купили и мальчика?
– Не купила, а пришлось дать отступное. Ведь хозяину таверны придётся искать нового пастушка для своих мулов. Теперь Педро живёт у нас. Пепита приготовила ему угловую комнату в верхнем этаже. Но там он только ночует. Они с Иренэ и мулёнком целый день в саду.
– А родители Педро согласились?
– У него нет ни отца, ни матери. Только дядя в Барселоне – чистильщик сапог, у него самого четверо детей. Он-то и отдал Педро внаймы на пять лет… Даже деньги вперёд забрал. Пришлось и их вернуть трактирщику. Дяде в Барселону я тоже кое-что послала… Ну, а теперь скажите, что вы обо всём этом думаете? Правильно я поступила? И не вздумайте говорить, что неправильно! А то мне станет грустно… Я ведь так рада за Иренэ!
– Это прекрасно! У Иренэ появился друг, а ей так необходимо детское общество! Она не станет больше грустить о Россинанте…
– Представляете, она весь день не жалуется ни на какую боль! Но что с вами, Фред? Вы как будто не рады? У вас сегодня печальные глаза и вообще вы не такой, как всегда…
– Откровенно?
– Надеюсь, мы всегда так разговаривали с вами…
– Я хотел бы, чтобы вы держались подальше от таверны и её хозяина.
– Святая мадонна! Неужели вы думаете, Фред, что я… – Брови Агнессы гневно сошлись над переносьем, и, отложив работу, она выпрямилась.
– Я имел в виду совсем не то, о чём вы сейчас подумали, Агнесса, как такая мысль могла прийти вам в голову! Просто вам не надо появляться в таверне.
– Почему?
– Это – скверное место, поверьте мне… Пообещайте, что станете обходить её стороной и забудете о ней. Дайте мне лучше попить…
– Хотите вина с водой?
– Только холодного-прехолодного.
Агнесса вышла и через минуту вернулась с двумя кувшинами, покрытыми капельками росы. Она изучила вкусы Фреда и всегда держала в холодильнике нужные запасы.
Фред с удовольствием выпил залпом стакан холодного, наполовину разбавленного водой вина.
Агнесса пила медленно, задумчиво прищурившись.
– Не сердитесь, но я хочу спросить… Почему вы сказали, что таверна скверное место? Ведь хозяин её Нунке. И потом – я же сама давала деньги на таверну.
Фред не торопился с ответом. Рано или поздно, а придётся рассказать ей о школе всё. Но не рано ли? Может быть, только чуть-чуть намекнуть?
– Не хотите говорить, Фред?
– Мы же условились не разговаривать о школе!
– Но речь не о школе, а о таверне.
– Это всё равно.
– Как вам не стыдно, Фред! Школа – заведение, угодное богу, а таверна… – Агнесса искренне обиделась.
– Придёт время, и вы сами в этом убедитесь… Много денег вы даёте на таверну?
– Она очень убыточна. Но Нунке уверяет, что когда в Испанию снова начнут ездить туристы…
– Знаете, что я вам посоветую: перестаньте давать деньги на содержание таверны.
– Раньше я могла легко это сделать, а теперь…
– Что же изменилось теперь?
– Нунке требует у меня доверенность на право распоряжаться моим счётом. Тогда ему не понадобится моя подпись на чеках.
– Почему?
– До весны этого года на моём счёту было триста восемьдесят тысяч долларов. Это Нунке настоял, чтобы я держала деньги в долларах… Месяцев пять тому назад счёт увеличился на миллион долларов. Их прислал какой-то неизвестный покровитель нашей школы из Нью-Йорка.
– Прекрасно! Только при чём здесь требование Нунке?
– Он утверждает, что деньги получены от известного лица благодаря его, Нунке, хлопотам. И этот человек хочет, чтобы все финансовые дела школы вёл Нунке… А если он будет распоряжаться финансами, то сможет тратить деньги по своему усмотрению.
– А вы не давайте доверенности!
– Как же я могу?
– Откажитесь – и всё! Более того, скажите, что приглашаете специалиста бухгалтера, который будет проверять расход школы. Требуйте, чтобы Нунке представил смету.
– А что такое смета? – с искренним удивлением спросила Агнесса.
Ей надоел длинный разговор о делах, но в душе зародилась тревога. Ведь дело шло о деньгах, а деньги так нужны для ухода и лечения Иренэ. Что, если Нунке их обеих обманет? Агнесса испугалась.
– Фред! Милый мой друг! Помогите! Я ничего не смыслю в этих расчётах и доверенностях. Знала лишь одно: подписывала чеки по первой просьбе Нунке и всё. Куда уплывали мои собственные деньги, откуда поступали новые… Я совсем запуталась… А теперь чувствую, Нунке меня обманывает, он задумал что-то недоброе! Но что я могу сделать, если я совсем, совсем одна. Только вы можете мне что-то посоветовать и помочь. Может быть, это сама мадонна послала мне вашу дружбу за все мои страдания… – Агнесса схватила руку Фреда и прижала её к горячей щеке, потом уголком губ прижалась к ней, словно поцеловала…
Фред отдёрнул руку.
– Не надо, Агнесса! Я ведь не ваш духовник…
– Вы для меня больше, чем духовник! Вы для меня… один на свете. Понимаете? Единственный близкий человек во всём мире… А теперь уходите, лучше уходите… Я хочу побыть одна. Мадонна! Как хорошо, что вы есть на свете и что вы рядом со мной…
Фред вздрогнул: именно так сказала когда-то Моника…
– Что с вами, Фред?
– Да так, что-то холодно стало.
– Дать что-нибудь накинуть на плечи? Вечер и впрямь холодный.
– Нет, Агнесса, сейчас пройдёт. Вот пойду и мигом согреюсь. – Фред склонился, чтобы поцеловать руку Агнессы, но она его удержала.
– Фред! Сделайте мне приятное!
– Да я…
– Давайте выпьем вина. Чистого вина, без воды!
– Наливайте!
Агнесса наполнила два стакана.
– За что выпьем, Фред?
– Мне бы хотелось, чтобы сегодня тост произнесли вы.
– Согласна… Я цыганка, Фред! Была, есть и буду! А у нас, цыган, есть такой обычай: если у кого-то в шатре радость – радуется весь табор. Если в шатре горе – весь табор плачет и горюет.
